Морские люди. В двух частях (СИ)

Конев сам хотел, чтобы Льен узнала о композиторе и обрадовался столь простой возможности передать свое отношение к нему. Он вспомнил фотографию грузного немолодого человека с трубкой в зубах, гуляющего вдоль по невской набережной. Понятно, это не та речка, что "движется и не движется", пусть летом Нева и правда "вся из лунного серебра". Но у каждого человека свои вечера, которые впору назвать подмосковными отнюдь не из географических соображений. Это состояние и сумел выразить ленинградец Соловьев-Седой в пятидесятые годы, уже будучи в возрасте. К имени же Михаила Ивановича, московского поэта, чьи многие стихи стали песнями, "Подмосковные вечера" добавили такой эпитет, как "бессмертие".

И еще один человек приложил руку, нет, руки, талант, к тому, чтобы творение двух советских мастеров стало достоянием всего мира. Это американский пианист Ван Клиберн, исполнивший мелодию на пианино за год до состоявшегося в 1957 году Московского фестиваля молодежи. Его интерпретация "Подмосковных вечеров", прозвучавшая позднее, чем во многих странах, получила всеобщее признание именно на этом фестивале.

-Соловьев, понятно. Птичка такая есть у вас, она поет. Почему Седой?

Конев улыбнулся. Посмотрел на товарища старшего лейтенанта:

-Передайте, пожалуйста, у его отца, до революции он работал старшим дворником, ну они двор подметают, снег зимой чистят, лед скалывают, так вот у отца было много детей. Все черноволосые и только Василий родился с белыми волосами, во дворе с детства привыкли называть мальчика Седым.

Товарищ Тан перевел, Льен захлопала в ладоши, засмеялась. Засмеялся и Игорь. Глядя на них, захохотал переводчик:

-Смех как, тоже переводить? Пожалуйста, слушайте оба!

Она спросила, что такое снег. Мечтательно заметила, что хотела бы учиться в консерватории, где постигал музыкальные премудрости Соловьев-Седой.

Клим и Петрусенко, наконец-то, получили возможность спокойно дойти до КПП. Они вызвали на улицу Николаича, присели в тенечке переговорить о коммерческих своих делах, как вдруг мичман Борисов увидел Конева. Та-ак, легкомысленный старшина второй статьи Иванов не докладывал, что матрос отпущен с корабля на свои репетиции, надо будет сделать внушение. Старшина команды даже в страшном сне не поверил бы, что матрос Конев находится в самовольной отлучке. Он с легким сердцем окликнул подчиненного.

Оба мичмана концерты в зеленом театре пропускали. Естественно, возник вопрос, что за девушка, да еще вьетнамской офицер рядом? Клим предположил, что это друзья скрипача, надо с ними познакомиться. И сфотографироваться. Потом можно будет рассказывать, что во Вьетнаме участвовали в художественной самодеятельности. Они с Иванычем конечно, музыку и пение уважают, но эта мошкара, которую здесь называют москитами, любого человека выведет из терпения. До чего назойливая тварь, залезает под куртку, шорты, кусается там, даже бритую голову грызет. Особенно звереет к вечеру.

Николаич первым поздоровался с давним своим знакомым товарищем Таном и представил ему новых своих компаньонов. Конев подошел с опаской, но быстро догадался о том, что товарищ мичман вполне адекватно относится к его сходу с корабля, выдвинул вперед Льен:

-Это ей я аккомпанирую. Представляете, она не знает что такое снег, а переводчик говорит, что у них нет таких слов, как мороз там, вечная мерзлота.

-Погоди, погоди, погоди. А ну, товарищ переводчик, передайте это своей жене.

Клим достал из просторной своей сумки книгу о Якутии, которую Ольга передала в качестве подарка какой-нибудь жене вьетнамского военного. Купить, как хотелось "Повести и рассказы" вьетнамских писателей в книжном магазине не удалось, кто-то опередил, да не очень-то переживали ни Клим, ни она. Зачем? Они привезли в гарнизон свою, Якутского книжного издательства, про родной край. Без сожаления решили, что Клим подарит именно ее.

На обложке рукою Ольги было написано: "Милой подруге офицера Народной армии Вьетнама от жены советского военного моряка Ольги Борисовой". Товарищ Тан заявил, что неженат, и не собирается делать это, пока существует империализм. Он предложил переадресовать подарок:

-Если не против, обрадуйте наш Цветок Лотоса. Подарите ей.

