Человек, личность, духовность (СИ)

Еврейский философ Мартин Бубер составил аннотационный обзор проблемы человека в философии и, хотя его рефлексия не затрагивает культуротворческого уровня, но выводы целиком соответствуют сути рассматриваемой темы. Бубер вывел в современной философии человека глубокую коллизию: вера и разум, дух и познание, откровение и логика, а, в конечном счёте, индивидуализм и коллективизм. Бубер совершенно прав: вера, поставленная во главу угла, подлежит опознанию единственно в индивидуалистическом контексте, а верховенство разума, составляющего когнитивную сущность рациональной философии (или науки), даёт в неизбежном итоге коллективистский образ; "я не сомневаюсь только в том, что сомневаюсь" Декарта - это флаг высшего разума, ибо сомнения - судьба разума, но вера не подлежит сомнению, поскольку сомнения - смерть веры. Еврейский философ резюмирует: "Если жизнь по ошибке вообразит, что выбирать надо лишь между индивидуализмом и коллективизмом, то и мысль придёт к ложному выводу о единственно возможном выборе между индивидуалистической антропологией и коллективистской социологией. "Истинное" же третье, если оно будет найдено, укажет верный путь". Таким именно "третьим" заявляется концепция философской культуры, ибо она априорно исключает из своих методологических средств принцип "или-или" - главную предпосылку того негативного исхода, против которого предостерегает философ, а опирается на соответственно иные отношения, на которые указывает глубокомысленный Бубер: "Ни одиночка, как таковой, ни совокупность, как таковая, не являются фундаментальными фактами человеческой экзистенции. То и другое, рассматриваемое сами по себе, - всего лишь мощные абстракции. Одиночка есть факт экзистенции постольку, поскольку он вступает в жизненное отношение с другой одиночкой, поскольку она слагается из жизненных отношений человеческих единиц. Фундаментальным фактом человеческой экзистенции является " человек с человеком" (1995, с. 230). Фигура "человек с человеком" и есть полный образ культа человека, и это есть жизнь или судьба, а правильнее, бессмертие культуры, но никак не возникновение культуры, поскольку одиночество суть условие генезиса культуры и предпосылка духовных ценностей (об этом речь пойдёт в дальнейшем изложении).

Будучи понятая как система специфического знания человека, в ракурсе культа человека, философская культура выходит за пределы поля предикации антропологии, ибо последняя, как любая логия, есть нечто определённое, данное разумом в курсе познания, также созданного разумом, где принципиально нет места вере. М. Бубер, инстинктивно ощущая этот изъян антропологии, предлагает термин "философская антропология" ("Философская антропология не рассчитывает свести все проблемы философии к человеческому бытию или, что называется, поставить все философские дисциплины с головы на наги. Она стремится только к познанию самого человека"(1995, с.163), и, в частности, старается благочестивым прилагательным прикрыть стыд подлежащего. Логия человека неизбежно устремляется в софию человека. С позиций этих соображений термин антропософия был предпочтён академически маститой этимологии антропологии, отвлекаясь от скандальной славы, сопровождающей этот термин и искажающий его сущностный смысл. Антропософия или мудрость о человеке есть выявление человека с той существенной методологической особенностью, что, как предмет, человек дан в своём естественном виде (тело+душа), а как средство самого себя, человек положен в качестве духа.

Главная методологическая проблема предмет-метод в антропософии решается дуалистично: при традиционном определении метода, как внешнего средства познания, человек предстаёт общемасштабным неразделимым типом в ранге Homo sapiens (что соответствует содержательности антропологии), а при пульсационном подходе выведения метода из предмета на арене познания явится индивидуальный человек с множеством специальных методов. Методология философской культуры, опираясь на пульсационный подход, использует контекст позиции "сознание определяет сознание" и оперирует концептурами, относящимися к разряду подлинной религии, под которой понимается бесконечность Единого Человеческого Духа, подлежащая последующему одухотворению, как совокупная масса духовной данности, нераспавшаяся на свои главные каналы: собственно религию (как вероучение) и науку (как разумопознание). Эти последние представляют собой систематизированные и структурированные массивы духовного качества, пролефлектированного в определённых направлениях, в результате чего человек как духоноситель явлен в резко отличных ракурсах, отмеченных соответствующими типами сознания. А это означает, что в системе мудрости человека религиозная атрибутика положена исходным материалом, что заведомо делает антропософию не учением и не научной либо философской отраслью знания, а воззрением, тобто компактным мироощущением. Тут заложены исходные моменты качественной специфики пульсационной антропософии в её отличии от родоначальной штейноровской антропософии, которая может называться классической.

София человека, однако, демонстрирует свою мудрость вовсе не в снятии коллизионных отношении логии человека, а именно в их углублённом истолковании, дающем понимание необходимости их существования, но в качестве действующих сил пульсационной динамики. Априорно ясно, что человек, пульсируя в режиме разума, осуществляет себя в качестве геологической силы, либо климатической силы, либо экономической силы, а, пульсируя в режиме веры, обнажается в форме культурной силы. Таким образом, пульсационная антропософия предугадывает в традиционной норме двойственного человека (тело+душа) более глубинные соотношения, а законоподобное положение культуры в облике культа человека утрачивает свою монолитность и сменяется существенным дополнением и уточнением: культура есть культ индивидуального таланта. Итак, верховенство таланта (неиндивидуального таланта не существует) ставится не только смыслом, но и принципом культурного творчества в воззрении пульсационной антропософии человека. Но является данная истина результатом только антропософского умозрения или она суть принадлежность экзистенции человека в целом? - таково само собой напрашивающееся вопрошание рациональной аналитики, решение которого последняя естественно ищет в анналах испытанного средства познания человека - в рациональной философии.

II. Западная духовная доктрина: человек как философское тело

Пульсационная антропософия выводит на линию когнитивного запроса парадокс, ранее никогда не тревожащий спокойствия проникающего ума: человечество, творя культуру с момента своего зарождения, лишь на определённом этапе истории заинтересовалось своим носителем и творцом культуры - человеком. Но зато этот этап породил самую красочную главу всемирной истории - греческую (эллинскую) культуру: ощущение свободного радикала в человеке подвигло Платона на одно из величайших открытий человеческого духа - открытие идей (эйдосов), а Аристотель выявил в лице человека уникальное и несравнимое ни с чем творение природы. Об этом открытии Аристотеля оригинально высказался М. Бубер: "Отныне человек - вещь среди вещей, вид, объективно познаваемый наравне с другими видами, не гость на чужбине, как человек Платона, а обладатель собственного угла в мироздании - не в самих верхних, правда, его этажах, но и не в нижних, а, скорее всего, где-то в средних, вполне сносных по условиям проживания" (1995, с. 165). Аристотель создал из броского изречения Протагора "Человек есть мера всех вещей, существующих - для их существования, несуществующих - для их несуществования" философию человека, обособив его среди прочих предметов природы на правах психического тела на совершенно равноправных началах, "как вещь среди вещей". Это учение, наряду с солиднейшей терминологической базой, современная наука о человеке положила в своё генетическое начало в науку антропологию.