Дорогой бессмертия

– Паша.

Савельева подошла к нему вплотную, протянула руку.

– Поздравляю! И мои товарищи вас поздравляют! А теперь облокотитесь на мою руку, мы пойдем ко мне домой. Чай, наверное, уже приготовлен.

Громов был ошеломлен, ему показалось, будто разумная часть его существа заснула, а без нее он не в состоянии что-либо сказать. Он послушно облокотился на Паши-ну руку, а к горлу подступил комок. Громов открыл рот, дышал порывисто, тяжело. Он отвык от такой человеческой ласки и заботы. Ведь кругом одни только страдания, кровь… И вот он идет, обессиленный, а рядом с ним – неизвестный, но сильный друг, и ему, оказывается, не все равно, погибнет он или останется жить.

– Как вас благодарить!..

– Какая же нам нужна благодарность? Вы поправитесь, наберетесь сил и тоже начнете хлопотать о ваших боевых товарищах.

Дома Паша рассказала Громову, что устроит его в частную больницу доктора Залесского. Там его полечат, а затем все прояснится.

– А теперь давайте попьем чайку.

– Вы уж извините, – оправдывалась Евдокия Дмитриевна, – сахарку нет, а горячего попить полагается, это полезно для организма. Поверьте, я то знаю. …Первая удавшаяся попытка освобождения военнопленного бесконечно радовала ее организаторов. Отныне они стали действовать смелее. В городе робко, но все чаще поговаривали о периодически появлявшихся листовках – "красных мотыльках", о том, как освобожденных из лагерей людей уводят в лес неизвестные патриоты. Никто не утверждал твердо, будто именно они, эти самые патриоты, собирают для военнопленных продукты питания, медикаменты, однако друг другу задавали вопрос: а кто же другой может это делать?

Суровой была зима для луцких жителей. Непривычные для Волынского края морозы причиняли много бед горожанам в их нетопленных квартирах. Жестоко страдали от холода и люди, томившиеся за проволокой. Разутые и раздетые, они только и согревались тем, что собирались в кучу и поддерживали жизнь теплом своих тел. Голод стучался почти в каждый порог луцкого дома…

Но ни голод, ни холод, ни устрашения немцев не ослабляли боевого духа тех, кто стал в подпольные ряды. Их дела, пусть еще не значительные, уже жили в народе, обрели его моральную поддержку, рьяных сторонников. Не случайно в разных уголках города раздавалось:

– Наши отомстят!..

С каждым днем росла уверенность патриотов в правоте своего справедливого дела. Это придавало им силы, решительность, они смелее стали бороться с врагом. Росли их ряды, крепла связь с партизанскими отрядами, действовавшими в волынских лесах. По заданию Волынского подпольного обкома партии в Луцк пробирались связные – партизаны, устанавливали контакты с подпольными группами, передавали им задания обкома, брали у них необходимую информацию, снабжали оружием, проводили людей в партизанские отряды.

В один из апрельских дней на квартиру Паши Савельевой пришел рослый, с открытым скуластым лицом, широкоплечий парень. В каждом его жесте и в разговоре чувствовалась настороженность. Это был посланец партизанского отряда Прокопюка – Алексей Абалмасов, явившийся в Луцк для установления связи с подпольной группой. Адрес Савельевой, видимо, был ему дан представителями подпольного Волынского обкома партии. После того, когда между Абалмасовым и Савельевой доверие было установлено, партизан спросил:

– Оружия у вас маловато?

– Хвалиться нечем.

– Мы вам подбросим пистолетов, боеприпасов, если есть такая нужда.

– Это нам не помешает…

– Надо злее тормошить врага, не давать ему покоя ни днем ни ночью. В листовках рассказывайте населению о том, что Красная Армия не разбита, она мужественно борется и в конце концов разгромит ненавистногв врага.

Паша посмотрела на огрубевшее от ветра лицо Абалмасова. "Надо"… Она знает это не меньше других. У многих патриотов нет еще боевого опыта. Группа только-только под руководством Виктора Измайлова разворачивает свою деятельность. Недавно она пополнилась военнопленным Олегом Чаповским. Его выпустили из лагеря по поддельному документу на фамилию "Харченко".