Льен, потрясенная Льен присела на краешек скамейки, она бережно перелистывала глянцевые страницы многокрасочной книги "Якутия" в роскошном подарочном переплете. Ей улыбались люди в меховых одеждах. На ветвях диковинных деревьев лежало то, что называется снегом. По усыпанному этим самым снегом полю мчалось, утопая по колени стадо мохнатых белых лошадей. Из ноздрей вырывались белые струи выдыхаемого воздуха. Николаич вытащил фотоаппарат, посадил в центр девушку с раскрытою книгой на коленях, разместил остальных, сделал несколько снимков:

-Завтра будет готово!

Товарищ Тан рассудительно заявил:

-Вы тут пока разговаривайте, а я отнесу фотик, максимум через полчаса у каждого будет по снимку. Товарищ мичман отчитается перед своей Ольгой.

Судя по тому, с какой готовностью хозяин фотоаппарата доверил свою технику, было видно, что они знакомы очень даже хорошо. Пока переводчик занимался важным делом, оставшиеся, в том числе и Льен принялись обсуждать, какие покупки хотят совершить люди с противолодочного корабля. И снова матрос Клима не сплоховал. Когда тот с Петрусенко оба, в голос, пожаловались на цены толстой продавщицы джинсовых костюмов, Конев осторожно, боясь обидеть своего старшину команды заявил:

-Товарищ мичман, а вы переоденьтесь и вместе с Льен сьездите в город. На вас никто из продавцов не подумает, что вы иностранец, цены не накинут, даже не сомневайтесь.

Льен радостно закивала. Книга и внимание незнакомой ей далекой женщины, жены этого похожего на вьетнамца лиенсо требовали ее обязательного участия. Старший мичман подхватил:

-Во! И мне что-нибудь купите!

Потом посмотрел на невозмутимо молчавшего дежурного по КПП:

-Еловая моя голова, ну никак не получается уладить дела с тобой, Николаич. Но ничего, ты мне все равно будешь нужен. У меня друзей на корабле много и каждому магнитофончик там, часы, кофточку какую в подарок обязательно нужно.

-Не разговор. Я уже Миню озадачил насчет вас, мы должны были сегодня встретиться. Ну и что, поговорим, перенесем мероприятие на завтра.

-Дядюшка Минь? О, я его хорошо знаю. Сосед. Звать сюда?

Неизвестно, до чего договорились бы эти нечаянно встретившиеся люди, но тут подошел товарищ Тан. В пакете лежали уже готовые фотографии. Он одобрил предстоящую поездку на базар, посетовал, что сейчас вынужден покинуть их, в штабе состоится совместное заседание, а Шаха не нашел, придется идти. Лишь об одном предупредил:

-Товарищ мичман, делайте то, что скажет Льен и слушайтесь ее. На рынке она свой человек, поможет.

Утром Борисов был на условленном месте. С небольшой площади одна за другой отходили повозки с зеленью, свежей рыбой, картонными коробками. На любое, пусть даже крошечное свободное место бесцеремонно влезали соседи-попутчики, иные с вязанками лука на шее, тюками за спиной. Льен сориентировалась, взобралась на подножку старенького грузовичка, чуточку подвинулась, уступая место Климу. Водитель пришел, невозмутимо поздоровался, включил сцепление, увешанный гроздьями людей автомобиль побежал по асфальтовой дороге в город, на рынок-базар.

Лавку с джинсовым товаром нашли быстро. Ни слова не говоря продавщице, Льен выбрала куртку с тисненой на спине надписью, джинсы из стой же грубой ткани, кивнула в сторону матерчатой перегородки из-за которой поблескивало большое, в рост человека зеркало. Ага, это примерочная! Слов нет, костюмчик, как говорится, сидел. Ему даже не захотелось снимать обновку. Родилась и исчезла опасливая мысль: вдруг не хватит денег.

Дальнейшие действия вызвали у него большой интерес. Так же молча Льен отобрала еще три костюма, размерами побольше, потом начался торг. Насколько понял, попутчица не собиралась церемониться с торговкой. Через несколько минут перепалки Льен небрежно отбросила в сторону точь в точь такие же, как у Клима, оставила один, огромный. Весь ее вид говорил, нет, буквально кричал о том, что еще немного и с этим выбором поступят точно так же.