Желтый саквояж

– Друже Левко, к командиру!

Остап мгновенно вскочил на ноги и не пошёл, а побежал на подворье местного священника отца Теофила, в доме которого разместился штаб боёвки. Буквально через пару минут оказавшись в комнате, обставленной почти на городской лад, запыхавшийся Остап прямо с порога уже на военный манер гаркнул:

– Друже Смерека! Шеренговый [44] Левко прибыл!

Смерека, расхаживавший по комнате, окинув строгим взглядом Остапа, отозвался:

– Добре, що прибыл, – и показал на устроившегося в дальнем уголке комнаты крепкого мужчину. – Вот друже Змий с тобой поговорить хочет…

Убеждённый, что именно сейчас пойдёт речь о желаемой переброске в Краков, Остап повернулся и выжидательно посмотрел на Змия. Раньше Остап его никогда не видел и даже не слышал этого «псевдо», но это было в порядке вещей и никакого удивления не вызывало.

Змий, не вставая с места, оценивающим взглядом глянул на Остапа и неожиданно спросил:

– Друже Левко, я хочу знать, при каких обстоятельствах ты встречался с поляком?

– С каким поляком? – не понял Остап.

– А с тем польским майором, которого ты упустил, когда он выскочил на твою позицию.

Голос Змия звучал холодно, и Остап, внезапно уяснив, что сейчас речь пойдёт вовсе не о Кракове, а об его досадной промашке, сбивчиво пояснил:

– Так, друже Змий, он внезапно выскочил, а у меня патроны вроде как кончились…

– И хорошо, что патронов не было, – непонятно почему сказал Змий и повторил вопрос:

– Меня интересует, где и как вы встречались раньше?

– А, вон что, – Остап облегчённо вздохнул и обстоятельно пояснил: – Я хотел вступить до войска, а этот майор встретил меня в войсковой канцелярии и сказал, что уже поздно.

– Чего-нибудь особенного или сугубо личного он не говорил? – поинтересовался Змий.

– Нет, – отрицательно покачал головой Остап. – Сказал только напоследок, что ценит моё мужество и преданность.

– А вот это хорошо, – непонятно почему обрадовался Змий и уже совсем другим тоном, обращаясь к Смереке, сказал: – Пусть друже Левко, как не вступивший до войска, возвращается до дому и там ждёт моего наказу [45].

– Будет зроблено, друже Змий, – ответил Смерека и одобрительно посмотрел на Остапа…

Село Подгайчики оказалось большим, и Зенек поначалу даже растерялся, не зная, где искать хату Иванчука. То, что селюк, так неожиданно заявившийся с письмом к Ирене Ковальской, чего-то недоговаривает, поручик понял сразу, однако поначалу вмешиваться не стал. Зато позднее, всё обдумав, решил сам отправиться в эти самые Подгайчики.

Зенек ещё раз огляделся и, решительно подойдя к ближайшему забору, окликнул какую-то бабу, возившуюся в огороде:

– Гей, не скажете, где Дмитра Иванчука найти?

Баба тут же подбежала к ограде, заинтересованно посмотрела на Зенека и затараторила:

– А сюда, панычу, сюда… Ось так, стежечкою, и он-до хата ихняя. И сам Дмитро десь во дворе був, я бачила…

– Как это был? – глядя на хату, указанную бабой, забеспокоился Зенек. – Он что, ушёл?

– Та ни, панычу, ни! Дома он, дома. Во дворе весь час [46] ковырялся, а сейчас, мабуть, до клуни пошёл. Вон та стара. Бачите? Ему б нову…

Не дослушав болтливую бабу, Зенек кивнул головой и прямиком направился к скособоченной риге. Перед дверью, прежде чем сделать шаг в темноту, где действительно кто-то копошился, Зенек чуть задержался и только потом переступил порог.

– Кто то? – спокойно окликнул хозяин, и Зенек, узнав знакомый голос, весело отозвался:

– Это я, пане Дмитро, я…

Внутри было темновато, и Зенек не понял, чем был занят Дмитро, который что-то делал в дальнем углу, а теперь, выбравшись к свету, насторожённо смотрел на поручика.

