Философия переннис

Перед сном вы решаете: "Завтра я встану в пядь утра". В пять часов вы говорите: "Какая чепуха — кому это нужно?" Вы поворачиваетесь на другой бок, натягиваете одеяло и засыпаете. Наутро вы снова раскаиваетесь. Вы говорите: "Что случилось?"

И вы делаете это всю свою жизнь: решаете и отменяете. На самом деле, происходит вот что: в пять часов того ума, который решал вечером, нет на месте. Это другой ум говорит: "Какая чепуха! Кому это нужно?"

А потом опять — вы завтракаете и вам очень плохо… мм? Вы снова обманули себя. Вы снова пали; в своих собственных глазах вы выглядите недостойным. Вы не можете сделать такую мелочь — встать в пять часов. Вы чувствуете себя очень-очень плохо, потому что у вас нет никакой воли, даже такой ничтожной. Вы чувствуете себя бессильным, и от этого в вас рождается великое раскаяние. Но это снова другой ум — возможно, это трети ум — и вы все кружитесь и кружитесь на одном месте.

Вы любите человека и ненавидите того же самого человека. Утром вы любите друг друга, вечером вы — враги. Сейчас вы могли бы умереть за другого, если бы это потребовалось. А всего несколько мгновений спустя вы готовы убить этого человека. Вы можете и то и другое.

Вы не едины, вы не кристаллизованы, вы не центрированы, вы не индивидуальность. Вы еще не один ум, не одно "я". И так вы и живете: противоположные волны бросают вас то туда, то сюда. Вы — просто игрушка страстей. Вы не знаете, что вы делаете и почему. Вы просто продолжаете работать как робот, как если бы кто-то другой постоянно стоял за вашей спиной и нажимал на кнопки. Вы не хозяин самому себе — вы щепка в волнах…

В безбрежном море; кружатся очи вслепую,

Не в состояньи буре противостоять иль сдаться.

Вы не можете ни противостоять искушению, ни поддаться ему. Вы всегда середина-на-половину, вы никогда и ни в чем не бываете тотальны. Если вы тотальны в чем-то, вы немедленно станете индивидуальностью. Целостность приносит индивидуальность. Но вы во всем частичны. Только часть входит в это, вы идете лишь до определенной степени и затем останавливаетесь — только до этого предела. Ваша жизнь прохладна; вы ни горячи, ни холодны.

В холодности есть своя красота и в огне есть своя красота, но вы- ни то ни это: вы просто прохладны. И жить прохладно значит жить очень убогой жизнью. Вы не знаете, что такое напряженность, что такое полнота. Вы не знаете ни одного мгновения, когда бы вы полностью утонули, совершенно потерялись. Если бы вы узнали такой миг, вы узнали бы молитву. Утонув, опьянившись, потерявшись полностью, на сто процентов — вы узнали бы молитву, ваша жизнь изменилась бы. Вы стали бы новым человеком, вы могли бы возродиться.

Или если бы вы узнали абсолютное одиночество, память — полную память, просто осознание и больше ничего, стопроцентную осознанность, ничего не упущено — тогда вы узнали бы, что такое медитация, и это могло бы изменить вас.

Молитва означает: полностью потеряться, полностью утонуть, полностью сдаться, когда ничего не остается позади, вы отдаетесь этому на сто процентов — чему угодно — и это становится молитвой. Если вы можете на сто процентов уйти в танец, он становится молитвой. Если, занимаясь любовью, вы можете раствориться в этом на сто процентов, это становится молитвой. Все что угодно! Не имеет значения, что именно… Качество молитвы приходит тогда, когда вы входите на сто процентов; вы абсолютно забыли себя, вы пьяница.

Молитва — это путь пьяниц, путь любовников — тех, кто может забыть о себе, кто может прекратить свое бытие, кто готов испариться. Это путь доверия. Но девяносто девять процентов — бесполезны, и даже девяносто девять и девять десятых — нет. Должно быть сто процентов.

А другой полюс — это медитация: стопроцентная память, полнота ума, осознанность; вы — чистый свет. Это — путь бдительности, осознанности, внимания, свидетельствования. Это — путь одиночества.

