Семь даосских мастеров. Древняя традиция бессмертных

— Спасибо вам, дорогие, что проделали этот долгий путь из провинции Шаньдун, неся тело вашего Учителя для захоронения на родной земле, и за то, что пришли рассказать нам обо всем. Нам нечего вам предложить, разве что есть немного лапши, риса и овощей. Не откажите поужинать с нами, прежде чем отправиться в обратный путь.

Ученики поблагодарили стариков за предложение и остались на ужин в доме одного из них. Уже на следующее утро весть о пришедших учениках Бессмертного Вана облетела все селение. Один за другим жители стали приносить еду к дому старика, у которого остановились ученики. Но те, видя, что своим появлением привлекают ненужное внимание, решили, что пора оставить гостеприимный дом. Лю Чаншэн посоветовался с другими учениками, и они сообща решили передать остаток денег, выданных им Ма Даньяном, старикам — для поддержания в порядке и благоустройства храма Ван Чунъяна. Когда все было устроено, они попрощались с гостеприимным стариком и покинули деревню.

Пройдя около тридцати ли, они остановились отдохнуть под раскидистым деревом на развилке дорог. Тань Чанчжэнь сказал:

— Мы исполнили последнюю волю Учителя. Теперь мы могли бы вернуться в Шаньдун, но я не знаю, есть ли в этом смысл. Мы лишь станем обузой для нашего брата, живя в его доме и за его счет. Говорят, что все собранное со временем рассеивается вновь. В Дао не должно быть привязанностей. Если мы останемся вместе как группа странствующих монахов, то будем вызывать нездоровый интерес и нас не оставят в покое. Я предлагаю расстаться и чтобы с этого места мы пошли разными дорогами. У каждого свой Путь.

— Ты прав, брат, — согласился Хао Тайгу. — Пусть каждый идет своим путем. Встретимся снова в царстве Бессмертных.

На том и порешили. Лю Чаншэн пошел на юго-восток, Ван Юйян — на юго-запад, Тань Чанчжэнь — на юг, а Хао Тайгу — на восток. Видя, что все возможные направления развилки уже выбраны его братьями, Цю Чанчунь решил никуда не идти, а продолжить свою практику здесь же, в провинции Шэньси.

Двигаясь на восток, Хао Тайгу пришел к мосту с семью арками. Мост опирался на скалистый обрыв, тут и там испещренный небольшими и неглубокими пещерами. Река, протекавшая под мостом, была спокойна и чиста.

«Отличное место для медитации!» — подумал Хао Тайгу, забрался в одну из пещер и сел в позу лотоса. Вначале его никто не замечал, и он мог практиковать без помех. Но затем оказалось, что в этих пещерах время от времени останавливаются на ночлег беженцы из голодающих северных провинций, которые были не прочь поболтать с мудрецом, медитирующим под мостом. Приходили взглянуть на мудреца и любопытные жители ближайших деревень, принося, впрочем, кое-какую еду. Вскоре на земле вокруг Хао Тайгу уже стояло множество мисок с рисом и лапшой, лежали лепешки. Еды было столько, что Хао Тайгу не мог все съесть сам, так что в пещеру за остатками еды повадились наведываться разные птицы и звери. Приходили за едой в пещеру Хао Тайгу и дети из бедных семей, живших неподалеку. Утолив голод, дети оставались играть в пещере. Они воображали, будто Хао Тайгу — это Будда, и построили вокруг него небольшую ограду из камней. Они кланялись ему, что-то говорили и играли вокруг него. Но мастерство Хао Тайгу было уже достаточно велико, и детский смех и царящий вокруг переполох не мешали ему медитировать. Он умел находить тишину внутри шума.

В один из дней дети не пришли: в одной из ближайших деревень отмечался буддистский праздник, посвященный бодисаттве Гуань Инь, и все дети были там. Хао Тайгу выбрался из своей пещеры, чтобы насладиться красотой и умиротворенностью окружающей природы. Тут под одной из арок моста он заметил человека. Тот полировал камень. Время от времени он прекращал свое занятие, брал камень, смотрел на него и вновь продолжал полировать. В конце концов, камень становился таким тонким, что рассыпался в руках, а человек брал следующий булыжник и начинал полировать заново. Хао Тайгу подумал, что в происходящем есть что-то странное, и решил расспросить человека:

— Уважаемый, вы так усердно полируете камни, но мне кажется, ваше усердие не ведет ни к какому результату. Чего вы пытаетесь достичь? Может, я могу вам чем-то помочь?

