Рассвет пламенеет

— Позвольте мне, насколько могу, нарисовать ту картину боев, которую я наблюдал?

Лицо Клейста оставалось неподвижным. Но все-таки Макензен заметил, как увеличились морщинистые складки на его выбритом подбородке, покоившемся на жестком воротнике зеленоватого мундира.

— После взятия селения Эльхотова…

— Это было двадцать седьмого сентября, — с иронией подсказал Клейст. — Вас не смущает, что это было очень давно?

— Да, — согласился Макензен. — В садах и на огородах мы установили батареи и некоторую часть танков. С восьми утра мы начинаем свой ежедневный, методичный обстрел противника…

— Этот «обстрел» вы продолжаете уже месяц!

— Мы бросаем танковые батальоны на лобовой штурм. Но увы!.. Русскими пристреляно каждое дерево, каждый камень. Наши войска терпят поражение за поражением. 13-я дивизия истекает кровью…

Шумно поднявшись, Клейст произнес:

— Все, о чем вы говорите, известно давным-давно. Скажите мне, генерал, что вы думаете по поводу возможности и целесообразности дальнейшего штурма этих «ворот»?

«Вот он, этот вопрос», — мучительно думал Макензен. Он смотрел на Клейста немигающими глазами. Однако характеру генерала была присуща некоторая лихость. И он не заставил генерал-полковника хмурить и без того насупленные брови.

— Татартупское ущелье уже поглотило вагоны боеприпасов, десятки танков, сотни солдат.

— Да? — равнодушно проговорил Клейст.

— Я опасаюсь, что дальнейший штурм не принесет тех результатов, на которые мы рассчитываем.

— Что же вы предлагаете?

Генерал Макензен произнес неуверенно:

— Цель не стоит затраченных средств.

— Вот как! — лицо Клейста выразило изумление. — А задумывались вы над тем, какими средствами должна будет располагать немецкая армия, чтобы одолеть путь от Сталинграда до Москвы?

На этот раз в тоне Клейста генерал Макензен расслышал тоску всеми покинутого человека. И это вызвало у Макензена злорадное чувство: «Слопал же ты фельдмаршала Листа, а почему я должен заботиться о твоем настроении?» — подумал он. Хотя основной целью гитлеровской армии был поход на Москву, но Макензена больше всего интересовали грозненские нефтепромыслы, в которых он лично был заинтересован. Он сказал:

— Средство для дальнейшей войны — нефть. Но чем дольше мы будем идти этим путем, тем дальше мы будем от цели.

— Я вынужден, генерал, повторить прежний вопрос: что же вы посоветуете мне?

— Наше упорство достойно лучшего применения, — осмелев, откровенно сказал Макензен. — Нужно искать новых путей прорыва к Грозному.

— Подскажите! — предложил Клейст почти рассеянно, так как в эти самые минуты у него дозревало твердое убеждение, что сражение за Эльхотовские ворота проиграно. — Я охотно уступаю вам инициативу выбора нового пути прорыва к Владикавказу. Если предложение ваше окажется разумным, можете рассчитывать на крест с дубовыми листьями.

Макензен выслушал эти слова с чувством неловкости.

Мысленно он ответил: «Не сулите мне лавры, не такой уж я дурак, чтобы в случае неудачи часть ответственности взять на себя». Склонив голову, он молчал.

Поняв, что у Макензена происходит внутренняя борьба между желанием отличиться и страхом, Клейст спросил прямо:

— Вы опасаетесь ответственности?

От воспаленных глаз по всему лицу Клейста побежали насмешливые морщинки. Помолчав некоторое время, он сказал:

— То, чего вы боитесь, гипнотизирует вас!

— Нет, я не настолько слабоволен, однако я обескуражен нашими неудачами, — сказал Макензен голосом робкого протеста.

Брови Клейста сошлись у переносицы.

— Я полагаю, вы сознаете, генерал, что у меня есть основания исправить вашу обмолвку: «Наши неудачи!..». Это неудачи ваши! — И, желая смягчить эту резкость, добавил: — Но все это вы значительно преувеличиваете…

Он встал и, выпрямившись, отступил на шаг. С дряблого лица исчезла тень усмешки. Генерал Макензен, потный и красный, вытянулся перед ним.

