Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

А мама хвать пулемет! Они его оставили около бордюра, когда лезли решетку снимать. Солдаты испугались:

– Бабка, ты че?!

Она смеется. Говорит:

– Молодость вспомнила. Решила тряхнуть стариной!

Я все это время стояла на карнизе дома, метра два от земли. Тот, что был в маске, галантно подал мне руку. Помог спуститься. Ребята стали проситься к нам на чай.

– У нас сахара нет! – сообщила военным мама.

– Понятно! – сообразили они. – Ближайшие соседи наказать могут, зарезать.

Еще военные спросили:

– Нет ли боевиков?

– Давно не видно, – успокоили мы их.

Потом эти люди с удовольствием сидели и курили у нашего подъезда. Грелись на солнышке. Болтали с чеченцами, своими ровесниками. Подвоха не боялись. Двор был окружен.

Я помню случай в 1995 году: два молодых солдата, по просьбе торгующих соседей, приносили различные консервы на продажу. Шутили, смеялись. Дружили с кем-то из нашего двора. Они доверяли. Ходили в наши дворы без оружия. Однажды обоих нашли зарезанными на дорожке сада.

Однако сегодня наши молодые чеченки любезничали с русскими военными вовсю! Мы ушли к себе. С ними я не сидела. Была у Золины – жены Джима. Не выходила, но прислушивалась. Русские ребята рассказывали:

– В Чечне мы первый месяц!

Они удивлялись, что у нас девушки чистые, как в старину. Не такие, как у них дома. Сказали:

– У нас живут иначе. Девчонки пьют и гуляют с двенадцати лет!

Солдаты заявили, что я – красивая. Богатая пища теперь для рассказов и сплетен у кумушек, которые сегодня стали их собеседницами. Хорошо, что я ушла! Но я сделала вывод, что и русские парни бывают трезвыми и ловкими.

Царевна

17.08.

Наш долг Мадине на рынке 350 р. И 1000 р. мы заняли у Розы. Для нас – суммы колоссальные! Отдавать будем несколько месяцев. Есть нечего.

Встретила знакомую девочку. Она гордо сообщила, что вышла замуж в 13 лет! Мужу – 18 лет. От нее я узнала, какова любовь в беженцах! Взрослые их поженили по чеченскому обычаю. Молодожены теперь спят за тряпичной перегородкой! Одеяло вместо стены отделяет пару от посторонних жильцов. Где? Как ты думаешь, Дневник?! В железнодорожном вагоне! Я давно так не смеялась.

21.08.

Привет, Дневник!

Живем в новом подъезде с Золиной и ее мужем, похожим на борова. Джим часто напивается и ее гоняет. Она прячется у нас. Как-то гонялся за ней с топором.

Я ничем не торгую. На рынке постоянная стрельба. Мама не хочет, чтобы я шла туда.

– Лучше поголодаем, – говорит она.

Наши новые соседи – странные люди! Муж и жена приходят к нам, развешивают у нас то, что постирали. Раньше они делали это во дворе.

Мама долго убирала балкон, недоступный для пользования из-за битых стекол, кирпичного щебня и мусора. Теперь он чист. И пригодился! Уже могу записать два случая.

№ 1. У нас был алебастр, примерно половина мешка. Дали килограмма три Золине. Объяснили:

– Мы стену укрепляем между комнатами. Стена разбита.

Через десять минут возвращается Золина с ведром.

– Еще! – говорит. – Мне надо еще!

Мы отказали. Она обиделась. Мужу нажаловалась. Мол, они нас пустили в “свой” подъезд, а мы, наглые твари, не отблагодарили.

В тот же день Джим встретил во дворе мою маму и говорит нагло:

– Хватило вам алебастра?!

Мама отвечает:

– Хватило!

Не хотелось из-за своего добра ссориться. Мама хотела уйти. Да не тут-то было! Джим заявил:

– Я дал жене денег. Она съездила на рынок и купила все, что нужно. Нам от вас ничего не надо!

– Вот и хорошо! – отвечает мама. – У нас на автобус денег нет. И на хлеб. Ремонт в квартире требуется большой.

№ 2. В квартире человека, куда мы перешли жить, стояла ванна. Печь и колонку Джим продал скупщикам краденого, а ванну – не успел.

