Мост через реку Квай

— Кто прокладывал линию? — спросил полковник, останавливаясь.

— Он размечал ее, сэр, — ответил английский капрал, вытягиваясь перед командиром и указывая на инженера. — Он разметил, а я потом немного исправил. Когда он ушел. Мы разошлись с ним во мнении, сэр.

Поблизости не было конвоира, и капрал поэтому подмигнул полковнику. Никольсон не прореагировал. Лицо его было все так же хмуро.

— Я вижу, — ледяным тоном ответил он.

Больше он ничего не сказал. Немного дальше он остановился возле другого капрала. С несколькими солдатами тот с гигантским трудом выкорчевывал из земли пень. При этом они почему-то тянули его наверх, на насыпь, вместо того чтобы спихнуть под откос. За происходящим бесстрастно наблюдал японский конвоир.

— Сколько человек работают у вас сегодня? — властно спросил полковник.

Караульный выкатил на него глаза, не зная, дозволено ли англичанину отрывать от работы пленных, однако в голосе у полковника было столько уверенности, что он промолчал. Капрал живо вытянулся и, запинаясь, отрапортовал:

— Двадцать… нет, двадцать пять, сэр. Точно не могу сказать. Одному солдату стало плохо, когда мы пришли. Полагаю, внезапный солнечный удар, сэр. Дело в том, что на побудке он был вполне здоров. Пришлось отрядить трех солдат, чтобы отнести его в лазарет, сэр, — сам он не мог идти. Они ушли и еще не вернулись. Это был самый большой и самый тяжелый солдат в отделении, сэр. Конечно, теперь нам не удастся выполнить норму, сэр. Похоже, эту дорогу преследуют одни неудачи.

— Капрал обязан точно знать, сколько у него людей, — сказал полковник. — Какая у вас норма выработки?

— Один кубометр грунта в день на человека, сэр. Но здесь столько проклятых корней, что, боюсь, мы не сможем выполнить ее, сэр.

— Я вижу, — еще более сухо отозвался полковник. Он двинулся дальше, проворчав что-то себе под нос. Хьюз и Ривз следовали за ним.

Полковник со свитой поднялся на возвышение, откуда открывался широкий вид на реку и на стройку. В этом месте Квай расходилась метров на сто, берега круто обрывались вниз. Полковник оглядел местность и обратился к спутникам. Голос его обрел уже былую твердость:

— Как видите, господа, японцы пытаются копировать наши методы. Но безрезультатно. Как можно строить без проекта? Это бессмысленная трата времени… Что вы думаете об этом, Ривз? Железные дороги, мосты — это ведь ваша область?

— Так точно, сэр, — отозвался с природной живостью капитан. — В Индии мне пришлось выстроить больше десятка подобных мостов. Имея такой запас стройматериалов в джунглях и столько рабочих рук на площадке, умелый инженер закончил бы мост меньше, чем за шесть месяцев.

— Зрелище всей этой анархии действительно вызывает раздражение, — произнес Хьюз.

— А меня, — прервал полковник, — вы думаете, меня радует подобный скандал! Я никак не могу прийти в себя после сегодняшнего зрелища.

— Во всяком случае, сэр, за вторжение в Индию, думаю, можно не беспокоиться, — засмеялся капитан Ривз. — Дорогу строят для этого, так, кажется? Но первый же поезд провалит мост через реку Квай!

Полковник Никольсон продолжил прерванную мысль, по очереди впиваясь глазами в собеседников:

— Джентльмены, нам потребуется немало твердости, чтобы призвать солдат к порядку. Они переняли от этих варваров расхлябанность и лень, несовместимые со званием английского солдата. При этом нужно проявить терпение и такт, поскольку здесь не только их вина. Они остались без руководителей. А битье не заменяет авторитета, как вы только что убедились… Никакого порядка, полная анархия.

