Юго-запад

— Я сейчас пойду, погляжу, как тут обстановка...

— Только совсем не уходите, товарищ гвардии капитан!

Виктор взял его за подбородок, повернул к себе:

— Ты что, спятил?

— Похоже, — чуть помолчав, ответил механик. — Видать, с переляку... И вас ни за что обидел. Идите. А я автомат на всякий пожарный... Живьем не дамся.

— Ты что дрожишь-то? — спросил Виктор, чувствуя, что тело Свиридова словно бьет в лихорадке.

— Замерз. Комбинезон да гимнастерка — вся одёжа...

— Нечем тебя накрыть-то.

— Сойдет. Не окоченею.

Вытащив из кобуры пистолет, Мазников опустил предохранитель и пошел в сторону от копны прямо во тьму ночи. Он шел наугад, пока не наткнулся на два длинных здания с многочисленными пристройками и двухэтажный дом с развороченной снарядом крышей. Когда-то эти строения были окружены забором. Теперь от него почти ничего не осталось. «А вдруг тут уже немцы? » Но в хуторке стояла ночная кладбищенская тишина. Только один раз, видно, от ветра, скрипнула на ржавых петлях ставня.

«Пожалуй, надо переждать до рассвета здесь. Может, свои подойдут. И вообще утром легче выяснить обстановку».

Виктор прошел во двор к первому из двух длинных сараев. Широкие, как ворота, двери были сорваны с петель. Он вошел внутрь, долго и внимательно прислушивался, прежде чем рискнул включить электрический фонарик, болтавшийся у него на пуговице комбинезона. Неяркий желтый луч осветил пустые бочки, грабли, косы, несколько прислоненных к стене борон, небольшую кучку затоптанного, истертого почти в пыль сена. Крутая приставная лестница вела на чердак. Что ж, до утра можно было переждать и здесь.

Когда он возвращался за Свиридовым, начал падать снег. Все вокруг медленно покрывалось тонкой серой пеленой, на которой отпечатывался каждый шаг. «И надо же! »

Свиридов, полулежа на соломе, ловил губами падающие снежинки.

— Нашел, Паша, местечко. До рассвета придется там побыть. — Виктор опустился на четвереньки к нему спиной. — Давай залезай.

Пошатываясь, он понес «бога вождения» к хуторку. У самой калитки оглянулся. Позади неровной петляющей цепочкой чернели на сером снегу его следы.

Рано утром десятого марта генерал Велер, который уже успел получить от Гитлера несколько личных выговоров за недостаточно энергичные действия в районе озера Балатон, приказал Дитриху ввести в бой новые резервы — 3-ю танковую дивизию, и любой ценой пробиться к Дунаю. Авиация группы армий «Юг» использовала каждую минуту летного времени и ожесточенно бомбила и штурмовала позиции советских войск, особенно севернее Шерегельеша, где у немцев был наименьший успех и куда в это утро ринулись танки резервной дивизии. Одновременно начались немецкие атаки и на других основных направлениях наступления с явным расчетом сковать советские дивизии, лишить их свободы маневра. Плотность немецких танков и штурмовых орудий достигла огромной цифры — более пятидесяти единиц на километр фронта. Артиллерия противника вела огонь почти непрерывно, яростные удары танковых групп при поддержке значительных сил пехоты следовали один за другим и у острия танкового клина, прорвавшегося на юго-восток вдоль канала Шарвиз, и на северных окраинах железнодорожной станции Аба — Шаркерестур, и северо-западнее Шарашда, и особенно на правом фланге советских частей, между озером Веленце и не сходившим со страниц боевых донесений Шерегельешем.

Пошел пятый день Балатонского сражения. Дитрих был недоволен ходом событий. Он приказал всю ночь не давать русским покоя. Ни одной минуты передышки! Ни одного часа отдыха! Если русских не могли свалить немецкие танки, пусть их свалит усталость!

