Русская книга мёртвых

- Что медлишь? Разреши душу сию от уз плотских, скоро и тихо разреши...

Тотчас же смерть приступила ко мне, взяв секиру, отсекла сперва ноги мои, потом руки, затем все остальные части моего тела разрушила, и члены от суставов отделила. И не имела я ни рук, ни ног,- и все тело мое омертвело. Смерть же взяла и отсекла голову мою, - так что я не могла повернуть головой, и она была мне чужой. После всего смерть сделала раствор в чаше и, преподнеся его к моим устам, напоила меня. И столь горек был раствор тот, что душа моя, не имея сил стерпеть горечи, содрогнулась и вышла из тела, как бы насильственно оторванная от него. Взглянув назад, я увидела тело мое, лежащее бездушным, бесчувственным и недвижимым. Совлекши его, как совлекают одежду, я смотрела на него с безмерным удивлением. Ангелы же взяли меня и понесли по воздуху на восток.

Когда мы поднимались от земли к высоте небесной, нас встретили сначала воздушные духи первого мытарства, на котором судят за грехи языка, за всякое слово праздное, бранное, бесчинное, скверное.

Приблизились мы и к другому мытарству, называемому мытарством лжи, на котором истязуется всякое ложное слово, особенно клятвопреступления, призывания имени Божия всуе, лжесвидетельства, нарушения обетов, данных Богу, и тому подобное. Духи этого мытарства весьма яры и свирепы - они испытывали меня весьма настойчиво, не упуская ни одной подробности.

После того достигли мы третьего мытарства, которое называется мытарством осуждения и клеветы. Удержанная там, я увидела, сколь тяжек грех оклеветать кого-либо, обесславить, похулить, а также надсмеяться над чужими пороками, забывая о своих. Всех, кто предается власти этого греха, жестоко истязают злые духи, как своего рода антихристов, предвосхитивших власть Христа, имеющего прийти судить людей, и сотворивших себя судьями ближних своих, в то время как сами они более достойны осуждения.

И дошли мы до четвертого мытарства, называемого мытарством чревоугодия. Злые духи были весьма отвратительны видом своим, изображая собою всю мерзость чревоугодия и пьянства,- при этом одни из них держали блюда и сковороды с яствами, другие же - чаши и кружки с питьем, и я увидела, что пища та и питье были подобны смердящему гною и нечистым испражнениям. Думаю я, что никто из живущих на земле не знает, что бывает здесь и что ожидает грешную душу после ее смерти... Мы достигли пятого мытарства, мытарства лености, в котором испытываются все дни и часы, проводимые в праздности, и истязаются тунеядцы, живущие чужим трудом, сами же ничего не делающие. Испытуется там также уныние и небрежение о душе своей, и всякое проявление и того и другого строго взыскивается.

Поднимаясь выше, встретили мы мытарство лихвы, где испытываются всевозможные лихоимцы и грабители, а также все, дающие серебро свое в лихву и приобретающие богатство беззаконными средствами.

После того мы достигли мытарства неправды, на котором подвергаются истязаниям все неправедные судьи, берущие мзду и оправдывающие виновных, невинных же осуждающие. Там же взыскивается всякая неправда.

Миновали мы следовавшее затем мытарство зависти, на нем испытывали также грехи вражды и ненависти. Прошла я и мытарство гордости, где надменно-гордые духи взыскивают грехи тщеславия, самомнения и величания.

Достигли мы мытарства гнева и ярости, дошли до мытарства злобы, на котором немилосердно истязуются держащие злобу на ближнего и воздающие злом за зло.

Мы вошли в мытарство убийства, в котором испытывается не только разбой, но и всякая рана, всякий удар, а также всякие заушения или толчки, сделанные во гневе. Миновали мы и мытарство чаровании, отравлений наговорными травами и призываний бесов с целью волшебства. Духи этого мытарства были подобны четвероногим гадам, скорпионам, змеям, ехиднам и жабам, и зрак их был весьма страшен и мерзок.

