Последний бросок на запад

— Настоящие русские — все!

И взяв предложенную лейтенантом сигарету, прикурил от лежавшей на столе зажигалки. Выпустив в потолок струю голубого дыма, он с чувством превосходства посмотрел на собутыльников.

— Это еще что… — продолжил Вадим, обращаясь не столько к французам, сколько к переводчику. — У меня в роте был один мужик, так он литр выпивал на одном дыхании. И после этого даже не закусывал.

Кавьель и Лафонте восторженно посмотрели на русского, выслушав хорвата.

— Нет, я тоже должен попробовать! — воскликнул капитан, отодвигая в сторону рюмку и наливая себе в стакан граппу. — Что я, не мужчина, что ли?

— Может быть, не стоит рисковать?.. — засомневался Кавьель в возможностях своего начальника. — Ты же не русский!

— Я француз! — заплетающимся языком ответил Лафонте. — А чем француз хуже русского? Вот смотри…

У Лафонте округлились от страха глаза, когда он поднес стакан ко рту; но не желая посрамить свою нацию, он, зажмурив глаза, стал делать маленькие глотки. Чернышев при этом скривился.

— Да разве так пьют? — сказал он по-русски, когда капитан с бледным лицом и дрожащими руками поставил пустой стакан.

Капитан вытер губы и поинтересовался у переводчика, что же имеет в виду русский.

— Я говорю молодец, — пояснил Чернышев. — Еще немного практики — и будешь совсем как русский!

— А-а… — немного придя в себя, кивнул капитан.

Кавьель, сочувственно посмотрев на капитана, предложил тому сигарету.

— На, закури. Мне после граппы всегда курить хочется…

Капитан, лицо которого из бледного стало зеленым, сунул в рот сигарету и потянулся за зажигалкой. Схватив ее, он только с третьей попытки попал концом сигареты в пламя.

«Да, — подумал Чернышев. — Этот пить никогда не научится».

— Ты, может быть, пойдешь спать, завтра рано вставать, — сказал Кавьель, положив начальнику руку на плечо.

— Да… Завтра рано вставать, а мне нужна светлая голова…

И с помощью лейтенанта он направился к двери.

— C’est un si brave et excellent homme, notre bon Chernusov… [5] — попрощался он, остановившись у порога.

Чернышев помахал ему рукой.

— Да, видимо, так пить может только русский… — заметил Кавьель, когда вернулся.

— Это потому, что в России бывают сильные морозы, — через переводчика пояснил Вадим.

Поняв, что настал благоприятный момент выяснить свое будущее, Чернышев через переводчика обратился к французскому офицеру, когда они выпили еще по рюмочке.

— Кто будет проводить расследование?

Кавьель пожал плечами и сказал, а хорват услужливо перевел:

— Господин лейтенант говорит, что это — не в его компетенции. Он утверждает, что через два дня приедет полковник Янтолич, он решит, что с тобой делать.

— А где он сейчас?

— В Жепе, — ответил Кавьель через хорвата. — Все решают, кому какой кусок земли должен принадлежать.

— Это война, на мой взгляд, вообще никогда не кончится…

— Ну почему же, — возразил француз. — Силы хорватов увеличиваются, плюс сухопутные войска НАТО скоро подключатся… Умиротворим мы вас всех.

— Если бы не босняки, то, может быть, все уже успокоилось бы, — блеснул своими познаниями политической обстановки Чернышев. — Это они держат всю линию фронта в напряжении. А союз хорватов и босняков больше на бумагах, чем на на самом деле, видел я, как они друг друга любят! Сербам сейчас вообще выступать не с руки — им бы свою территорию как-нибудь удержать. Сербам, конечно, следует крепко дать по башке, но и о мусульманах не забывать. Они вечно всем недовольны.

— Это уж точно… — от себя согласился переводчик хорват и перевел слова Чернышева Кавьелю.

Видимо, француз все больше и больше проникался симпатией к этому темноволосому русскому, и потому поинтересовался: как же он, Вадим Чернышев, попал в Боснию?

Чернышев сам разлил по рюмкам граппу, закурил и только после этого ответил:

— Деньги. Все дело в деньгах… Понимаешь, моя подружка попала в большие затруднения, — он посмотрел в глаза французу и принялся вдохновенно врать. Хорват едва поспевал переводить: — Ну, я одолжил денег, дал ей… Теперь отдавать надо, а меня с работы выгнали… Ну вот я сюда и приехал, чтобы долг отработать.

