Смертники Восточного фронта. За неправое дело

Они подождали, пока Ольсен свяжется со своими наблюдателями, у которых также имелся прямой радиоконтакт со зданием ГПУ, но Шерер доверял Ольсену и не хотел ронять его престиж, слушая его переговоры с подчиненными.

Спустя какое-то время Ольсен заговорил снова. Он доложил, что каких-либо признаков подготовки противника ко второй атаке пока не замечено. Значит, второй волны все-таки не будет. Ольсену хотелось узнать о том, пытаются ли русские прорвать периметр в каком-нибудь другом месте, но Шерер не стал развивать эту тему. Он похвалил и приободрил Ольсена, затем кивком велел Мабриусу поддерживать контакт с отрядом егерей и вышел из комнаты.

В коридоре после выстрела из танкового орудия все еще пахло кордитом, пылью и известкой. Шерер решил не вызывать артиллерийский огонь до тех пор, пока русские не развернут вторую волну атаки. Если он попросит огня на участок Пауперса, то придется приказать Ольсену отступить. Несмотря на то что генерал сказал лейтенанту минуту назад, он не хотел, чтобы обстрелу подверглись его собственные позиции и пострадали люди, доверившие ему свою судьбу. Шерер не желал новых жертв даже в том случае, если над периметром возникнет угроза прорыва со стороны русских.

И все же ему почему-то казалось, что сегодня новых атак не будет. Ольсен обязательно удержит свои позиции. Шерер нахмурился, подумав о том, почему Мабриус не попросил артиллерийской поддержки сразу, прежде чем вражеские танки ворвались в центр города.

Что еще, что же еще? Генерала постоянно беспокоила мысль о том, что когда-нибудь русские его обманут и выяснится, что их тупое упрямство — всего лишь хитроумный азиатский замысел. Однако в еще большей степени Шерера тревожило другое. Его беспокоило то, что явно некомпетентных вражеских командиров, ведущих осаду города, в один прекрасный день заменят новыми, толковыми и умелыми. Возможно, подобные опасения были беспочвенны и все до единого высшие офицеры вражеской армии действительно безумны и тупы, но Шерер никак не мог заставить себя поверить в это. Как не мог он, как командир медленно уменьшавшегося гарнизона, поверить в то, что ему удастся удержать Холм после мучительных недель блокады. Хотя до сих пор ему это удавалось.

Вот уже много дней русские постоянно атаковали участок Пауперса, и Шерер вполне обоснованно посчитал, что сегодня обстановка там будет такой же, и все же некие неосознанные сомнения заставляли его отправиться на инспекцию периметра на противоположном конце города, где опорные пункты были плохо укомплектованы личным составом. Если русские обрушат мощный удар как на позиции Пауперса, так и на эти слабые опорные пункты, то произойдет настоящая катастрофа. И все-таки он отправился туда вместе с Гадерманном, но не увидел там ничего опасного, никаких признаков вражеской активности на занесенных снегом бескрайних просторах. Об этом свидетельствовали и донесения наблюдателей.

Во всем городе в данный момент было относительно спокойно, однако тревога не отпускала генерала, и он знал, что ее источником был именно участок Пауперса.

Приближалась ночь. В коридоре было темно и холодно, и Шерер вернулся в комнату к радистам. Мабриус уже успел отправить отряд разведки в дозор и получил новое сообщение от Ольсена. Советские танки окончательно покинули город.

— Отлично, — пробормотал Шерер, ни к кому конкретно не обращаясь. Напряжение немного спало, и находившиеся в комнате люди заметно расслабились — Шерер, Мабриус, Гадерманн, радист, офицер связи и два вестовых. Генералу больше не придется сегодня отправляться на периметр. Еще один день осады закончился. Впереди неизвестность и потери, неизбежные потери.

