Ночи и рассветы

Название подобрали не сразу. Лиас требовал, чтобы оно было многозначительным и отражало все стороны освободительного движения: «Национально-освободительный фронт», «За Грецию свободную, независимую, демократическую и…»

— Хватит, — остановил Космас. — «За Грецию свободную» — и больше ничего. А то получается не название, а итальянская макаронина.

Лиас погрозил пальцем.

— Ради красного словца ты способен пожертвовать существом дела…

Окончить он не успел — в шалаш вихрем влетел Керавнос.

— Придумал! Придумал название для нашей газеты!

— Какое?

— «Астрас»! — крикнул Керавнос, и вместе с этим звучным словом в комнату просочился запах сосен, а перед глазами возникли гордые и неприступные горные вершины.

— Молодец!

Все трое на радостях обняли Керавноса и усадили поближе к огню.

— Керавнос решил самую трудную проблему, — сказал Космас. — Я думаю, он будет постоянным корреспондентом нашей газеты.

— Кто? — растерянно вскочил Керавнос. — Да разве я на это гожусь? Тут нужен человек грамотный, опытный…

— Опыт придет, не бойся! — подбодрил его Лиас.

— Но у меня же взвод…

— Ну и что же? Никто не отнимает у тебя твоего взвода. В свободное время поможешь нашему редактору, будешь писать корреспонденции…

— Ладно, — кивнул Керавнос. — А кто будет редактором? Космас?

— Элефтерия!

Керавнос ничего не сказал. Он взял потухшую головню и начал перемешивать угли.

В первом номере решили напечатать «Декларацию о задачах Коммунистической партии Греции в настоящий период освободительной войны» и маленькую статью, поясняющую ее основные положения. Статью написал Лиас, озаглавил он ее очень щедро: «Манифест о целях движения. Смерть фашистскому чудовищу! Все силы на его уничтожение! Да здравствует свободная, независимая и демократическая Греция!»

— Зачем так много? — спросил Космас. — Почему бы не озаглавить статью коротко?

— Нельзя! — терпеливо пояснял Лиас. — Статья анализирует декларацию, и заголовок такой статьи должен отражать ее основные положения. Этот прием позволяет читателю усвоить композицию статьи и уловить ее суть. Поэтому я строю статью так: сначала общая характеристика, потом конкретные данные, а в конце политическое значение…

«Что же делать со статьей? — ломал голову Космас. — Неужели придется публиковать этот кирпич?»

Однако, видать, сам бог предназначил Керавносу роль ангела-хранителя «Астраса». Элефтерия уже садилась за машинку, когда принесли первую корреспонденцию — боевой репортаж Керавноса и Гермеса: «Шукры-Бали свободно! Тридцать цольясов и четыре немца захвачены в плен! Партизаны сражались геройски!»

— Молодцы! — воскликнул Лиас. — Статью мы, конечно, снимем и поместим репортаж. Какие молодцы! Что скажете?

— Молодцы! — горячо поддержал его Космас.

VII

Пленных держали в церкви. Крики и ругань разносились оттуда по всей деревне, но едва часовой открыл дверь, внутри воцарилась мертвая тишина. Пленные замерли в самых невероятных позах. Космас сразу заметил на их лицах синяки и кровоподтеки.

— Неужели вы их били? — спросил он командира роты.

— Сами себя разукрасили! С той минуты, как мы их заперли, только и делают, что дерутся и ругаются.

В дальнем углу раздался чей-то слабый стон.

— Раненый?

— Немец. Немцев они избили до полусмерти.

— За что?

— За то, что все они отпетые фашисты! — крикнул один из цольясов.

— А ты кто такой?

— Я не фашист!

— Ты хуже! — сказал Лиас. — Ты и фашист, и предатель.

— Предатель — это да! За предательство готов и кару принять. Но фашистом я никогда не был.

— Да хватит тебе, Папаяннопулос! — махнул рукой его сосед. — Все мы здесь фашисты! Нечего из себя богородицу строить…

— Зачем же ты бил немцев, если сам тоже фашист? — спросил его Космас.

— Я и не бил. Били вот эти дураки. Надеялись шкуру свою спасти!

— А ты не хочешь шкуру спасти?

— У меня совесть чиста, как мрамор!

Космас нагнулся, чтобы разглядеть его получше, и увидел рыжую бороду, мясистые, волосатые ноздри и узенькие щелочки глаз.