— Как! — удивился француз. — Ты рискуешь здесь жизнью ради того, что бы помочь своей подружке?!

Чернышев скромно опустил глаза.

— И когда тебе надо отдать деньги? — спросил Кавьель.

— Через три недели… Боюсь, что не успею.

Лейтенант покачал головой.

— Это уж точно, не успеешь… А они хоть у тебя есть?

— Что?

— Деньги.

— Да, — обрадовавшись, что разговор направляется в нужное русло, ответил Вадим. — Слушай, господин лейтенант… У меня есть к тебе очень конкретное предложение…

Хорват удивленно вскинул брови — вот уж не ожидал он, что от этого арестованного наемника может последовать какое-то «конкретное предложение».

— Что? — заинтересовался француз.

Вадим понял — сейчас или никогда. Сперва он попросил отправить отсюда переводчика, что и было исполнено. Лицо француза стало необычайно серьезным, кажется, он поверил, что с этим рослым славянином можно иметь дело.

Когда хорват удалился, Чернышев взял со стола авторучку и лист бумаги и нарисовал на нем 5000 $, знак равенства и разорванные цепи — мол, столько он может заплатить за свое освобождение.

Вне всякого сомнения, Кавьель отличался сообразительностью — он сразу же понял, о чем идет речь.

И подумал, что если русский не блефует, то у него и побольше можно выбрать, коли сразу предложена такая большая сумма. Положение Чернышева было не из лучших и блефовать ему не с руки..

Кавьель хитро и выжидательно посмотрел на русского и задумчиво почесал нос.

Взяв со стола ручку, он нарисовал на листе бумаги вопросительный знак, это, вне всякого сомнения, могло означать: «Сомневаюсь я. Да и риск слишком велик».

Чернышев, увидев заинтересованность француза, начал действовать по принципу «куй железо, пока горячо».

— Шесть тысяч! А может быть, и семь… Надо посчитать, сколько у меня есть…

И он принялся старательно выводить на бумаге цифры выкупа.

Лейтенант поморщился, изобразив на своем лице недоверие, а потом, в свою очередь, нарисовал еще один вопросительный знак, что, наверное, означало: «Ты требуешь невозможного! Ты знаешь, что мне за это будет?»

Чернышев нарисовал огромную единицу с четырьмя нулями, для пущей убедительности добавив большой знак.

Француз поморщился и произнес: «ки». Вадим принял это за проявление недовольства.

— Пятнадцать! Но это все, что у меня есть… Пятнадцать тысяч долларов!

Теперь первый нолик был исправлен на пятерку.

Кавьель задумался. Пятнадцать тысяч. долларов, то есть семьдесят пять тысяч франков — очень хорошие деньги. Это большие деньги… А что ему будет, если этот русский, вина которого пока еще не доказана, хотя хорваты взвалили всю вину на него, сбежит? Да ничего ему не будет! Ну, выговор начальство объявит… А семьдесят пять тысяч франков останутся.

Для дальнейших переговоров вновь понадобился хорват — его в очередной раз вызвали в помещение. Видя его понурость, француз сунул ему купюру в десять франков — чуть меньше двух долларов, но хорват, как ни странно, очень обрадовался этой подачке.

— А у тебя точно есть эти деньги? — спросил француз, пристально посмотрев на Чернышева.

Хорват перевел, а бывший омоновец утвердительно закивал головой.

— Точно, точно! Я все, что заработал, откладывал… Подружку выручать надо…

Француз засомневался:

— Стой, как это у тебя получилось? Платили тебе здесь в дойчмарках, а ты предлагаешь доллары…

— Так я как заработаю, так сразу поменяю на доллары… У нас там в России больше доллары в ходу, чем марки…

— Да? — недоверчиво переспросил Кавьель. — Предложение очень заманчивое, но опасное… Ладно, черт с тобой! — решился он. И, чтобы не посвящать переводчика во все подробности, сказал так: — С одним условием. То, что надо мне, я хочу получить сегодня. То, что надо тебе, ты получишь только завтра. Точнее, в ночь с завтра на послезавтра.