Лебединая песня

Недолго училась Аня. Первого июня занятия кончились, Аня научилась быстро принимать и передавать радиограммы с пятизначным цифровым текстом, выдержала все экзамены.

Улетели в тыл врага Анины подруги — Паша Бакутина и Аня Полякова. Пришел проститься Иван Петрович Косырев. Куда улетели друзья, с каким заданием, надолго ли — такие вопросы не полагалось задавать, но Ане, обняв ее дружески, Иван Петрович сказал: «Лечу в Польшу, в район Серпц — Млава. Может, встретимся…»

Аня и Люся все свободное время читали специальную литературу, до одури зубрили немецкие разговорники, порой целый день напролет говорили друг с другом только по-немецки.

Двадцать третьего мая Аня справила с Люсей свой день рождения. Ей исполнилось двадцать три года. Чуть не до утра пели песни. Наши освободили в апреле Одессу, и теперь совсем иначе звучала Анина любимая песня «Вечер на рейде…».

Пал Рим… Шестого июня открылся долгожданный Второй фронт… Одиннадцатого июля Аня и Люся вторично проходили медицинскую комиссию. Аня побаивалась комиссии, волновалась:

— А вдруг скажут, что нервы у меня никуда не годятся?

— Главное, Анечка, не дрейфить! — уговаривала ее Люся. — Уж десять месяцев, как фашистов прогнали! А у тебя и тогда нервы были крепкие.

Аня прошла по всем статьям. А Люсю врачи забраковали из-за каких-то шумов в сердце. Сказались, видно, тяжелые роды.

Люсю демобилизовали из армии и отправили домой. Она уезжала из части домой в Сещу понурая, заплаканная. Аня собрала ее в дорогу, крепко обняла, протянула подруге узелок с кругляшом колбасы, куском сала и сахаром — для сестренок.

— Ну что ж, Люсек, — сказала она на прощание подруге, — зато наверняка жива будешь!

В тот вечер Аня впервые за долгое время всплакнула над русско-немецким словарем. Порвалась еще одна связь с Сещей. Совсем одна осталась Аня. С кем-то сведет ее судьба…

Она перешивала полученное в части темно-зеленое пальто на костюм — в костюме удобнее по лесам бегать. Дочь портного, она понимала толк в кройке и шитье. Бывало, шила своей единственной кукле платья из обрезков «материала заказчика», потом стала шить платья сестренкам и их куклам. Сестренок Морозовы назвали Таня, Маша, Тася, но куклам Аня давала иностранные имена — Эльвира, Мальвина, Жаннета, Изабелла.

Свой костюм она хотела кроить по немецкому журналу мод, но такого журнала не нашла. В Сеще-то их было завались, — немки-связистки выписывали. Пришлось шить по памяти — связистки по воскресеньям часто надевали цивильные платья и костюмы. Тот же лейтенант, который привозил ей паек, привез пистолет «TT» с патронами и экипировку — все, что могло Ане понадобиться в тылу врага из одежды.

Экипировка соответствовала ее «легенде» — работала в штабе авиабазы люфтваффе официанткой казино, делопроизводителем полевой почты, секретарем-машинисткой. Была невестой власовца — офицера РОА. Опасаясь репрессий со стороны органов НКВД, эвакуировалась с немцами на запад; ищет работу по специальности.

Это лишь общий очерк «легенды», набросок мелом; все шито белыми нитками… Надо продумать каждую деталь. Прическа должна быть немецкой, нужно сделать маникюр, подбить плечи костюма ватой, повесить на шею золотой крестик, заучить «Отче наш», побывать в церкви в Смоленске…

Часто задумывалась Аня над своей будущей работой в тылу врага. Знала одно: что бы там ни было, ей не придется, как прежде, рисковать жизнью всей семьи…

Аня продолжала настойчиво совершенствоваться в своей новой профессии. Работала на рации не только в избе, но и в ближайшем лесу. За месяц до вылета в тыл врага старший лейтенант Сергей Бажин, инструктор, готовивший Аню, дал ей, как радистке, такую характеристику: «В связь вступает хорошо. Цифровой текст принимает почти без запросов. Передача на ключе четкая. Код и радиожаргон знает хорошо и правильно им пользуется. В работе оперативна. Вывод: к практической работе на связь в тылу противника готова».

