Город Солнца

— В сущности, да, — кивнул он. — Они не могут ходить по прямой линии.

— Что? — Я быстро взглянул на неподвижную фигуру.

Антонио схватил меня за руку.

— Не смотрите туда, мой друг. Не ищите его глаза, иначе он схватит вас своим невидящим взглядом, и вы можете потерять душу. Только наблюдайте. Не шумите и наблюдайте. Он медленно наклонился и поднял камень величиной с кулак.

— Пошел! — крикнул он внезапно и бросил камень. Послышался глухой удар — камень попал человеку в грудь и упал к его ногам.

— Уходи! — снова крикнул Антонио; голос его странно звучал в ночной тишине.

Только после этого человек двинулся с места, как-то боком, по-крабьи, короткими судорожными рывками, неуклюжими шажками он заковылял вниз по склону холма.

— Жизнь в смерти, — сказал мой друг. — Или смерть в жизни. Не знаю, как это точнее выразить…

Я давно забыл этот эпизод, оставил его без внимания как забавный плод воображения. Я никогда не допускал мысли, что Антонио может ошибаться.

Но вот оно снова стояло передо мной — животное, растение, минерал? Он или оно, живое или неодушевленное? И могу ли я верить в подобные вещи? Некоторые части его одежды поменялись, но я мог бы поклясться, что на нем были те самые изношенные туфли.

Я почувствовал холод и понял, что все мои поры раскрыты. Холодный пот стекал по ногам, спине и по лицу.

Я резко повернулся и быстро зашагал прочь, вниз по склону холма к городу, оставил свое намерение пройтись по тропе через руины; стояла глубокая ночь, и с меня было достаточно впечатлений.

На полпути к подножию я обернулся. Его не было. И вдруг У меня возникло чувство, что вокруг нет ничего живого, ни единого живого существа в радиусе нескольких миль. До самого Подножия холма я мчался бегом.

Все это обрело смысл к утру следующего дня; по крайней мере, мне удалось втиснуть все происшедшее в какие-то рамки. Я проснулся в угловом номере гостиницы Лос-Маркесес, натянул брюки и еще сонный выбрался на балкон, чтобы ощутить сладостные первые минуты нового дня в новом месте, далеком от предыдущего.

Я стоял на балконе над узкой, мощеной булыжником улицей Гарсиласо и обнаружил, что вчерашняя встреча на холме приобрела значение, пока я спал.

Согласно фольклорным представлениям, это нездоровое и жуткое привидение среди развалин могло захватить меня своим взглядом и «доить» из меня мой дух. Идея была очевидной: смотрел ли бы я в его пустые глаза или в тени между огнями города, лежавшего во мраке внизу, — я наверняка терял бы какую-то часть себя. Представить себе, что это блуждающее полуживое существо есть проявление моего бессознательного, невозможно, и это никак не устраняет самого события: существо в руинах было реальным, не призрачным; если бы я бросил камень, то попал бы в нечто плотное. К тому времени, когда я допил свою первую чашку кофе в кафе «Рим», я уже проанализировал смысл происшедшего.

Я возвращался в Перу с некоторым смутным чувством цели, стремясь завершить то, что начал давно. Я стоял на краю утеса, оглядываясь через плечо на тропу, по которой поднялся; я был уверен, что тропа сама мне покажет, куда ступать дальше.

И предостережения Антонио, его мелодраматические увещевания отвести глаза от тени под шляпой того неестественного существа в руинах, возможно, были предчувствием этого момента, когда я возвращусь один и буду искать чего-то еще, сжигаемый надеждой, которая выросла из прошлого, искушаемый воспоминаниями о прошлом, которое мы делили с Антонио.

Если бы я не был так чувствителен к собственным фантазиям, я мог бы увидеть и понять, чем была эта встреча в руинах.

Это была жизнь в смерти и смерть в жизни, это она предстала передо мною в ту ночь в Саксайхуамане. Теперь я это знаю; тогда я этого не уловил, точно так же как могу не уловить тему в симфонии Стравинского, потому что сильно озабочен отсутствием знакомых аккордов.

Впрочем, это не важно. Моя интерпретация, пусть фантастическая, заставила меня принять решение. Я закончил завтрак, выпил вторую чашку кофе и вышел из кафе. Я ступил в головокружительно яркую, освещенную солнцем Пласа-де-Армас и направился к магазину, где, я знал, продаются карты. Когда испанцы пришли в Перу, они столкнулись с народом и цивилизацией, которые бросали вызов европейскому воображению. Это была империя; ее отцом было Солнце, ее города из камня и золота рождались от Земли и уходили своей плотью в Землю.

И населяли ее люди настолько благородного облика, что римляне по сравнению с ними могли вызвать лишь насмешку. Их кожа сияла бледностью Луны, а жаром Солнца. Одежду они шили из тканей, сделанных из тонкой, как шелк, шерсти и раскрашивали ее самыми яркими цветами Природы и самыми замысловатыми геометрическими узорами. Они украшали себя шкурами огромных рептилий и перьями странных крикливых птиц абсурдной красоты. Они носили кованное золото на груди и в углах. Они населяли землю, равную по площади Испании, Португалии, Франции, Англии и Австро-Венгерской империи вместе взятым; они правили страной из заоблачных городов, с вершин, превосходящих все европейские масштабы; их столица находилась в долине, поднятой над уровнем моря выше, чем любая гора Испании. Они производили свыше ста пищевых продуктов; изобрели систему социальной безопасности; построили мощеные камнем дороги, подвесные мосты и туннели, объединявшие всю империю. Они не делали записей. Они были только quipucamayocs, хранители устной истории и мастера qui-рus — шнурков с навязанными узелками и цветной кодировкой, в которых хранилась документальная информация о событиях прошлого, настоящего и будущего. Поэтому, опустошив империю Детей Солнца, испанцы фактически уничтожили целую культуру. К счастью, несколько испанских летописцев сумели записать многое из того, что видели, и кое-что из того, что слышали, хотя понимали они мало; в их задачу входило описание Конкисты, а не культуры, которую завоеватели безжалостно разрушали. Царская Дорога инков, целая сеть вымощенных камнем путей и магистралей, включала в себя 3250 миль высокогорной дороги от Эквадора до Чили и 2250 миль по перуанскому побережью. Испанский летописец Педро де Сьеса де Леон был, вероятно, первым европейцем, который описал это чудо света в 40-х годах XVI столетия.