— Я пытаюсь сделать зеркало, — ответил человек.

— О! — воскликнул удивленный Хао Тайгу. — Но ведь для изготовления зеркала люди полируют бронзу, а отнюдь не камни! Полируя камни, вы никогда не достигнете того, к чему стремитесь!

Человек прекратил полировать камень, посмотрел на Хао Тайгу и громко рассмеялся ему в лицо:

— Ха-ха-ха! То есть ты говоришь мне, что, тупо сидя здесь и полируя свои камни, я никогда не получу зеркала? Ты лучше на себя посмотри! Ты думаешь, что, тупо сидя в своей пещере, сможешь стать Бессмертным?

И тут Хао Тайгу понял, что вся эта полировка камней имела одну лишь цель — чему-то научить его самого. Он уже собрался было попросить человека дать ему более подробные указания, но тот внезапно исчез. «Похоже, этот мудрец прав, — сказал сам себе Хао Тайгу, — мое постоянное упорное сидение в этой пещере превращается уже в „тупое сидение"».

Он быстро вернулся в пещеру, собрал свои пожитки и пошел прочь.

Попрощавшись с другими учениками, Тань Чанчжэнь отправился на юг. Однажды сумерки застали его неподалеку от какого-то города, и он тщетно искал заброшенный дом или храм, где можно было бы переночевать. Вконец отчаявшись, он подошел к большому особняку, за забором которого виднелось множество построек, и постучал в двери в надежде найти здесь приют на ночь. Хозяина особняка звали Гу Цу-тин. В молодости он интересовался изучением Дао, но, к несчастью, на своем пути встречал лишь мошенников, выдававших себя за даосских мастеров. В результате у него выработалось стойкое предубеждение против любых религиозных учений, и он старательно избегал общества монахов и всех тех, кто проявляет лишь малейший намек на духовность. Так что когда Гу Цу-тин открыл дверь и увидел даосского монаха, он резко сказал Тань Чанчжэню:

— С даосизмом я покончил. В моем доме нет места для даосских и буддистских монахов. Пожалуйста, уходите!

Тань Чанчжэнь увидел, что Гу Цу-тин по сути своей человек честный и искренний, а его предубеждения могут быть развеяны. И он решил во что бы то ни стало поговорить с этим человеком и постараться вернуть его на путь Дао.

Глава 17

Тань Чанчжэнь уже открыл было рот, чтобы объяснить Гу Цу-тину, что не все даосы являются мошенниками, но тот резко прервал его:

— Послушай, монах, не нужно мне ничего объяснять. Я уже сотни раз слышал то, что ты собираешься мне сказать. И всякий раз это была лишь лицемерная ложь. Все вы мошенники.

И дверь захлопнулась у Тань Чанчжэня перед самым носом. Но это не убавило его решимости. Он хотел показать хозяину дома, что есть люди, искренне стремящиеся к Дао. Видя, что уже спустилась ночь, он решил сесть медитировать прямо перед дверью дома Гу. Около полуночи двери распахнулись, и слуги Гу Цу-тина выплеснули на него ведро холодной воды. Тогда Тань Чанчжэнь пересел на другую сторону дороги. Ночь выдалась холодная, вскоре в воздухе закружились снежинки. Снег шел до самого утра. Повсюду навалило глубокие Сугробы, и только небольшой клочок земли вокруг сидящего Тань Чанчжэня остался чистым.

Когда утром слуги Гу Цу-тина открыли дверь и увидели эту проталину вокруг Тань Чанчжэня, они, пораженные, поспешили доложить об этом своему хозяину. Гу Цу-тин вышел из дома и подошел к тому месту, где сидел даос. Помимо того что около медитирующего образовалось внушительная проталина, Гу Цу-тин почувствовал ощутимый жар, исходящий от тела монаха. Тогда он понял, что перед ним — настоящий мастер. Уважительно поклонившись, Гу Цу-тин сказал:

— О да, сударь, вы действительно даосский мастер. Простите мне мою грубость прошлой ночью. Все потому, что до этого я встречал лишь проходимцев, выдававших себя за мастеров, и разочаровался в Учении. А такие мастера, как вы, — большая редкость. Для меня было бы честью, если бы вы остановились в моем доме и, если возможно, стали бы моим Учителем. Если вы не возражаете, завтра мы могли бы начать занятия.