Ключи от дворца

Пламя самодельной лампы беспокойно вздрагивало, покачивалось, искрило. И ракеты, что взлетали в берлинском небе, были по-прежнему командами на атаку, прикрытие, сближение, штурм. Фещук и Алексей, выходя из павильона в ночную темень, взяли с собой ракетницы. Оба были встревожены. Прислушиваясь, замечали странность… Канонада, что весь вечер доносилась лишь с одного направления — из Берлина, теперь порой перемещалась куда-то на фланги, далекая ружейная перестрелка раздавалась и позади, примерно там, где находился штаб дивизии.

— Уж не десант ли выбросили? — предположил Алексей, и сам отверг эту промелькнувшую мысль. — Так на чем? Да и не до того им сейчас…

— Ты так думаешь? Это не Ковельские леса и не Белоруссия, тут они у себя дома… Тебе никогда не приходилось бандита в его собственной хате брать?

— Нет, с милицией у меня знакомство шапочное.

— Я тоже в ней не служил, а в чоне был. И помню, как в Урене и Сергаче атаманцы из окон на задворки сигали. И за глотку схватишь, а он извертывается, норовит укусить. Так что надо быть готовым ко всему. И пока тихо, иди подремли, чтобы хоть свежая голова была, в случае чего…

— Кой леший, тихо, разве не слышишь?

— Ну, это где-то у соседей… Понадобишься — разбудим.

— Что ты меня спать укладываешь? Сам-то куда идешь?

— К Литвинову. На его участок должны выйти дивизионные разведчики. А ты, если и впрямь еще держишься, давай к Пономареву.

Они разошлись в разные стороны, а Алексею хотелось именно сейчас, после того, что они услышали по рации, побыть с Фещуком. Все-таки вместе два с лишним года… Начиная с Кащубы, кратковременно блеснувшей сугробами своего дикого, угрюмого бора. А путь сюда, в Берлин, начали еще раньше, гораздо раньше… И верили, убеждены были, что дойдут; если не доведется самим, то дойдут товарищи. Однажды, еще перед Варшавой, разговорились о том, чего бы больше всего хотел каждый после войны, о каких минутах мечтает? И Фещук, подумав, сказал, что ничего другого ему не надо, кроме как постоять с карабином в руках четверть часа у Мавзолея Ленина… Так же, как стоял курсантом тогда, в двадцатых годах… И пусть бы шли и шли люди… Четверть часа молчания и раздумий… Сколько бы они вместили в себя! И свою собственную жизнь, и жизнь всех тех, кто был бойцом батальона в годы войны… Алексей еще сильней ощутил сожаление, что Фещука нет рядом.

…По берегу озера под старыми раскидистыми соснами тянулась асфальтовая дорожка, и казалось, что серные испарения асфальта перебивают в весеннем воздухе даже запах хвои. Дорожка вывела на широкую просеку.

Первым, кого встретил здесь Осташко, был Спасов. Узнав замполита, он мгновенно вскочил с низенького парапета, за которым поблескивало озеро, и негромко доложил:

— Товарищ майор, пулеметный расчет несет дежурство на огневой позиции.

— Где же она, ваша позиция? — огляделся Алексей. — Что-то не вижу.

— Да тут она и есть, товарищ майор. — Спасов пришлепнул ладонью по парапету — в полуметре от земли темнела небольшая квадратная ниша, из которой высовывался ствол ручного пулемета.

— А про саперную лопату уже и забыли! — без прежней настойчивости пожурил Осташко.

Он и сам знал, что приказ Каретникова — закрепиться — и затем приказ по батальону, отданный Фещуком, если и не утратил своей категоричности, то все равно солдатами будет выполняться по-своему. К тому же выбранная Спасовым позиция была действительно удобной.

— До каких же пор, товарищ майор?! — шутливо воскликнул Спасов. — Слава богу, за три года землицы перепахал столько, сколько и совхоз «Гигант» не вспахивал. Неужели и здесь, на берлинском асфальте, руки мозолить?

— А где командир роты?

— Там, — кивнул в глубь леса Спасов, — в этой, как ее, ро… ротонде.

За деревьями белели колонны небольшого куполообразного здания, и оттуда, услышав голоса разговаривающих, подошел Пономарев.

— Товарищ майор, так это правда насчет рейхстага? Взяли?

— Правда… И Москва уже передала.

— Значит, тогда и главного нечистого схватили?

— О нем пока ничего не сообщают… А вот Муссолини казнен. Сами итальянцы-партизаны с ним разделались.