На переднем крае было светло, как в лунную зимнюю ночь. Ракеты, трассирующие пули, разрывы снарядов озаряли все вокруг мертвым холодным светом. Короткие стычки, перестрелки, артиллерийские дуэли, попытки немецких танков определить наиболее уязвимые места в позициях оборонявшихся продолжались до самого рассвета. А с первыми лучами солнца, еле пробившимися сквозь тяжелые, низкие тучи, обложившие все небо, опять начались остервенелые атаки немецких танков и пехоты. Одиннадцать дивизий — семь танковых, две пехотных и две спешенных кавалерийских — опять двинулись на восток и юго-восток, навстречу встающему из-за Дуная рассвету, словно пытались погасить его шквалом артиллерийского огня, оглушить ревом танковых моторов, взорвать бомбами с «юнкерсов» и «хейнкелей», завывавших над полем боя, Были часы, когда между озерами Веленце и Балатон действовали одновременно до пятисот танков и штурмовых орудий противника. Дитрих поставил на карту все. Резервов у него почти не осталось. Только одна танковая дивизия, 6-я, сосредоточенная в районе города Мор. Но ввод ее в бой едва ли уже мог изменить обстановку на венгерском участке фронта, если сделать это оказалась бессильной вся 6-я танковая армия СС, поддержанная далеко на юге, у Дравы, войсками Вейхса, а в направлении Капошвара — 2-й танковой армией Де Ангелиса.

Мало того, агентурная разведка доносит, что юго-западнее Будапешта сосредоточена почти целая гвардейская армия русских. Сопоставляя и оценивая все это, Дитрих понимал, что каждый час, не говоря уже о каждых сутках, — каждый час работает против него. Время ослабляет немецкие войска и усиливает советские. И он не хотел терять его даром, это драгоценное, быстротекущее время. Он гнал и гнал свои дивизии в бой. И днем и ночью, и в дождь и в снегопад. Передышка, а тем более отступление были сейчас равносильны поражению.

Неподалеку от командного пункта батальона Бельский и Краснов столкнулись с командиром взвода управления лейтенантом Чибисовым.

— А я за вами, товарищ гвардии капитан, — доложил тот комбату. — Ждут вас там. Офицер связи из бригады,

— Что такое?

— Какое-то приказание привез.

— Давно?

— Минут десять.

Они пошли по траншее, обходя спящих и дремлющих солдат. Чибисов, казалось, совершенно не замечал рвавшихся вокруг мин. Только осветительные ракеты, почти каждую, он проводил долгим, спокойным взглядом.

— Опять дождь собирается, — сказал Краснов, взглянув на моросящее небо.

— Погодка как по заказу.

Ожидая командира батальона, офицер связи, майор из оперативного отдела штаба бригады, дымил папиросой за маленьким столиком в блиндаже.

— Привет, капитан! — майор, не вставая, небрежно протянул Вельскому руку, кивнул Краснову. — Садитесь и слушайте. Командир бригады приказал...

Приказ Кравчука сводился к следующему: уплотнить боевые порядки батальона за счет сдачи почти половины обороны на левом фланге второму батальону стрелкового полка, который все эти дни, как точно было известно Бельскому, стоял на северо-восточной окраине города Аба,

— Значит, из Абы уходят? — спросил он,

— Да, — сухо сказал майор.

Он вручил Вельскому приказ, попросил расписаться на конверте в его получении и застегнул свою новенькую коричневую планшетку.

— Все ясно?

— Мне все ясно, — так же сухо ответил Бельский.

Первые уходящие из Абы солдаты появились на дороге, оседланной батальоном, часа в три ночи, в самый дождь. Это была небольшая группа, человек пятнадцать, среди которых пять или шесть легко раненных. Возглавлял группу старший лейтенант, адъютант батальона, которому Бельский должен был сдать часть своей обороны. Он прибыл сюда первым, чтобы расставить своих «маяков» и регулировщиков.

Бельский угостил его сигаретой:

— Туго у вас там?

— А что будешь делать? Из полка сейчас двух нормальных рот не соберешь.

— Немцев за собой но потянете?

— Не думаю. Прикрытие выставили и тихо-тихо отрываемся. Да у них нынче что-то спокойно. Днем, видать, наработались. Мы пять атак отбили.

— У нас на одну меньше, — сказал Краснов, — Но тоже дал прикурить.

— Денек веселый! Чертова дюжина, тринадцатое марта.

— А прошлое тринадцатое было счастливым, Будапешт взяли!