— Я принял решение, — строго продолжал Клейст. — Прорыв обороны русских произвести правее Эльхотовских ворот. — Он подошел к столу, указывая на карту. — Смотрите! Узкая полоса междугорья. Она простирается у подножья черных Кавказских гор. Этот коридор из Кабарды выведет ваши 13-ю и 23-ю танковые дивизии в районы Алагир, Ардон, Саниба и, наконец, к осетинскому населенному пункту — Гизель. А впереди — шесть километров ровной низменности до Владикавказа. Считая верхний Терек, это будет последний рубеж перед Грозным. Ваше мнение, генерал?

Генерал Макензен чувствовал непрочность рискованного замысла Клейста. Он не терял из виду той реальной мощи русских, которая затормозила движение танковой армии. Но на что-то надо было решаться, наконец.

— Вы исключительно точно предначертали путь нашей победы! — почти воскликнул он. — Но позвольте сделать замечание?

— Да, я слушаю вас, — самодовольно разрешил Клейст.

— А если русские выйдут из Татартупского ущелья, ударят нам с тыла и закроют коридор прорыва? Отрежут наши тылы? Тогда…

— Чепуха! Выход из ущелья закроет дивизия Клеппа. К тому же у русских недостаточно средств, чтобы рискнуть на такой шаг. Они не успеют перегруппировать свои войска. Подобно раскаленному железу мы вонзимся в город Владикавказ.

После короткой паузы он пообещал:

— Я прикажу генералу авиации Фибиху поднять в воздух весь его 8-й корпус бомбардировщиков.

В Кабардинской степи, в направлении селений Новый и Средний Урух, бесконечным потоком двинулись танки генерала Макензена. Тяжело застонала земля и дрогнула, точно в испуге. Вихрями кружило пожелтевшую листву. Слившийся гул моторов покатился по степи тяжелой волной.

Отдельные части 1-й горнострелковой дивизии, особый полк «Бранденбург», 2-й саперный батальон, сводный отряд егерей из дивизии «Эдельвейс» и 336-й отдельный батальон — все эти части двигались к реке Урух на автомашинах. И только 2-я румынская горнострелковая дивизия плелась вместе со всеми обозами. В небе свирепо гудели бомбардировщики Фибиха.

На склонах черных гор в мутном воздухе дыбились деревья. Они словно висели в слоеном тумане. В низине бурлил и пенился Урух. Радужным солнечным блеском озарилось каменное подножье. Тихо шептались оголенные ветви. А вдали стучали моторы.

Подмяв малочисленные, отчаянно сопротивляющиеся советские подразделения, танки доктора Кюна хлынули в узкий коридор междугорья, как грязная вода в откупоренную пустую бутылку. Почти без интервала за 13-й дивизией в прорыв вошла 23-я танковая дивизия. В это же утро Фибих выбросил тонны авиабомб на кварталы города Орджоникидзе.

Еще недавно Клейста обуревали сомнения — он не был уверен в тактическом успехе, опасаясь, что междугорная полоса окажется запертой русскими войсками на замок. Это было бы началом тупика для общих тактических замыслов. 13-я и 23-я танковые дивизии оказались бы зажатыми в узкой горловине, точно в бутылке. Клейст хорошо понимал, как трудно будет ему пробивать дно этой «бутылки», чтобы вырваться на стратегические просторы Северной Осетии.

«Наконец, все это в прошлом, — думал он. — Теперь для меня все стало ясным, как ясно мое отражение в зеркале. Пройдет неделя, и мои войска будут в Грозном!».

Прислонившись головой к спинке высокого кожаного кресла, Клейст равнодушно смотрел на спутанные белых ленточки радиограмм, лежавших перед ним на столе. Уже были взяты Алатир, Ардонские хутора, Саниба; полковник доктор Кюн второго ноября захватил осетинский населенный пункт Гизель. Все части, включая обе танковые дивизии, скапливались на исходных позициях для решительного штурма водного рубежа — реки Терек и затем города Владикавказа. «Еще два-три дня, и танки моих дивизий устремятся долиной Алхан-Чурт к городу нефти», — улыбаясь, думал Клейст. Он вспомнил последний разговор с полковником Руммером, который сказал ему сгоряча: «… чем настойчивей мы будем бросаться вперед… тем глубже нас засосет трясина!».