Генералу не нравилось, что штаб находился в одном здании с госпиталем. Ему было жаль раненых, которые то кричали и стонали, то неожиданно замолкали, и в здании устанавливалась зловещая тишина. Это мешало ему сосредотачиваться при обдумывании важных вопросов. И все же, хотя это и было осуществимо, он не мог заставить себя перебраться в другое помещение. В здании ГПУ они были все вместе и общими были их страдания, надежды и отсутствие надежды. Поэтому он никуда не переезжал, и так шел час за часом, день за днем, неделя за неделей. Генерал часто виделся с защитниками города и часто нередко помогал раненым добраться до госпиталя, подставив в качестве опоры свое плечо.

— Почему вы сразу не попросили артиллерийской поддержки? — спросил он, обращаясь к Мабриусу.

— У них не было снарядов.

Шерер смерил его тяжелым взглядом и понял, что ему предстоит еще одна бессонная ночь.

— Почему вы мне об этом сразу не доложили?

— Мне следовало бы сказать об этом. Не успел. Прошу прощения. Меня отвлекли эти проклятые «Т-34». Они подскочили к самому порогу.

Мабриус был храбрым, несгибаемым офицером, и генерал только сейчас понял, что все еще не поинтересовался у него, все ли здесь в порядке после выстрела в здание прямой наводкой и не пострадал ли он.

— С вами все в порядке?

— Так точно. Но я действительно забыл. А потом этот Ольсен.

— Да-да, знаю. Но как у них могли кончиться снаряды? И давно это?

Мабриус объяснил. Шерер подумал, что он, должно быть, валится с ног от усталости, но никак не хочет показать этого. В самом деле, что-то действительно важное никак не могло ускользнуть от внимания Мабриуса. Мабриус — хороший командир, который пользуется авторитетом у подчиненных, и крепкий боевой офицер, который, видимо, с легким пренебрежением относится к начальству вроде Шерера. Однако Шерер не испытывал недовольства самим собой и не питал такого чувства к другим. Не имея необходимости тратить силы на выявление личных конфликтов, он мог посвящать себя исключительно той сложной обстановке, в которой они находились. Мабриус не относился к охранной дивизии Шерера. Он прибыл в Холм самостоятельно, ведя за собой остатки своего сильно потрепанного в сражениях пехотного полка, остававшегося самым боеспособным подразделением в городе. Солдаты Мабриуса считали его командиром в большей степени, чем Шерера, в нем они видели свою главную надежду на спасение. Во всяком случае, он прекрасно разбирался в тактике боев на передовой, и генерал всегда прислушивался к его советам. Что касается самого Мабриуса, то он с самого начала разглядел в Шерере спокойного волевого человека. Чем больше он узнавал его, тем сильнее начал ценить в нем знания профессионального военного и активность, которую трудно ожидать от генерала-тыловика. Их отношения носили характер не естественный, не природный, а скорее обретенный в результате нормального делового сотрудничества.

Однако при этом Шерер не без удовольствия отметил про себя, что Мабриус оказался не совсем в курсе сложившейся боевой обстановки, независимо от того, устал он от недостатка сна или в результате легкой контузии при попадании снаряда в здание штаба. Это было вполне естественно, что человек относится критично к действиям другого человека, с которым ему волей судьбы приходится соревноваться в профессионализме. Справедливости ради следует отметить, что Шерер демонстрировал эту черту человеческого характера в весьма незначительной степени. Это было к лучшему, и поэтому подчиненные проникались к нему заслуженным уважением.

— Пока что ясность имеется только в отношении одного дня, — продолжил между тем Мабриус. — Они питают надежду. Они вполне могли успокоиться. — Мабриус иронически поджал губы, хотя в эти минуты был весьма далек от иронии. — Наш обоз попал в засаду, устроенную партизанами. Их нападение удалось отбить, но на это ушла большая часть дня. Запасы снарядов будут возобновлены сегодня ближе к полуночи. Люди делают все, что в их силах. Это я знаю точно.

Дела обстояли не так плохо, но Шереру хотелось знать, сможет ли он сегодня ночью нормально выспаться. Однако обстановка внутри города не внушала особого доверия, и понимание этого не позволяло генералу полностью расслабиться, особенно когда ему напоминали — пусть даже тактично — о его неспособности справиться с тем, что творится за периметром.