– А, то вы, пане, забув [47], як вас зваты… [48] – наконец протянул Дмитро и, заметно обеспокоившись, спросил: – То вас пани Ковальская прислала?

– Не присылала, а кто я, знать тебе вообще незачем… – с угрозой заявил Зенек и неожиданно рявкнул: – Мувь, гайдамака [49], ты всё пани Ковальской отдал?

– Что всё, что всё?.. Какое-такое всё, про что это вы? – растерялся Дмитро и почему-то добавил: – И пани Ковальская сказали, всё. Вы ж слышали…

– А ну не выкручивайся! – прикрикнул Зенек. – Где саквояж? Который в самолёте был?

– Який саквояж?.. Вы про що?.. Я не разумею, пане… – как-то неуверенно забормотал Дмитро.

Однако Зенек, уже успевший привыкнуть к полутьме, заметил, как глаза у парня воровато стрельнули в угол, и потому, обрывая пустой лепет, выхватил из-под полы ВИС [50].

– Говори, пся крев, где саквояж?.. Считаю до трёх… Раз…

Зенек повёл дулом пистолета и вдруг, получив страшный удар по затылку, рухнул на землю. Едва придя в себя, поручик поднял голову и со страхом увидел, что Дмитро, который только что испуганно жался в угол, схватил вилы и, взвыв:

– Запорю!.. – бросился на него.

Поручик рванулся в сторону, но кто-то невидимый от дверей кинулся на Дмитра и, вырвав у парня вилы, заорал:

– Та вы тут що, подурели?!

И тогда враз обмякший Дмитро жалко залопотал:

– Та чого ты, Остап?.. Чого?.. Бачишь, он меня убить хотел. Саквояжа якогось ему давай. А де той саквояж брать, когда той литак наче смолоскип палав? [51]

Ничего не слушая, крепкий парень, которого Дмитро назвал Остапом, откинул ногой подальше валявшийся на земле ВИС и обратился к продолжавшему полулежать Зенеку:

– Вставайте, пане…

А Дмитро, поняв, что теперь-то ему больше ничего не угрожает, тоже подал голос:

– От и робы людям добре. Я им письмо, а он люфою в облыччя [52]… – Дмитро обиженно шмыгнул носом и, видя, что Остап ставит вилы на место, спросил: – А ты откуда взялся?

– Вчера вечером вернулся и тебя проведать зашёл, – Остап замолчал и, увидев, что поручик наконец поднялся, жёстко взял Зенека за локоть. – Идёмте, пане, я провожу вас, бо тут, я гадаю [53], вам робыты нечего.

Хорошо понимая, что парубок прав, Зенек молча подчинился. Они вместе, как добрые друзья, прошли сельской улицей, и только миновав крайние хаты, Остап спросил:

– Пане, а через что у вас бийка [54] вышла?

– Самолёт наш упал. А Дмитро ваш рядом был. Письмо взял, а саквояжа, который я сам в кабину клал, вроде как нет, – поигрывая желваками, процедил Зенек.

– А в саквояже-то что? Наверно, что-то важное было? – миролюбиво поинтересовался Остап.

Зенек, и сам этого не зная, наобум ляпнул:

– Бумаги…

– Э-э-э, бумаги моему брату ни к чему, – откровенно рассмеявшись, махнул рукой Остап.

Зенек глянул на Остапа и, уяснив, что говорить больше не о чем, сжав зубы, зашагал по дороге…

Дмитро и Остап вместе с другими селянами шли на майдан, куда, как им сказали, приехали люди из города. Что касалось недавней стычки с поляком, требовавшим возвратить какой-то саквояж, то Остап, расспросив Дмитра, пришёл к выводу, что дело выеденного яйца не стоит, а отобранный у поляка офицерский ВИС забрал себе и на всякий случай припрятал.

Сейчас, вышагивая рядом с братом, Остап вполуха слушал уже в который раз повторенный рассказ о первых днях появления в селе красноармейцев. Видимо, на Дмитра это произвело неизгладимое впечатление, и он, для большей убедительности на ходу хватая брата за рукав, говорил:

– Розумиешь, солдаты приезжали, машинами, на гармошках играли, песни пели, танцы булы, весело так…