Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага

Петя не смог сказать «спасибо», а только кивком головы поблагодарил Михалыча за сахар; сержант, поняв психологическое состояние мальчика, не стал донимать его расспросами и уселся на широкий чурбак около стола. Немецким кинжалом с фашистской свастикой он вскрыл банки с тушенкой, нарезал хлеб толстыми кусками и хлопнул ладонями:

— Ну, Михалыч, пора, пора, а то немцы скоро проснутся—и прощай тогда наша трапеза.

Солдат подтолкнул в спину Петю, и они уселись на такие же широкие чурбаки за стол. На толстый кусок хлеба сержант водрузил целую горку тушенки и, протянув его мальчику, уважительно произнес:

— Это, Михалыч, нашему гостю.

Красноармеец тут же ответил:

— Конечно, ему. Сейчас мы посмотрим, товарищ сержант, какой он едок…

Петя тут же разделался с хлебом и тушенкой. Михалыч подал ему еще кусок сала, а сержант протянул такой же толстый ломоть хлеба. Мальчик и с этой едой справился быстро. Затем, выпив кружку кипятка вприкуску с сахаром, вдруг почувствовал, что проваливается куда-то. Какое-то время он еще видел улыбающееся лицо сержанта и почти слышал Михалыча, который говорил:

— У нас, товарищ сержант, в деревне раньше работника определяли по еде.

Сержант заинтересованно посмотрел на красноармейца, а тот продолжал:

— Так вот, ставили перед ним чугунок с едой и, если претендент на имевшееся рабочее место быстро с ним справлялся, брали на работу. Деревенское общество считало: каков едок, таков и работник. Думаю, что наш юный друг был бы наверняка взят на работу в нашей деревне.

Михалыч с улыбкой посмотрел на мальчика, но Петя этих слов уже не слышал. Он спал глубоким сном. Тепло уютного блиндажа, сытная еда, кипяток, душевность красноармейцев сделали свое дело. Как он ни сопротивлялся, усталость взяла свое… Михалыч накрыл мальчика своей телогрейкой и, тяжело вздохнув, зло сказал:

— Будь проклята эта война! Сколько же несчастья она принесла нам и нашим детям. Вот и неизвестный гость, совсем еще ребенок, а чувствуется, что перенес он что-то такое страшное… Не каждому взрослому оно под силу, а он выдержал. Каким молодцом держится! Нет, не победить Гитлеру наш народ, у которого такие прекрасные дети.

Петя проснулся от страшного грохота и воя. Как и предсказывал сержант, отдых у немцев кончился, и они начали свой день с обычного артобстрела советских войск. Блиндаж ходил ходуном, словно трясли его какие-то неведомые подземные силы. Земля временами сильно вздрагивала, после чего начинал шевелиться настил бревен в несколько накатов, а с потолка то там, то здесь начинал сыпаться обильными струйками песок, тут же сама открывалась дверь и через несколько секунд также закрывалась. В блиндаже находился только Иваныч, который сидел за столом и аппетитно уплетал хлеб с тушенкой, не обращая никакого внимания на обстрел и на сыпавшийся песок с потолка. Весь его вид говорил, что ко всему этому он уже привык, как легко привыкает русский человек к любому делу, большому и малому, которое хочешь не хочешь, а надо выполнять.

Петя резко вскочил с широкого чурбака и, чтобы разогнать сон, быстро надел свой разорванный в нескольких местах овчинный полушубок: он очень торопился, и в его планы этот отдых не входил. Иваныч молчал. Вот он закончил еду и приступил к чаепитию. Делал он и это дело как-то основательно, степенно, словно пил чай в деревне или на даче в мирное время. Откусив сахару, красноармеец долго дул на кипяток в алюминиевой кружке, затем разлил его в две небольшие железные тарелки, которые заменяли ему блюдце, и, взяв одну из них в две ладони, стал пить кипяток маленькими глотками. Все так же молча он разделался с одной тарелкой, а затем и с другой. Подмигнул Пете:

— Люблю почаевничать — святое это дело…

Иваныч вытер пот со лба и назидательным тоном продолжил:

— А ты, мил человек, не торопись, у нас спешка до добра не доводит. Вот придет наш сержант и отправит тебя туда, куда тебе надо. У нас тут кругом мины натыканы. Чуть что — и поминки устраивай. Без Михалыча тебе не обойтись, уж он-то тут все дорожки знает — охотник…

В блиндаж ввалился сержант, весь запорошенный крупным липким снегом. Чертыхаясь на погоду и гитлеровцев, продолжавших интенсивный обстрел, он быстро стряхнул с себя снег, приказал красноармейцу, убиравшему свои тарелки в вещмешок, сменить Михалыча. Иваныч тут же надел потрепанную телогрейку, затем облачился в шинель и, взяв винтовку, направился было уже на улицу, но его остановил сержант:

— Слышь, Иваныч, ты смотри там в оба… Хлещет мокрый снег… Видимости почти никакой. Будь внимательным — фашисты коварны.