Но для душ верных иного пути, возводящего к небу, нет, и все грядут этим путем. Немногие души проходят эти мытарства беспрепятственно, так как мир во зле лежит, люди же весьма слабы и от юности пристрастны к грехам.

Наконец, встретили нас злобные духи последнего мытарства, называемого мытарством жестокосердия. Истязатели этого мытарства весьма жестоки и люты, но особенно лют князь их, имеющий весьма унылый и скорбный вид, дышащий огнем ярости и немилосердия. И если кто-нибудь, хотя и совершит многие подвиги, затворит сердце свое для ближнего, тот низвергается оттуда в ад и заключается в бездне.

Миновав все страшные мытарства, мы с радостью великой приблизились к самым вратам небесного царствия. Были эти врата подобны светлому кристаллу, и от них исходило неизреченное сияние. И что я там видела и слышала, о том невозможно рассказать подробно! Видела я, что око человеческое не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша. Тут я, падши, поклонилась невидимому и неведомому Богу.

"Высокий сумрачный храм стал заполняться народом... только что проследовало духовенство.

Они прошли в полупустой еще храм. Шаги звенели по каменным плитам, отдавались под высокими сводами и замирали в углах.

По трое-пятеро входили монахи, истово крестились, кланялись во все стороны. На клиросе, покашливая и пробуя голоса, становились певчие.

Пахло воском и ладаном. Длинные косые лучи от окон купола, дымная полумгла высоких сводов, мерцание свеч и лампад, густой голос иеродиакона, читавшего Евангелие, - все настраивало на печально-торжественный лад.

Раздалось величавое согласное пение.

Когда отзвучало и замерло "Боже правый, помилуй нас", распахнулись западные двери и показалась процессия, вводившая постригаемого. Взгляды всех обратились к нему...

Впереди шли два послушника в стихарях, неся высокие подсвечники с горящими свечами, за ними следовали иеромонахи, прикрывая своими мантиями постригаемого. Он шел босой, в одной срачице...

Было в нем что-то суровое, мученическое, напоминавшее лик Спасителя...

Процессия приблизилась к архиепископу. С посохом в руке, он стоял в царских вратах, и постригаемый простерся ниц у ног владыки.

- Боже милосердный, - раздался в ту же минуту торжественный голос певчих, - яко отец чадолюбивый, глубокое зря смирение и истинное покаяние, яко блудного сына, прими его кающегося, к стопам твоим вторицею припадающего-о-о...

Едва замерли слова невидимого хора, владыка коснулся посохом спины простертого ниц.

- Почто пришел еси, брате, ко святому жертвеннику? - спросил он.

- Жития ищу совершенного, постнического, святый владыко, - раздался из-под монашеских мантий глухой голос.

...вопросы следовали один за другим:

- Вольным ли своим разумом приступавши ко господу?

- Ей, святый владыко.

- Не от некия ли беды или нужды?

- Ни, святый владыко.

- Отрицаеши ли ся вторицею мира и всех якоже в мире, по заповеди господней?

- Ей, святый владыко...

- Обещавши ли вторицею сохранити себя в девстве и целомудрии, и благоговении даже до смерти? - донесся... голос архиерея.

- Ей Богу споспешествующу, святый владыко... Под сводами храма звучала молитва: "Ему же и

слава, и держава, и царство, и сила, со отцом и святым духом, ныне и присно и во веки веков..."

- Аминь, - донеслось откуда-то сверху.

Два иеромонаха в мантиях принесли Евангелие в тяжелом золотом окладе с лежащими на нем ножницами.

- Возьми ножницы и подаждь ми...

Он взял ножницы и протянул владыке. Тот отвел его руку, как бы призывая еще раз подумать... Но вот ножницы уже в руках преосвященного...

- Брат наш... постризает власы главы своея в знамение конечного отрицания мира, и всех якоже в мире и в конечное отвержение своея воли и всех светских похотей, во имя отца и сына и святаго духа, рецем вси о нем: господи помилуй!