Молитва подразумевает двоих — любящего и возлюбленную. Вот почему суфии называют Бога "Возлюбленная". В дзен нет никакой идеи Бога. Будда говорит, что Бога нет, что Он не нужен. На пути медитации Бог не нужен, потому что медитация — не отношения; не то что молитва. Молитва — это общение. Медитация — это абсолютная свобода, одиночество, полет от одиночества к одиночеству. Нет никого другого, так что вопрос не в потере себя, но потребуется сто процентов ума — меньшее не поможет. И вы преображаетесь. Когда вы живы на сто процентов, оптимально, происходит революция.

Но в своем обычном состоянии люди никогда и ни в чем не выкладываются на сто процентов. Они похожи на винегрет, в них всегда — мешанина. И это смешение вызывает в них постоянное противоречие: одна часть движется на юг, другая — на север, и они находятся в постоянном напряжении. Они не могут ни воспротивиться, ни уступить; а это два пути к совершенству: или полностью противостоять — это путь медитации, — или полностью сдаться — это путь любви. Но люди остаются половинчатыми, разделенными. А дом, разделенный в самом себе, раньше или позже обязательно падает.

О Бог! Ты мог бы их спасти, открыв глаза им.

Это чрезвычайно значительное утверждение. Оно значительно потому, что Пифагор не останавливается на нем. На этом кончается суфизм, на этом заканчивается путь любви. Пифагор же идет дальше. Он упоминает его, но он не человек молитвы — он медитативный человек. Он — Будда, а не Бахауддин. Он Махавира, а не Мира. Однако он упоминает об этом, он напоминает:

О Бог! Ты мог бы их спасти, открыв глаза им.

Человек молитвы остановился бы здесь. Ему не нужно идти дальше. Если бы этот трактат был написан человеком молитвы, эта сутра была бы последней тогда больше некуда идти. Молитва — это конец. Весь смысл — в молитве. Это молитва:

О Бог! Ты мог бы их спасти, открыв глаза им.

Что еще можно сделать? Можно молиться Богу: "Отрой наши глаза. Открой глаза этим людям — они не родились слепыми, но ведут себя так, как если бы они были слепы; ведь они все время держат глаза закрытыми".

Путь любви — это молитва к целому: "Только Ты можешь что-то сделать. Мы маленькие, ничтожные частички, сами мы не можем ничего". Но тогда человек должен полностью зависеть… и это происходит. Тогда не нужно предпринимать совершенно никаких усилий, тогда нужно просто сдаться. И именно в этой сдаче это случается. Именно в этой сдаче — трансценденция. Не то, что, когда вы сдаетесь, сдача будет причиной, а трансценденция — следствием, нет! В тот момент, когда вы сдаетесь, это случается одновременно. Сдача и трансценденция происходят вместе, тотчас же, в этот же самый момент. Между ними нет. промежутка.

Но Пифагор — не человек молитвы. Он должен идти дальше. Он говорит:

Но нет: дано лишь людям из божественного рода

Провидеть Истину и Заблужденье различать.

По-видимому, он был недостаточно бдителен, когда произносил:

О Бог! Ты мог бы их спасти, открыв глаза им.

…как если бы он потерял бдительность, когда говорил эту фразу. Это чуждо его духу. Или, быть может, он сказал это просто для того, чтобы напомнить: это — тоже путь. Но это не его путь, и поэтому он тут же отвергает его. Он говорит:

Но нет: дано лишь людям из божественного рода

Провидеть Истину и Заблужденье различать.

"Нет, мы не просим Тебя, мы не можем Тебя просить. Даже если я попрошу, пожалуйста, не делай этого. Мы должны сделать это сами.

Мы должны сделать все возможное, чтобы очиститься. Мы должны выкопать глубокий колодец в своем существе, чтобы открыть источник жизни. Пожалуйста, не вмешивайся. Не делай этого".

Будда никогда не молился. Махавира никогда не молился. Молитва не пересекала их пути. Они совершили все усилия, возможные для человека — сто процентов. Они рисковали всем, и рискуя, они стали сознательны. Они омылись, очистились. Их бессознательность исчезла, они стали только сознанием. В этой сознательности — трансценденция. Они вспомнили себя.

Пифагор принадлежит тому же пути, что и Махавира, Будда, Патанджали, Лао-Цзы, Чжуан-цзы. Он не идет по другому пути: Кришны, Заратустры, Иисуса, Мохаммеда, Миры. Но оба эти пути действенны, и каждый должен выбрать собственный путь, каждый должен решить, к какому типу он относится. Каждый должен определить, к чему он склонен.