Иваныч кивнул головой: мол, все понятно. Сержант хлопнул красноармейца по плечу и подтолкнул его к выходу из блиндажа. Скрипнула дверь, ворвался холодный воздух с роем снежинок. Дверь осталась полуоткрытой, но военный не обращал на это никакого внимания. Он был занят какими-то своими думами. Тогда Петя встал со своего чурбака, прихлопнул дверь, и тут сержант промолвил:

— Что же, парень, мне делать с тобой?..

Мальчик пожал плечами:

— Делать со мной ничего не надо… Отправьте меня в самый ближайший Особый отдел, а там разберутся…

Сержант заинтересованно посмотрел на мальчика:

— Ну, что ж… Наши желания совпадают. Отправлю я тебя в наш полк, к старшему оперуполномоченному Коровину, он занимается у нас контрразведкой. Говорят, мужик справедливый, обижать не любит. Так что собирайся. Поведет тебя Михалыч.

Сборы были короткими — полушубок он уже подпоясал ремешком, и дело теперь было только в Михалыче. Тут мысли Петра как-то сами собой переключились на Коровина. Где-то он уже слышал об этом старшем уполномоченном. Вот только где? И он вспомнил: разговор о Коровине однажды вели при нем начальник Особого отдела НКВД Ленинградского фронта Куприн и начальник зафронтового отделения Таевере. Помнится ему, тогда они хвалили Коровина за умелые действия при разоблачении двух агентов «Абвера». Эти шпионы действовали в зоне расположения обслуживаемого им 167-го стрелкового полка. Слышал в то время и еше кое-что, но многое из того разговора не понял, а переспрашивать ему было как-то неудобно.

Чекист Коровин и сержант Аникин

Размышления мальчика были прерваны появлением Михалыча. Услышав фамилию Коровина, тот радостно произнес:

— Хорошо это — земляка наконец повидаю. Наш он — вологодский… С одной деревни мы с ним. Крепкий мужик. Большевик еще с дореволюционной поры — Зимний штурмовал. В ВЧК с Дзержинским работал и Достиг в органах большого положения: был не то майором госбезопасности, не то старшим майором. А это, брат, по тем временам генералу равнялось. Вот так…

Сержант укоризненно посмотрел на своего красноармейца и обиженно сказал:

— Нехорошо, Михалыч, — скрываешь такие связи…

Молчавший до этого Петя вопросительно взглянул на своего провожающего:

— Только мне, Михалыч, одно непонятно…

Некоторое время он молча смотрел на красноармейца, а затем продолжил:

— Почему этот ваш земляк с таким бывшим большим званием занимает довольно скромную должность?

Красноармеец махнул рукой:

— Так или не так, за это не ручаюсь. Но в деревне прошел слух, что Егор Григорьевич чем-то не угодил тогда новому наркому внутренних дел, самому Лаврентию Павловичу Берии… А с тем шутки были плохи…

Сержант Аникин согласно кивнул: он-то хорошо это знал — испытал на своей шкуре. Вот и его отец, в прошлом питерский рабочий, а затем конармеец, командир дивизии, в 1939 году был осужден, как сообщили в НКВД СССР, на 10 лет без права переписки. Многие их знакомые, в основном жены бывших военных, имевшие уже такие ответы из наркомата Берии о судьбах своих близких, уверяли, что отец расстрелян. Они же с мамой не верили этому и продолжали «бомбить» письмами различные учреждения. Однако все было безрезультатно. Ответ получали один и тот же: 10 лет без права переписки. Вскоре арестовали и маму и как члена семьи изменника Родины осудили на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. Тут же загремел с четвертого курса авиационного института и он и Особым совещанием при НКВД СССР отправлен на спецпоселение на Колыму, в поселок Ягодное. Срок определили 5 лет. В этом почти не обжитом и забытом богом краю кого только он не встречал. На лесоповале познакомился с кухаркой Ниной, сестрой расстрелянного маршала Тухачевского, которая не раз подливала ему сверх нормы баланды. Вместе с проходчиком Варлаамом Шаламовым, журналистом из Москвы, добывал золото на прииске Джелгала и делил последний сухарь в стылом углу барака. А жена главы нашего государства Михаила Ивановича Калинина, Екатерина Ивановна, несколько раз угощала прекрасным душистым табаком. Где она его доставала — одному богу известно. Здесь Аникин познакомился с бывшими крупными советскими и партийными работниками, дипломатами, военными, писателями, артистами и просто рядовыми рабочими и крестьянами. С кем бы он ни беседовал, каждый из них считал, что всех их свел сюда какой-то злой гений. И каждый из этих бедолаг упорно надеялся: совсем скоро их освободят… Вот Сталин обо всем узнает и освободит. Ведь здесь собраны невиновные, лучшие люди страны. Там, в верхах, орудует хитрый и коварный враг. Он и творит свои гнусные дела. Скоро Сталин разберется и узнает обо всем. И тогда берегись, вражина!