— Вот и полетела их ось в тар-та-ра-ры! Одни шпеньки остались…

— Карта у тебя есть, Пономарев? — спросил Алексей.

Пономарев расстегнул полевую сумку, вынул и расправил на парапете ломкий лист. Присветили фонариком. Между двумя голубевшими озерцами — зеленая краска лесопарка, багровая вздувшаяся жила автострады.

— Вот здесь стоим, — ткнул пальцем Пономарев в середину зеленого массива, который дальше вклинивался в кварталы предместья.

— Слева от тебя Литвинов?

— Он и две самоходки стоят на стыке.

— Связь?

— Да мы же плечом к плечу.

— Боевое охранение от тебя?

— И от меня и от него.

— Сигналы?

— Как и сказано, ракетами.

Пономарев сложил карту и не выдержал, изумился:

— А ведь последняя, товарищ майор!.. Аж не верится…

Алексей пошел дальше, углубляясь в лесопарк. На пути оказался высохший ров или канал, который когда-то, очевидно, соединял озера. Здесь, тоже не утруждая себя окапыванием, обосновался один взвод. Проходя вдоль рва, Алексей увидел у мостика Солодовникова. Он прислонился к перилам и смотрел в сторону полыхавшего за лесом зарева. У ног лежал фаустпатрон — после совещания парторгов прихватил с собой с пляжа.

— Неужели освоил, Павел?

— Штука не больно хитрая. Да теперь вроде уже и ни к чему.

— Впереди тебя кто?

— Есть двое… А что ж вы связного не взяли, товарищ майор? Там второй мостик, и за ним надо поосторожней, какой-то стервец нет-нет да хлестнет очередью… Опоражнивает напоследок диск, что ли?

Но Алексей все же намеревался проверить боевое охранение и пошел теперь обочиной вновь появившегося асфальта, от сосны к сосне, иногда останавливался, прислушивался. Того слитного орудийного гула, что доносился днем, уже не стало. Порой наступали минуты полного затишья, а потом оно прерывалось выстрелами вразброд, и по их частоте — то мерной, то убыстрение нарастающей, казалось, можно было прощупать пульс близкого уличного боя. Паузы выжидания, выслеживания противника и ожесточенно вскипающая пальба, когда нельзя медлить и надо во что бы то ни стало упредить врага, настигнуть огнем, не выпустить… В одну из таких пауз Алексею почудилось, что он расслышал далекий шум машин, но эхо раздавшегося в той же стороне и удвоенного лесом залпа приглушило все другие, таящиеся в ночи, звуки. «А Солодовников все же прав, напрасно не взял связного, — укорил себя Алексей, досадуя, что вот он в одиночестве идет уже с четверть часа, а так никого и не встретил. — Уж не заплутался ли, не сбился ли с дороги?» Хотя подлесок здесь и не рос, но тени, падавшие от сосен, были плотными, дальнее зарево не рассеивало, а только резче подчеркивало их контрастность. Вскоре деревья стали реже, под ногами почувствовалась не пружинистая, усыпанная хвоей земля, а гравий какой-то дороги. И он уже собрался выйти на ее середину, когда шум машин послышался явственней — тяжелый, перекатывающийся лязг. Танки? Алексей отступил в тень. Чьи? Нашим, пожалуй, незачем было бы мчаться здесь, по незнакомой им глухой дороге так воровски, на бешеной скорости и с потушенными фарами. Первая машина поравнялась с Алексеем, и он увидел, что это не танк, а семидесятитонная самоходка с гранеными очертаниями орудийной башни, с куцо обрезанной кормой и широкими бортами, на которых прижались к броне немцы. А вслед за ней и другая, промчавшись, обдала лицо горячей чадной волной.

«Пустились наутек… прорываются…» Эта мысль могла бы сегодня вызвать и мстительное удовлетворение, если бы к ней сразу не присоединилась другая — об опасности, которая вот-вот громыхающе и внезапно нависнет над Солодовниковым и Спасовым, над ротой Пономарева и всем батальоном. И тут же, негодующая, возникла и третья — о том, что несправедливой, до жестокости равнодушной была бы жизнь, если б после всего содеянного на земле вот этими прижавшимися к броне серо-зелеными мундирами позволить им где-то укрыться, избежать возмездия. Алексей выхватил из-за пояса и поднял вверх ракетницу. Красные огни всполошливо вспыхнули над убегавшей на запад дорогой, над верхушками сосен, осветив на миг и его самого. Он отскочил за дерево. Но с надвинувшейся, замыкавшей колонну машины раздалась автоматная очередь, и нестерпимо горячее пламя обожгло изнутри все тело, кинуло наземь…