Птицы поют на рассвете

— Ну? — не понял офицер паузы.

— Три гектара? — машинально переспросил Петро.

Офицер закивал, улыбнулся: три.

— Ганс, Иоганн, Фриц, — показал он на дверь. Быстро проговорил что-то, Петро догадался, что приказал им уйти.

Те вышли. Петро видел, как повернули они за хату и пошли тропинкой. «К соседу…» — не сводил глаз с окна. «Вот как доверяет, — совсем успокоился Петро. — Один на один со мной остался…»

— Ну? — настаивал офицер. — Ни один свидетель нет, — осклабился. — Мы один. Никто не узнайт. — Достал сигареты, закурил и протянул пачку Петру. Петро тоже закурил. — Никто.

— Никто? — задумался Петро. Он сделал глубокую затяжку и выпустил дым. — Никто, значит? — Он видел, что офицер нетерпеливо ждал. Неужели ему удалось наконец ухватиться за нить, — говорил взгляд офицера. — Ни одного свидетеля? — как бы размышлял Петро. Давно не ощущал он такого спокойствия, как в эти минуты.

— Ни один, — обрадованно хлопнул офицер ладонью по столу. Плошка на столе подскочила, и огонек выгнул свою красную шейку. Офицер перевел взгляд на икону впереди, на старую деревянную кровать, ждал ответа.

Почти не сознавая, что делает, схватил Петро лом, стоявший тут же, у печки, в углу, и тяжело опустил на голову офицера. Трах! Произошло это так стремительно, что офицер и шевельнуться не успел. Даже не вскрикнул и грузно свалился с табурета на земляной пол.

— Ни одного свидетеля, говоришь, сволочь! А совесть не в счет? Она не свидетель?

Лежавший на полу офицер и лом, зажатый в руках, распаляли его ярость. Ожесточенно опускал и опускал он лом на голову офицера, словно колотил по Гитлеру, по всем немецким офицерам, по всем фашистам сразу, словно выпускал из себя боль, которую те ему принесли.

В чем был, выбежал из хаты.

В ту ночь выпал первый снег. Он осыпал верхушки деревьев, будто на каждую опустился парашют.

Петро уже был за синь-озерским поворотом, когда увидел, что тьма побелела. Он поморгал глазами: все равно, бело. Потом понял: снег. Он остановился, прислушался. Тихо. Пока бежал, ему все время казалось, что кто-то несется вслед, настигает его. Он бессильно прижался к дереву, чтоб не упасть, босой, захолодевший. Он уже не мог бежать. Даже идти было трудно. А еще далеко. «До света надо дойти. До света… Иначе…» Он отодвинулся от дерева и, широко расставляя ноги, побрел дальше. Корпус заваливался вперед — ноги не держали, какие-то пустые, полые до колен. Босые ступни уже не чувствовали мерзлого болота.

Приближался рассвет, когда Петро, дрожа от холода, от пережитого, добрел до партизанского лагеря.

Караульный привел его в землянку Кирилла.

Кирилл, увидев Петра, испуганно вскочил с нар:

— Беда?

Петро, едва шевеля языком, рассказал, что произошло.

Кирилл успокоился, уложил его на свои нары, прикрыл всем, что нашлось под рукой.

— Согрейся, Петро. Водки бы. Да нет. Еще не разжились. Но у нас вода на сто градусов кипения. Та же водка, — пробовал Кирилл шутить, вспомнив чаепитие с Иваном Петровичем на Лубянке, в Москве.

Петро хрипло закашлялся.

Ирина принесла большую кружку кипятку, закрашенного клюквой.

— Выпейте, — негромко попросила она. — Выпейте, и вам лучше станет.

Но Петро уже спал. Дыхание его было протяжным, похожим на жалобный стон. Он скрежетал во сне зубами и что-то выкрикивал.

— Пусть спит, — сказал Кирилл. — Пусть спит.

Проснулся Петро только вечером. Долго не мог понять, почему лежит в землянке. Но когда вошла Ирина, сразу вспомнил все.

— Как себя чувствуете? — Ирина присела на нары. Он не ответил, не мог повернуть тяжелую голову. Первое, о чем подумал: Аксютка, Варвара!.. Как они теперь?

— Пропали, — прохрипел Петро.

— Ты о ком? — насторожился Кирилл.

— Аксютка… Варвара…

— А! Так они ж родственницы Федора. Забыл? У него и живут. Забыл, братец? Шито-крыто.

