Тайна профессора Бураго. Том 1

— То есть как это? — Седые брови старика, как две мохнатые гусеницы, вползли на лоб. Он ткнул пальцем в календарь. — Или «все врут календари»?

— Календари, может, и не врут, но ты уже три дня не отрываешь листки. Три дня ты пытаешься рассказать мне про гибель эскадры.

— Фантасмагория! — воскликнул старик. — Положительно: становлюсь стар. Впрочем, чепуха! Знаешь, из-за чего это происходит? Я никак не могу найти точку, одну единственную точку, на которую можно было бы опереться, чтоб сдвинуть…

— Земной шар? — перебила девушка отца.

— Нет… Всего только мою задачу…

— Заработался, папуля, — ласково сказала Валя и сладко потянулась. — Пойдем-ка гулять, это тебе помогает.

— Гулять?.. Да, да, конечно, это чудесно. Пойдем. Мы пойдем гулять, — с комической торжественностью повторил он и, сунув потухшую трубку в карман, улыбнулся и взглянул на Валю. — А показать?

Девушка молча глядела на отца. Она знала его и потому по выражению глаз, по тронувшей губы старика лукавой усмешке поняла, что ее ждет что-то удивительное.

— Тащи-ка чашку кипятку, — сказал он, а когда она вышла, отпер ящик письменного стола и достал из него небольшой металлический стаканчик. Это был обыкновенный алюминиевый стаканчик для бритья. Когда Валя вошла с чашкой горячей воды, Бураго поспешно накрыл стакан газетой.

Прячась за газетой, он налил в стаканчик воды и закрыл его такой же металлической крышкой.

Через несколько секунд он отдернул газету и патетически провозгласил:

— Прошу!

Валя искала глазами то, на что, по-видимому, смотрел отец. А он глядел на край стола, где только что был стаканчик. Но сколько Валя ни приглядывалась, ничего не могла увидеть: стаканчик исчез. В доказательство того, что принесенная Валей чашка пуста, Бураго жестом фокусника перевернул ее.

— Найди воду. Только не обожгись.

Подойдя вплотную к столу, Валя протянула руку и с испугом отдернула: пальцы коснулись горячей поверхности металла.

— Я же сказал — не обожгись, — повторил старик. — А теперь смелей, смелей!

Валя осторожно притронулась к горячей пустоте. Сомнений быть не могло — это был стаканчик. Вот его гладкий бок, вот крышка. Валя взяла его платком. Ощупью сняла крышку, нагнула. Полилась вода. По мере того как она выливалась, стакан остывал и снова становился видимым. Валя стояла, как завороженная, зажав в руке стаканчик для бритья. Потом она поставила его на стол, подошла к отцу и, обняв его, несколько раз крепко поцеловала.

— Я всегда говорила, что ты — великий факир.

— Остается получить тот же эффект без подогревания окрашивающего слоя. Не можем же мы требовать от самолета или корабля, чтобы они постоянно держали свою внешнюю поверхность в подогретом состоянии!.. Еще один шаг…

— И мы его сделаем, папочка, правда?

— С таким ассистентом, как ты? Безусловно! — уверенно подтвердил Бураго.

— Ну а теперь все-таки гулять, гулять, гулять! — воскликнула девушка. — Ты вдвойне заслужил хорошую прогулку.

Через несколько минут они встретились в прихожей. На Бураго был застегнутый на все пуговицы китель с контр-адмиральскими нашивками на рукавах. Сквозь золото шитья виднелись малиновые нашивки инженера. Седая грива была тщательно подобрана под околыш морской фуражки. На ногах, вместо обрезанных валенок, в которых профессор только что разгуливал по кабинету, блестели ярко начищенные ботинки. Единственным отступлением от формы была тяжелая трость, которой старик яростно постукивал на каждом шагу.

Валя взяла отца под руку. Они вышли на залитый мягким светом проспект.

— Твой-то орел не пришел, а? — сказал Бураго.

— Будет к одиннадцати, — уверенно сказала Валя. — У нас есть время нагуляться.

