Космогония и ритуал

Персиковое дерево можно рассматривать как вариант дерева добра и зла [74]. Оно произрастает на грани двух миров, символизируя центр мира, в котором ведется «поединок с хаотическим началом» [75].

Невольное „подсматривание“ едва не оканчивается трагически не только для Идзанаки, но и для всего находящегося в процессе сотворения-формирования мира: Идзанаки отправляется за Идзанами в подземную страну в силу космогонической необходимости — потому что сотворение земли еще «не завершено» [76].

Около персикового дерева Идзанаки расторгает свой брак с Идзанами, т. е. происходит отделение подземного мира от надземного, хаотического от структурированного, бесформенного от оформленного, смерти от жизни. Тайная природа становится запретной, а следовательно, скрытой и опасной как для надземных существ, так и для богов, поскольку они являются элементами мировой структуры. Поэтому Идзанаки нарекает богиню Идзанами другим именем: «стал он именовать ее Ёмоцу-ооками, Великой богиней преисподней» [77]. Подземный мир как антиструктурный опасен для богов именно в том отношении, в каком они являются структурообразующими элементами мироздания. Антиструктурность подземного мира вполне выявляется в угрозе, произносимой Идзанами после расторжения с ней брака со стороны Идзанаки, предавать смерти ежедневно по тысяче человек. Идзанаки, в свою очередь, обещает «строить ежедневно полторы тысячи хижин для рожениц» [78], т. e. восстанавливать и умножать разрушенное: «Вот и стали с той поры непременно умирать в день тысяча душ и непременно рождаться в день полторы тысячи душ» [79]. Другими словами, было положено начало мировому процессу чередования смертей и рождений.

Эта сцена, как было сказано выше, происходит около персикового дерева, т. e. на границе темного и светлого миров. После того, как подземные существа терпят неудачу, сама Идзанами начинает преследовать Идзанаки. Идзанаки загораживает выход из подземного мира камнем, по разные стороны которого они ведут последний свой диалог. Загораживающий выход-вход камень символизирует совершившееся разделение мировых начал и обозначает структуру мироздания как составленную из противопоставлений (ночь-день, свет-тьма, жизнь-смерть и т. д.), которые не существовали в начале, но появились потом как следствие смерти богини. Смерть Идзанами вследствие рождения бога (духа) огня, т. е. после выделения резко противоположного элемента — огня, указывает на прогрессирующее образование структурных противопоставлений, по мере продвижения космогонического процесса „расходящихся“ и стабилизирующихся [80].

Идзанами (Женщина) воплощает женское начало — инь. «Слово инь вызывает представление о холодных временах, о закрытом, о внутреннем, в то время как ян связано с идеей солнечного сияния, горячего» [81]. Свет превращает закрытое в открытое (пространство всегда связывается с явлением света), огонь делает холодное горячим, т. е. живым, подвижным, ибо сам динамичен, противоположен всякой инертности. Поэтому рождение-явление бога огня ведет к смерти Идзанами как темного и влажного начала.

Здесь вспоминается знаменитое изречение Гераклита: «Бессмертные смертные, смертные бессмертные: жизнь одних — смерть других, и смерть тех — жизнь этих» (αθάνατοι θνητοί, θνητοί άθάνατοι, ζώντες τον εκείνων θάνατον, τον δé εκείνων βίον τεθνεώτες) [82]. Эти слова обычно понимаются как иллюстрация „единства противоположностей“. Спекулятивный характер изречения, приписываемые Гераклиту, приобрели значительно позже. Достаточно позабыть об этих сомнительных толкованиях, чтобы усмотреть мифологическую основу так называемой гераклитовой „диалектики“. Существующее всегда структурированно, т. е. оно существует благодаря (и в силу) своей структурированности. Это очевидно. Очевидно также (хотя эмпирически и недоказуемо), что структура образуется, а не является перводанностью, т. е. предполагает как свое основание нечто, что структурой не является (хаос, вода, любой стихийный или неструктурированный первоэлемент), но только ей становится в результате определенного процесса (теогонического, космогонического, исторического) и определяется направленностью этого процесса, который может быть неуправляемым, во всяком случае, не всегда предусматриваемым в своих конечных результатах, как мы знаем из мифологических космогоний-теогоний. „Непредусматриваемость“ определяет драматизм многих теогоний [83].

Элемент случайности и непредвиденности тем не менее нисколько не влияет на „основную“ последовательность космогонического процесса [84]: первостихия (огонь, вода, хаос), структурируясь, перестает быть стихийным, бесформенным началом, т. е. „умирает“. Влажное, темное начало, порождая из себя огонь, перестает быть влажным и темным, и наоборот. Всякая структура процессуальна, поскольку формируется в результате процесса становления, который далеко не всегда может быть предугадываемым в своих конечных результатах [85]. Структуру можно рассматривать как временное отвердение-кристаллизацию непрекращающегося процесса [86], размывающего всякую форму в силу естественного своего динамизма, и затем снова отвердевающего в формах-структурах. Это определяет энергетичность структуры, и вместе с тем, ее нестабильность и энтропичность. Энтропичность, или энергетическая исчерпанность, неизбежно должна возрастать по мере прогрессирующего структурирования, т. е. в результате отвердения-замедления процесса, а следовательно потери им своей энергетической заряженности. Мифы об умирающем и возрождающемся боге, новогодние ритуалы, ритуальные оргии, связанные с окончанием старого цикла и началом нового, несомненно, связаны с этим энергетическим качеством процессообразования. Таким образом, отвердение-структурирование или стабилизация энергетического потока означает одновременно и энергетическое истощение его „продуктов“, которые в силу этого нуждаются в периодическом обновлении.

Энергетичен только поток, только переход. Замирание этого движения на том или ином полюсе (хаос — космос) ведет к чистой отрицательности. Чистая форма или чистая бесформенность одинаково отрицательны, антиэнергетичны. То, что представляется как „совпадение противоречий“, „начальное единство“, на деле означает не глубокомысленный парадокс, а полную неопределенность, чистую негативность. Объяснение совпадения конечного результата с начальным также не представляет логических затруднений: замкнутая в себе неактуализированная потенция (которая, по существу, есть не более как философская спекуляция [87]) столь же отрицательна как и чистая оформленность, которая, как было сказано выше, означает энергетическую исчерпанность и на пределе этой исчерпанности сама себя отрицает, но не диалектически, а энергетически. Это мифологическое представление, как кажется, совпадает с результатами ядерной физики, отказавшейся от „вещи“ и заменившей ее „энергией“.

Космогонические мифы описывают прежде всего разделение мировых начал и соответственно (предполагаемое самим разделением) определение отношений между ними, которое, после начального смешения (брак между Идзанаки и Идзанами), становится противопоставлением (расторжение брака) и враждебностью (угроза, ежедневная не прекращающаяся борьба жизни со смертью). Это противопоставление кажется абсолютным, если забывается, во первых, что Идзанаки и Идзанами являются конечным результатом теогонического процесса преодоления божеством хаотической неразличимости внутри себя [88]; во-вторых, что они — первая пара богов, которая имеет в себе фундаментальное разделение на мужское и женское начало, т. e. с ними является в мир первая форма, первое конкретное разделение, которое является основанием всякой бытийности. Происхождение из начальной неразличимости-бесформенности или хаоса определяет фундаментальное единство Идзанаки и Идзанами (Мужчины и Женщины). В результате теогонического процесса возникает не только разделение на мужское и женское начало, но происходит также отделение темной „природы“ от светлой.