«Да, да… Что-то верное, хорошее говорит Кирилл. Да, да. И заходил-то в «Шпрею» раза три, и кроме Федора не знают — кто, откуда…»

Ирина помогла Петру приподняться, он выпил кружку кипятку, попросил еще, потом нехотя поел.

— Значит, обещал тебе гектар земли? Даже три? — засмеялся Кирилл. — А ты, Петро, в обмен дал два аршина? До чего ж скуп… — опустил Кирилл кулак на стол.

Петро вздрогнул: ему почудилось, что это офицер, довольный, ладонью снова хлопнул по столу. «Ни один свидетель…» Но на него смотрел Кирилл, и он успокоился.

Кирилл подошел к нему, взял его руку.

— Э, братец, да ты весь горишь!..

34

Встретились у Синь-озер. Кузьма сказал:

— Слушай, товарищ Кирила. Поручение обкома. Побыстрей со смолокурней кончать. Самое время.

И верно, самое время. За всеми делами смолокурня как-то выпала, не то чтоб совсем, но отодвинулась в сторону. Кузьма принес приказ обкома. Значит, и смолокурне пришел черед. Кирилл подумал о самолетах, прибывающих с запада на здешние аэродромы. «Вот и понадобилось горючее. Много горючего». Он понял: начали пользоваться резервной базой.

— У меня все, товарищ Кирила, У тебя есть что для передачи?

— Да нет. Скажи, костер готовить уже начали. А раз побыстрей надо… Постараемся.

Кузьма поправил ружье на плече и пошел дальше в обход.

Последнюю неделю Паша и Толя Дуник находились в районе Буды и смолокурни. «Все, братцы, надо разведать, — наставлял их Кирилл, — все присмотреть. Сами понимаете, война, и в случае неудачи самокритика потом дело пустое». И они выслеживали, когда приезжают бензовозы, с какой стороны прибывают и куда направляются, какая у бензовозов охрана, когда сменяются караулы…

Кирилл, Ивашкевич, Левенцов выслушали Пашу и Толю Дуника, прикидывали все возможности, складывали картину операции.

— Возят только ночью, — докладывал Толя Дуник. — Маскируют. А днем ходят туда-сюда. Но тоже не очень. Маскируют все ж. Вечер вот, самое подходящее время.

— Выходит, вечер, — раздумывая, сказал Кирилл. — А мост? Ты-то помнишь, Толя. Когда с тобой и Костей выслеживали.

— Так им же не через насыпь, — остановил его Ивашкевич. — Через железную дорогу, правда, куда как короче. Но опасность же какая! Патруль теперь активней, чем был, когда вы Шахорку трахнули. А если из леса на смолокурню зайти?

— А от леса до смолокурни километров пять полем да лугом, — сказал Кирилл. — Да мимо двух хуторов идти. Засыпаться можно.

— Так это и я знаю, карту смотрел, — спокойно ответил Ивашкевич.

— Чего там лес, хутора, — не понимал Паша. — Мы с Толькой все время через насыпь. Ноги у нас, что ли, казенные, чтоб лесом обходить!

— Постой, горячая голова. Комиссар верно говорит. Вникай. Лесом. Так. Значит, лесом, — окончательно произнес Кирилл.

— Я бы, если с пулеметом, один бы всех перекосил и сто пуль загнал бы в цистерны. Только б патроны зажигательные были, — блестели у Паши глаза.

— Погоди ты, пулемет, — строго сказал Кирилл, но не смог сдержать улыбку. — Здесь надо как можно меньше шума. А иначе мы бы штурмовали всем отрядом. Пошлем с вами Петра. Человек он местный, все там знает. Мужик выздоровел, уже окреп.

Послали за Петром.

— Послушай, — сказал Кирилл вошедшему Петру. — Есть тебе работенка.

— Давай, Кирила.

— А с Пашей и Толей смолокурню палить. Ты же знаешь, немцы сварганили склад горючего на тысячу, считай, самолетов. Вот и костер бы. Да такой, чтоб тут у нас на недельку из зимы лето сделать, а? После простуды тепло — самая подходящая вещь. Что скажешь?

— Хорошо скажу, — улыбнулся Петро.

— Столько бензина!.. Самому жалко, — будто всерьез вздохнул Кирилл. — Да что поделать…

— А с оружием как? — спросил Петро.

— Спичек пять коробков. Вот тебе и все оружие. Да смотри, чтоб сухие были.

— Понял, Кирила.

Шесть дней пропадал Петро на хуторах. Ночевал где придется — и в каморке у кого-нибудь из близких ему людей, и в подполе; часа два поспал — и вся ночь. Со всех сторон обходил он смолокурню. Он помнил подходы к ней, до войны не раз там бывал.