Они шли пустынными улицами. Тяжелая палка Бураго перебивала своим крепким стуком дробное постукивание Валиных каблучков. Шли молча. Когда вышли на середину моста, старик остановился. Опершись на гранитный парапет, он долго глядел вниз, туда, где пыхтел широкогрудый буксир. Оба, отец и дочь, молча смотрели на любимый город, спящий в прозрачном сиянии ночи. Над их головами тянулись могучие чугунные кронштейны трехлапого фонаря, словно исполинское чугунное дерево выраставшего из каменной кладки моста. Матовые шары сияли от пронизывающего их света негаснущей зари.

Где-то далеко, со стороны взморья, послышался нарастающий гул самолета.

Старик поднял голову. На кителе, из-под бороды, блеснул крошечный золотой барельеф Ленина.

— Ну вот, — обиженно проговорил Бураго, — тут вот, над самой головой, а не видно. А ведь краска на нем самая обыкновенная! Что это значит? А это значит, что угол, под которым на самолет падают лучи солнца…

Он вопросительно умолк, глядя на дочь.

Девушка рассмеялась.

— Это значит только то, папа, что ты стал хуже видеть, — сказала она и ласково коснулась рукава его кителя.

— Я тебя не понял. — Старик с досадой обернулся к дочери.

— Ты его не видишь, а я отлично вижу. Вот, смотри, — и она протянула к светлому небу обтянутую перчаткой руку.

Бураго стукнул палкой, круто повернулся и пошел прочь. Валя догнала его и взяла под руку.

— Подлая штука старость, детка, — грустно сказал он и, чтобы переменить тему разговора, спросил: — Мы не опаздываем? Уже одиннадцать.

Они повернули к широким воротам своего дома. Завидев Бураго, дворник распахнул калитку. С заискивающей поспешностью сдернул шапку и поклонился.

— Противный он… Всегда так подобострастно кланяется, — сказала Валя отцу.

— Человек как человек, — равнодушно ответил Бураго.

Тайна стаканчика

Проспект был безлюден. Двое моряков шли не спеша, оживленно разговаривая. Судя по нарукавным знакам, один из них был капитан-лейтенантом; на другом была форма майора морской авиации.

Трудно было узнать в этих командирах двух когда-то неразлучных друзей — Саньку Найденова и Пашку Житкова. На верхней губе Житкова, голубоглазого блондина, виднелись небольшие, подстриженные аккуратной щеточкой усы. От них по щекам и по носу золотистой рябью разбегались веснушки. Смуглый, черноволосый Найденов казался более хрупким и нервным, чем его спокойный, жизнерадостный товарищ.

— Замечательно хорошо, Паша, что мы встретились именно теперь, — говорил Найденов. — Еще бы немного — и не застал бы ты меня.

— Не делай таинственного лица, — усмехнулся Житков. — Я знаю о твоей работе. По долгу службы я должен был ознакомиться с ней. Она близка к концу… А вот знаешь ли ты, Саша: за два года, что мы не виделись, я стал твоим противником? — По гладкому говору заметно было, что от прежнего мальчишеского заикания не осталось и следа.

— Противником? Ты? — удивленно воскликнул Найденов.

— Представь себе, — Житков взял друга под руку. — Ты добиваешься возможности определять местонахождение самолета или судна, недоступных ни зрению, ни слуху. А я, кажется, близок к тому, чтобы свести на нет все твои усилия.

Найденов испытующе посмотрел на Житкова.

— И если я добьюсь того, что ищу, — никакие твои искусственные «уши» не смогут найти мою подлодку, — уверенно добавил Житков.

— Даже в надводном положении? — живо спросил Найденов.

— И самолета в воздухе ты тоже не найдешь, если, конечно, не услышишь.

— Вот тут-то мы тебя и поймаем! — воскликнул Найденов. — Процесс превращения звуковых колебаний в световые мною уже почти изучен.

— Почти. А ты уверен в успехе?

— Ни малейших сомнений: я решу эту задачу! — с горячностью сказал Найденов. — И тогда…

— Тогда? — переспросил Житков.

Глядя на друга сияющими глазами, Найденов с расстановкой произнес:

— Тогда я… женюсь.

Житков остановился как вкопанный.

— Что ты сказал?!

— Да, да, — весело воскликнул Найденов. — Женюсь! Я, убежденный холостяк, враг мирного семейного очага в жизни командира, и вот: женюсь! Честное слово, Павлушка, кажется, еще никогда в жизни я не был так счастлив, как именно теперь!