— Скольких ты застрелил на своем веку?

— Ни одного. Я револьвером не пользуюсь, предпочитаю нож. Да чего ты меня пытаешь? Спускай курок — и делу конец. А хочешь — сперва перережу своих сотоварищей? Если хочешь, дай нож. Будет сделано!

— Ну и сволочь! — сплюнул командир.

Все время, пока они были в церкви, Космас чувствовал на себе взгляд одного из пленных. Однако стоило Космасу посмотреть в его сторону, как тот поспешно опускал глаза.

— Поди-ка сюда!

Пленный встал.

— Посмотри на меня!

Он поднял голову. Космас вгляделся в его лицо и обхватил пленного за плечи.

— Как ты здесь оказался?

Пленный еще ниже опустил голову.

— Лучше бы ты меня не узнал.

Стелиос был юноша редких способностей и хорошо образован. Космас познакомился с ним в Афинах, в доме судьи Кацотакиса. Стелиос давал уроки французского — Джери и английского — Кити.

Семья Стелиоса считалась одной из самых богатых в греческой колонии Египта — крупнейшая торговая фирма. К восемнадцати годам Стелиос усвоил все, что могли ему дать колледжи и частные наставники, он в совершенстве владел пятью иностранными языками и даже писал на них стихи. 1 августа 1938 года он выпустил в Александрии первый сборник своих стихотворений. Предисловие к сборнику написал вождь футуризма Маринетти. С высокой оценкой творчества Стелиоса выступили шестьдесят шесть других поэтов и искусствоведов. Среди них был дядя Стелиоса. Как и прочие поэты, он высказался весьма туманно. Самое значительное достоинство Стелиоса заключалось, по его мнению, в том, что он был племянником великого дяди.

Когда разразилась греко-итальянская война, Стелиос решил оставить сочинительство до лучших времен и добровольцем пошел на фронт. Прощаясь с племянником на аэродроме, дядя Стелиоса сказал: «Куда тебя несет? Подумай хотя бы о том, что если и есть на свете горстка ценителей, которые понимают нашу поэзию, то они находятся в том лагере, с которым ты идешь воевать. Пропусти этот самолет и еще раз обдумай свой шаг. Если не передумаешь, улетишь следующим рейсом!» Однако Стелиос, уязвленный его словами «наша поэзия», ответил: «Нет, я не останусь ни на минуту. Сейчас мне не до поэзии. Нужно защищать родину!»

Когда война с Италией окончилась, Стелиос не захотел или не успел уехать в Египет. Голодную зиму 1942 года он перенес благодаря своему крепкому организму. Единственным подспорьем для него были уроки, которые он давал в богатых афинских семьях. Космас записал Стелиоса в студенческую столовую, и они не раз обедали вместе. Стелиос был очень приятным собеседником, но стоило ему заговорить о поэзии, как он становился совершенно невыносимым.

— Скажи-ка мне, — спросил его однажды Космас, — что ты думаешь об ЭАМ?

— О чем, о чем? — растерянно переспросил Стелиос.

— Я говорю о подпольной организации.

— Ах, да! Как же, как же! Слыхал! Но, говорят, они сотрудничают с коммунистами!

— Ну и что из того?

— Как что? С коммунистами я не хочу иметь ничего общего.

Потом Стелиос внезапно исчез. Он больше не приходил в, столовую и прекратил уроки в семье Кацотакиса.

— …Однажды утром на Омонии я встретил Зуракиса. Мы познакомились с ним на албанском фронте. И подружились. Он был самым образованным среди офицеров, к тому же я знал его родственников в Александрии — очень известная и богатая семья, влиятельная даже в Греции. Когда военные действия прекратились, Зуракис на своей машине привез меня в Афины.

Мы договорились бежать в Каир, но в последнюю минуту я передумал. Кстати, нам и не удалось больше встретиться. Через год я узнал от одного из знакомых, что Зуракис находится в Египте.

…Зуракис повел меня в гостиницу «Киферон». О своих планах и намерениях он не сказал ни слова, но я догадывался, что он приехал в Афины с секретным заданием, и эта тайна окружала его в моих глазах ореолом героя. Мы стали встречаться, и в один прекрасный день я тоже оказался обладателем соседнего с Зуракисом номера гостиницы. У Зуракиса было много денег, но я должен сказать, что жил он очень скромно, порой отказывал себе в самом необходимом. Все время и все силы он отдавал работе.