И когда Абалмасов обратился к Савельевой с вопросом, кто сможет достать для партизанского отряда новую карту города с обозначением на ней дислоцирующихся в Луцке военных учреждений немцев, Паша с уверенностью пообещала:

– Достанем, это сделают наши люди.

Появившиеся в городе листовки призывали население к активной борьбе с оккупантами, разоблачали версию о разгроме Красной Армии.

Гестаповцы забеспокоились. Им пока не удавалось напасть на след "большевистских агентов". Генерал Шене на одном из секретных совещаний в Луцке потребовал найти "возмутителей порядка", принять к ним самые суровые меры.

– Господа! – взывал Шене к подчиненным. – Город должен быть очищен от красных! Наводите порядок! И чем быстрее – тем лучше!

На улицах Луцка появились грозные приказы, которые предупреждали население, что за содействие и сочувствие "советским агентам" – жестокая кара. Газеты украинских националистов также пестрели такими предупреждениями. В городе участились облавы, обыски. Людей стали угонять на работу в Германию.

Тревожный день пережила и Мария Ивановна Дунаева. Ее рослый пятнадцатилетний сын Игорь выглядел намного старше своих лет. Еще в мае как-то на улице его схватили, хотели отправить на работу в Германию. Игоря обвинили в том, что он скрывал свой действительный возраст. А сейчас, когда начались поголовные облавы, снова нависла угроза. Перед очередной облавой Мария Ивановна успела запереть сына в сарае.

– Обложись соломой, сиди спокойно. Когда нужно будет – открою.

Только она успела войти в комнату, как появились полицейские.

– Где мужчины?

– Муж повез господина Кульгофа, а сын на конюшне готовит корма.

– Повез Кульгофа? – переспросили полицейские.

– Да, муж работает у него конюхом.

Полицейские переглянулись, потоптались и ушли. А вечером Мария Ивановна умоляла мужа вывезти Игоря из Луцка, иначе его угонят в Германию. Паша участливо отнеслась к материнской тревоге и вместе с Дунаевой разработала план бегства.

На следующий день со двора гебитскомиссариата выехала подвода с отцом и сыном Дунаевыми. Они отправились за сеном. Проезжая мимо полицейских, Дунаев-отец откозырял им, как старый знакомый.

– Далече?

– За сеном.

– Ну, ну, погоняй…

За городом Дунаев глубоко вдохнул чистый степной воздух.

– Кажись, сынок, пронесло. – А потом с грустью: – Как теперь мамка без нас обойдется?

В пяти километрах от Луцка Дунаевых встретил связной партизанского отряда.

Обменявшись условленным паролем, все трое направились в лес.

Подвода в Луцк не вернулась. Обеспокоенная "проис- шествием", Мария Ивановна рано утром прибежала в гебитскомиссариат:

– Где вы дели моего мужа и сына? – надрывным голосом прокричала она дежурному.

На крик вышел Кульгоф. Он снял очки и впился глазами в Дунаеву. Узнав причину ее волнений, заверил:

– Мы их найдем. Я дам распоряжение начать поиски.

Прошел еще день, а Мария Ивановна не унималась:

– Верните мужа и сына, умоляю!..

Лишь на пятый день господин Кульгоф высказал предположение, что Дунаевы могли стать жертвой… партизан.

– О, будьте уверены, бандиты горько пожалеют об этом! – утешал немец Дунаеву.

Умело разыгранный эпизод с "пропажей" мужа и сына не давал повода немцам подозревать в чем-либо Марию Ивановну. Она стала принимать самое активное участие в деятельности подпольной коммунистической организации.

Дунаев же и его сын Игорь включились в нелегкую партизанскую жизнь.

4. МАТЬ

Из разведки мы возвращались в лагерь знакомыми тропами. Заморозки сковывали землю, но ничто уже не могло остановить поступи пробуждающейся весны. В этот предрассветный час последнего февральского утра 1943 года мне показалось, что птицы щебечут особенно щедро и стоявшие в безмолвии березы будто прислушиваются к пернатым. Когда мы прибыли в лагерь, звезды потускнели, Растаяли в дымке разливавшегося утра. От загоревшихся шалашах, или, как их назвали партизаны, в чумах, костров побежали синие струйки дыма. Повара подразделений уже пекли лепешки, варили «болтушку».