Справки, кадровые характеристики… Казалось бы, зачем они — не в «личном деле» Ани Морозовой, а в повести о ней? Однако какая волнующая картина складывается из этих сухих и деловитых строк, написанных там и тогда теми, кто готовил Аню для смертельно опасного подвига в гитлеровском тылу.

А впереди предстояло самое трудное практическое испытание. Пять дней подряд, с 14 по 18 июля, она должна была связываться с радиоузлом штаба своего 3-го Белорусского фронта (к этому времени Западный фронт разделился на три Белорусских фронта) и в условиях, приближенных к боевой обстановке, принять и передать целую серию радиограмм. А радиоузел штаба находился от нее за триста двадцать пять километров! Вскоре начальник оперативной части радиоузла подписал такой акт: «Корреспондент № 2165 передает на простом ключе в 1 минуту 100 знаков буквенного текста и 90 знаков цифрового. Качество работы на ключе — хорошее. Принимает на слух с эфира при слышимости сигнала 3-4 балла на фоне незначительных помех с аккуратной записью принимаемого текста: цифр — 90 знаков, букв — 85 знаков в минуту… Радиостанцию "Север" знает хорошо. В принципиальной и монтажной схеме разбирается хорошо. Может практически эксплуатировать рацию типа "Север". Простейшие неисправности отыскивает и устраняет быстро. Общий вывод: "Может быть допущена к самостоятельной работе на радиостанции типа "Север" за линией фронта".

Конечно, молодой радистке еще далеко до мастеров, принимающих тексты со скоростью до трехсот знаков в минуту, но начало неплохое.

Одновременно шла подготовка «Лебедя» — такой получила Аня, Резеда, новый псевдоним в разведке — к работе в тылу врага среди немцев. Вскоре в ее «личном деле» появилась еще одна бумажка: «А. Морозова имеет большой опыт работы в тылу врага и при наличии документов и легенды может проживать легально на территории, оккупированной немцами…»

Лебедь… Так уж повелось, что радистки-разведчицы, улетая во вражий тыл, меняли свои имена чаще всего на названия птиц, русских птиц… Ани, Тани, Маши, Дуни становились «соловьями» и «жаворонками», «ласточками» и «чайками». Так и подписывали они свои радиограммы, так и значились в сводках и списках разведотдела. Днем и ночью на коротких волнах в эфире неумолчно звучал «птичий концерт» — стрекот и писк «морзянки», и не было у самых голосистых певчих птиц русских полей и лесов лучших песен, чем те, что пели в эфире московские, смоленские, брянские девчата, — столько вкладывали они в эту «песнь песней» чувства и страсти, отваги и самопожертвования. Чуть не каждый день войны навсегда умолкали где-нибудь на той стороне «синицы» и «зяблики», «снегири» и «горлинки», но ни на один день не прекращался «птичий концерт» ни на оккупированной нашей земле, ни в самой Неметчине.

«Лебедь»… О чем думала Аня, выбирая этот псевдоним? Случаен ли был ее выбор или вспоминала она свои недавние думы при виде улетавших в дальние страны вольных лебедей?

— Значит, Лебедь? — с одобрительной улыбкой переспросил ее майор Стручков, — Так и запишем. Что ж, хороший псевдоним, красивый. Лебеди и орлов не боятся. И никогда не изменяют друг другу. И живут до глубокой старости.

В СТРАНУ ПСОВ-РЫЦАРЕЙ

Однажды вечером майор Стручков пришел к Ане с незнакомым ей тогда капитаном.

— Знакомьтесь! — сказал майор. — Капитан Крылатых. Твой, Аня, командир.

— Здравствуй, аника-воин! — широко улыбнулся незнакомец в полевых капитанских погонах, с орденом Красной Звезды на груди.

В те дни советские войска освободили Минск и Вильнюс, гнали фашистские армии из Белоруссии и Литвы. Из лесов и деревень в тылу врага возвращались разведывательные группы. Во главе одной из таких групп вернулся из-под Минска в штаб своей части и капитан Павел Крылатых.

Своего будущего командира Аня представляла себе совсем другим. Ну, старше, что ли, и мужественней. А ей улыбался невысокий, сухощавый и очень молодой с виду человек, подстриженный мальчишеским «полубоксом», в простых круглых очках со стальной оправой. Только потом приметила Аня прямой взгляд серых глаз, твердую линию губ и волевой подбородок.