Он замолчал. Офицеры пытались понять, к чему он клонит. Но в словах не было никакого подтекста. Полковник Никольсон говорил с присущей ему прямотой. После раздумья он продолжил:

— Я попрошу вас и обращусь с этой просьбой к остальным офицерам — проявить на первых порах понимание. Я сам обращусь к солдатам. Первым делом следует устранить наиболее скандальные промахи. Надо запретить под каким бы то ни было предлогом отлучаться со стройки. Капралы обязаны точно знать, что у них делается. Считаю, нет смысла говорить о необходимости строжайше пресекать любые попытки к саботажу и неповиновению. Рельсы должны лежать на новой насыпи, а не на американских горках, как совершенно верно заметил Ривз.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В Калькутте полковник Грин, командир особого диверсионного Отряда 316, вновь и вновь перечитывал полученное донесение; оно попало к нему на стол кружным путем и украсилось по дороге приписками доброй полдюжины разведывательных служб и тайных ведомств. Деятельность Отряда 316 (или «Фирмы подрывных работ» для посвященных) еще не достигла того размаха, какой она приобрела к концу войны на Дальнем Востоке. Но его люди весьма прилежно и с любовью «интересовались» строительными работами японцев в Малайе, Бирме, Таиланде и Китае. При этом скудость средств Отряд стремился восполнить отвагой засылаемых диверсантов.

— Впервые вижу такое дружное согласие, — буркнул полковник Грин. — Придется что-нибудь предпринять.

Первая часть его замечания касалась многочисленных отделов секретной службы, с которыми был связан Отряд 316. Каждое ведомство ревниво цеплялось за свои прерогативы, отгородившись каменной стеной от соседей, а поэтому им часто случалось приходить к прямо противоположным выводам. Это каждый раз приводило в ярость полковника Грина — ведь ему надлежало на основе полученной информации выработать план действий. «Действия» — это была вотчина Отряда 316; полковник Грин читал теоретические обоснования и вникал в разногласия отделов только в том случае, если они имели отношение к предстоящей операции. Иначе, втолковывал он подчиненным, невозможно работать. Ежедневно ему приходилось тратить время на то, чтобы выудить зерно истины из вороха разноречивых донесений, учитывая при этом не только содержание информации, но и психологические особенности тех, от кого она поступала (оптимист, пессимист, склонен к произвольному толкованию фактов или, наоборот, абсолютно неспособен оценить их).

Особое место в сердце полковника занимала великая и неповторимая Интеллидженс сервис [Британская разведка. (Примеч. пер.)]. Считая себя вседержительницей таинств, она систематически отказывалась сотрудничать с исполнителями. Замкнувшись в «башне из слоновой кости», она не допускала к самым ценным своим документам никого, кто бы мог извлечь из них пользу. И все это под тем предлогом, что содержащиеся там сведения слишком секретны, а поэтому их немедленно надлежит спрятать в сейф. Там они и лежали, накапливаясь годами, до тех пор, пока становились абсолютно ненужными, вернее до тех пор, пока много-много времени спустя после войны их не брал кто-нибудь из высших чинов разведки, надумавших перед смертью написать мемуары. Надо же поведать потомству и потрясенной публике, как, в какое время и при каких обстоятельствах разведка сумела хитростью завладеть оперативными планами врага; как загодя и с большой точностью были установлены место и время его наступления. Эти сведения в точности соответствовали действительности, поскольку означенный противник действительно успешно нанес тогда удар в нужном ему месте.

Таковы были, возможно, не лишенные крайностей взгляды полковника Грина, отрицавшего теорию искусства для искусства в области разведки. Первое его замечание, таким образом, относилось к воспоминаниям о прошлых операциях. Но перед лицом волшебного согласия всех отделов и скрупулезной точности данных, собранных в данном конкретном случае, он почти с досадой признал, что на сей раз разведка проделала полезную работу. Правда, он не без злорадства констатировал, что сведения, содержащиеся в донесениях, давным-давно уже были известны в Индии. Резюмировать их можно было следующим образом:

«Строительство железной дороги через Таиланд и Бирму силами шестидесяти тысяч союзных военнопленных под охраной японцев продолжается. Работы ведутся в жутких условиях. Несмотря на большие потери, прокладка этого стратегически важного для противника пути будет закончена через несколько месяцев… Прилагается примерный маршрут трассы. Она пересекает несколько рек, через которые наводят деревянные мосты…»