Твердые реки, мраморный ветер (СИ)

– Женой??

– Твои вопросы выдают в тебе большего кретина, чем ты кажешься на первый взгляд… Женой, женой. Там выдают замуж согласно местным обычаям, и ты мог бы поинтересоваться – каковы они. Ее муж – весьма достойный человек, работает в аппарате губернатора, чудный мужчина пятидесяти лет…

– Что???

– Чудный, да… но вот только всякие эти новомодные штучки ему ни к чему, и жена, которая вместо того, чтобы готовить ему обед, изучает геометрию Лобачевского, вызывает в нем законное возмущение. Будучи человеком по своей природе мягким, он всего лишь избивал ее, но она оказалась упрямой. Тогда он вернул ее родителям, пригрозив, что потребует обратно и дом, который он им подарил. Родители славно поработали, чтобы не ударить в грязь лицом. Ну перестарались немного, так разве можно их в том винить, если дочь столь непослушна?

Андрей слушал, и что-то нехорошее поднималось в нем.

– Мне продолжать? – Поинтересовалась девушка? – Ты очень любишь Непал, как я знаю, да и я тоже, кстати, его люблю. Как-то я провела там незабываемое время… Непальцы – чудный, мирный народ, особенно по сравнению с русскими, пакистанцами, сомалийцами, израильтянами и разными другими чудными народами. Ты проводил курсы в Кхумджунге, помнишь, конечно?

– Конечно.

– Помнишь Раджа – восьмилетнего мальчика, который сидел за астрономией с утра до ночи?

– Да.

– Тебе известно – где он сейчас и что с ним?

– Нет…

– Конечно, зачем тебе это знать? Тебе приятнее закрыть глаза, рот и уши, и мечтать, представляя себе розовые восходы и оранжевые закаты в мире прекрасного будущего, который, несомненно, наступит.

Андрей что-то такое пожевал ртом, но промолчал.

– Раджа окучивали, как водится, всей семьей – дедушки, бабушки, соседи… ведь он – наследник, он – мужчина, он должен не спектральный анализ изучать, а помогать отцу, чтобы со временем кормить семью. Радж оказался тоже норовистым мальчиком, и никак не хотел воспринимать мудрость старших, поэтому аргумент в виде жестокой порки оказался наиболее приемлемым – всё-таки старые добрые методы куда эффективнее этих новомодных… Теперь Радж помогает папе – он стоит с утра до вечера в лавке, и выполняет разные полезные дела, и если он хоть на минуту задумается или, не дай бог, возьмет в руки книжку или блокнот, ему гарантирована очередная доза родительской любви. И если в твоем воображении предстал несчастный мальчик, который, как древний христианин, стойко выносит удары судьбы, мечтая о светлом будущем, то выкинь эту чушь на помойку. Радж сломался. Он и не пытается больше читать или писать. Он теперь с важным видом ходит по своей лавке, орет, как и его отец, на подчиненных и даже бьет их, и я своими глазами видела, как он с силой ударил ногой собаку, которая подошла к нему. Ударил и довольно засмеялся, увидев, как ей больно. Он хороший гражданин – он подает йогам и молится и уважает старших. Так что того Раджа, которого ты знал, с которым сидел за книгами и которому рассказывал о квазарах, ледяных вулканах на Энцеладе и попутно об озаренных восприятиях – его больше нет. Он умер так же надежно, как если бы попал под грузовик.

Андрей хорошо помнил Раджа – пухлый непальский пацан, который сначала выглядел несколько застенчивым, а потом стал раскрепощаться – задавать вопросы, участвовать в общих тусовках, когда они изображали солнечную систему. Он оставался после занятий и непрерывно задавал вопрос за вопросом, и у него был достаточно цепкий ум, легко схватывающий физические закономерности. Он неохотно шел домой, когда Андрей всё-таки заканчивал занятия, и вприпрыжку приходил на следующее. И значит, теперь всего этого больше нет – есть озлобившийся человек, который и сам станет верным продолжателем традиций умерщвления друг друга, и детей своих в будущем воспитает в правильной манере…

– Ты потратила много времени, чтобы проследить за ними, значит ты уже давно присматриваешь за мной?