Пришел хозяин квартиры. Попросил Джима сохранить ванну. Сосед пообещал. Но в тот же день явился к нам, сказал: “Ванна здесь моя!” И унес ее к себе. Семья Нуры из любопытства сразу явилась.

– Где ванна? – нас спрашивают.

Он пропил эту ванну на другой день. Нас подставил. Нет, не будет нам здесь покоя! К нам, на второй этаж, забраться нашим же соседям – легко. Поэтому мы поставили всюду железные решетки. Вбили в края балкона гвозди, чтобы те, кто полезет к нам, поранили руки. И еще я спрятала канат на балконе – чтоб самим можно было спуститься по нему – на случай, если ворвутся в дверь. Входная дверь слабая. На помощь звать некого.

Во дворе живут две чеченских семьи. Их близкие родственники и друзья расселились рядом, по целым чужим квартирам и частным домам. Мы одни.

Всем нравится наш старинный книжный шкаф. Джим уже требовал его себе. Говорил: куплю или заберу так. Но мы не отдали. Попутно соседи заглядываются и на два коврика. Пятиметровый ковер вынесли, а эти, маленькие, остались. Обиженный за алебастр Джим в хорошем подпитии громко рассуждал, что я не мусульманка. А мусульманин у меня один дед.

Только вчера последний кусок нашего хлеба я отдала его беременной жене. Больше у нас нет ни денег, ни хлеба. Просто мама сказала, что женщине в положении ни в чем отказывать нельзя!

Читала Мережковского “Тутанхамон на Крите”, о жрице Дио, и “Юлиан отступник”. Когда я прочла, как христиане разбили храм языческих богов и убили ребенка, я заплакала. Вообще плачу я редко. Юлиан дал обещание заботиться о ребенке умирающему старику, который не видел, что мальчик уже мертв. Я знаю, чего стоит давать обещание умирающим. Мне понятна вера цезаря в языческих богов. Он просто увидел, каково новое “гуманное” движение.

Мы похоронили маленького кота. Мир ему! Он нашел и съел что-то несъедобное, сильно болел.

Людей честных, справедливых, смелых почти не осталось вокруг. В скорбном хаосе, невежественном и злом.

Сегодня мимо наших окон движутся какие-то военные колонны. До встречи! Целую тебя, Дневник!

Люди из семьи Нуры убили нового кота Лины. Вместе сплетничают против нас. Вместе воруют. И одновременно ненавидят друг друга. Мама права: жить в мире лжи и раздора – хуже, чем погибнуть от бомбы.

Будур

24.08.

Написала письмо маминой однокласснице из г. Ростована-Дону. Ее зовут Наталья. Не знаю, хватит ли смелости его отправить. Вообще я стесняюсь просить людей о помощи.

“Это письмо из города Грозного.

Я – Полина, дочь Елены, вашей давней подруги и одноклассницы. Пишу вам о нашем отчаянном положении. Дом наш разбит. Бумаги на компенсацию (говорят, за квартиру она положена) не можем оформить – денег нет. Скитаемся. У мамы был инфаркт. Я сама делаю ей уколы. Имущество наше почти полностью украдено и уничтожено.

Я была ранена осенью 1999 г. на рынке. Гуманитарную помощь мы не получаем, так как не подходим по “категориям” нуждающихся в ней. Справки об инвалидности маме тоже не можем сделать, чтобы оформить пенсию по инвалидности. В войну часть документов пропала. Я закончила 9 классов. У меня три отметки “хорошо”, остальные – “отлично”! Я продаю на рынке свои старые книжки, но это мало что дает. Со школы едой помогают учителя и директриса.

Самое главное было бы для нас выехать из Грозного с остатками вещей, так как отношение к людям с русскими фамилиями все более жестоко. Что бы вы нам посоветовали? Может быть, где-нибудь принимаются на работу люди из Чечни и им предоставляется комната? Ответьте нам, пожалуйста. Грозный, главпочтамт, до востребования”.

Подумала и поняла – не отправлю. Никто не может мне помочь. Никто.

П.

28.08.

Сосед Джим ежедневно пьет водку. Вчера он устроил ночной концерт. Громко орал, что мы – “русские твари” и нас давно пора зарезать, а он – умеет! Мы записали его голос на дедушкин диктофон. Утром мы пошли к его маме и братьям.