– Не так много. Это совсем несложно, просто берешь список учеников, которые занимались с тобой, и разыскиваешь их – всё просто и быстро. Я взяла нескольких наугад.

– Но понятно, что это неизбежно – многие вернутся к обычной жизни, многие подвергнутся жесткому давлению и сломаются, но ведь будут и те, кто продолжит развиваться. – Андрей подошел и сел рядом с ней. Прежние страхи исчезли, осталось просто чувство большой внутренней силы, исходящей от нее. – Понятно, что такая деятельность, как проведение курсов, очень консервативна. Мы действительно не можем оказывать серьезное влияние на множество детей, но значит ли это, что мы должны теперь совсем отказаться от этого?

– Разве я предлагала отказываться?

– Ну, я так понял, что ты говоришь, что последствия нашей работы довольно сомнительны, а нередко даже приводят к катастрофам, которых бы не было, как я понимаю, если бы не наша деятельность. То есть вроде как мы становимся теми, кто выбирает самых интересных детей, показывает им – как можно жить интереснее и насыщеннее, и именно эти знания в итоге и приводят к тому, что эти дети подвергаются особенно жесткому и жестокому давлению. Получается так, что без наших курсов эти дети жили бы в сравнительном довольстве, и, став уже взрослыми и более защищенными, может быть могли бы заинтересоваться ценностями практики…

– Эти предположения тоже совершенно безосновательны, – возразила девушка. – Кем бы они стали, если бы… вот перед тобой эти люди, вон они ходят по улице. Они не проходили курсов, и что, кто-то из них может заинтересоваться тем, что интересует меня или тебя? Да ничего подобного. Они все равно умирают. Я говорю о другом. Проводя с детьми такие курсы, мы тем самым останавливаемся на полпути. Дети, будучи вброшены обратно в ту среду, из которой они вышли, и обладая после наших курсов уже какими-то зачатками ясности в отношении важных вопросов, не могут не вступить в особенно обостренный конфликт с родителями, с другими людьми, которые обладают подавляющей властью, которые не гнушаются самыми изощренными садистскими методами, чтобы вернуть чадо в лоно семьи.

– Но как это можно изменить?

– Не меняй тему. Ты согласен с тем, что я говорю, или нет?

– Я согласен. Но не вижу, что тут можно изменить.

– Ты долго думал, думал, и ничего не придумал, так?

Андрей прикусил язык.

– Так или нет?

Эта девушка ничем не уступала Йолке и ежам в хваткости, и уж если прицепится…

– Нет. Я вообще не думал об этом.

– То есть тебе, в общем, всё это безразлично. Тебе нравится представлять себя благодетелем, одаривающим детей сиянием своей просвещенности, и не более того.

– Я…

Девушка встала и молча прошла к двери.

– Подожди, так а что насчет контракта, который ты мне предлагала?

– Я ошиблась адресом.

После второго визита девушки его благодушное настроение испарилось. Свое безразличие к детям признать было просто. Действительно, она права в этом. Здесь даже были две стороны одной медали, и обе они были нелицеприятны. Первая – это его безразличие, что само по себе хреново, и второе – самообман, при котором он видел себя в героическом ореоле эдакого Прометея и не потрудился даже узнать – а какие, собственно говоря, результаты его труда? Он просто переложил эту ответственность на морд, мол если они придумали такие курсы, то вот пусть они и занимаются всем остальным, а его дело маленькое – провел курс занятия и хорошо. Позиция маленького ребеночка, который не хочет лезть во взрослые дела. Интересно, а Йолка, например, или Хаким – они интересуются судьбой детей, прошедших через курсы?

Снова стали пробуждаться воспоминания вчерашнего, и несмотря на то, что секса сейчас не хотелось, какое-то расплывчатое, неопределенное желание околосексуальных впечатлений было. Кроме того, Андрей понимал, насколько ему повезло в том, что он получил такую возможность – столько всего узнать и почувствовать в сексе, что ему самому и в голову никогда бы просто не пришло.

Поколебавшись некоторое время, он наконец решился, достал телефон и набрал номер хозяина публичного дома.