Ночи и рассветы

— Учусь верховой езде, — весело сказал он Космасу. — Жаль, место не очень подходящее.

— Чуточку терпения! Скоро спустимся в долину.

— Непременно! Вы здесь новичок и, наверно, скучаете? — Уоррен хотел соскочить на землю, но лошадь поднялась на дыбы, и ему пришлось ухватиться за гриву.

— Скучаю? Конечно, нет! То есть не успел еще и, надеюсь, не успею. Постараюсь поскорее сбежать в часть. А там не до скуки.

— Да, там не заскучаешь… Зато в этой деревне… Заходите как-нибудь вечером. Поговорим, музыку послушаем. Заходите сегодня…

— Сегодня я иду с партизанами.

— Правда? — Уоррен натянул поводья. — Можно я пойду с вами? Я люблю приключения… Ваши партизаны замечательные парни… Мне очень хотелось бы пойти…

— А почему бы нет? Вот только разрешит ли Антони?

— Антони? — В голосе Уоррена послышалось удивление. — Разрешит! Когда мы выходим?

Космас не успел ему ответить. С другого конца деревни донеслись громкие крики. Оглушительно лая, туда устремились все собаки Астраса. По улицам бежали крестьяне и партизаны. Лошадь Уоррена рванулась и стремглав понеслась по склону.

Космас побежал следом. Сокращая путь, он перемахнул через несколько заборов. Окруженная толпой крестьян и партизан, в деревню входила странная процессия — трое раздетых донага немцев и связной Керавноса, тащивший на спине их одежду. Немцы ежились от холода и стыда. Их лица посинели, на теле проступали большие фиолетовые пятна.

Крестьянки, ругая связного, разбегались по домам. На улице появился рассерженный Керавнос.

— Поскорее уведите их в дом! Если генерал увидит…

Как ни старался Керавнос скрыть это происшествие, генерал дознался. Он отчитал Керавноса за то, что пленных конвоировал только один партизан, и приказал немедленно вызвать виновника. Перед изумленным генералом предстал подросток лет пятнадцати.

— Как тебя зовут? — смягчаясь, спросил генерал.

— Гермес…

— Ты что же это, Гермес, натворил? Издеваться над пленными нехорошо, нечестно. Разве это подходящая мера наказания?

— А я и не думал их наказывать, — оправдывался Гермес. — Я раздел их, чтоб не сбежали! Их трое, а я один! Вот я и велел им раздеться. Без порток не убегут!

V

За околицей их догнал Уоррен с «томпсоном» и солидным запасом патронов. Он сиял, как юнец, вырвавшийся из-под назойливой опеки.

Солнце спряталось за скалами. Сумерки слетали тихо и незаметно. Распростершуюся внизу долину постепенно заполняла ночь. Оттуда поднимались прохлада и туман. Вот уже заволокло реку, и только местами ещё поблескивают стеклянные глаза воды.

— Как мне наскучили эти унылые скалы! — вдруг признался Уоррен.

Он взглянул на Космаса и улыбнулся.

— Греки очень обидчивый народ. Стоит сказать что-нибудь дурное о вашей стране, как вы уже оскорблены в лучших чувствах. У всех народов есть своя гордость. Но у средиземноморцев это уже болезнь. Может быть, поэтому вы особенно симпатичны. Так вот, я не хочу тебя обидеть…

— Я не из обидчивых. Так что не ломай голову над выражениями, говори напрямик. Не такая уж беда, если наши горы пришлись тебе не по вкусу…

— Не могу сказать, что не по вкусу. Если бы я приехал в Грецию в мирное время, то не отказался бы провести несколько дней в горах. Несколько дней, а не лет. А я здесь уже два года.

Космас посмотрел на Уоррена. Неужели этот щеголеватый, подтянутый англичанин уже два года скитается по горам?

— У вас есть очень красивые места, — продолжал Уоррен, — скажем, на островах Эгейского моря, я побывал и там. Но какая повсюду бедность! И в больших городах то же. Я не так-то уж много путешествовал, но теперь, во время войны, был в Египте, Сирии, Турции, И там, как и у вас, страшная отсталость.

— Ты приехал к нам в трудное время. Мало стран так пострадало от войны и оккупации, как Греция.

— Это правда. Но ведь нищета здесь не временное бедствие, а давнее, постоянное зло. Возьмем деревни, те, что не пострадали от войны. Полуразвалившиеся хибары, огромные семьи… Едят травы! Ну, посуди сам — далеко ли они ушли от наших предков? Не станешь же ты говорить, что все это из-за войны?

— Ты забываешь, Уоррен, что грекам никогда не давали распорядиться своей судьбой по-своему…

— Знаю. Англия сыграла в вашей судьбе не лучшую роль… Но можно ли по сей день мириться с такой жизнью? Тот, кто склоняется перед несправедливостью и не пытается постоять за себя, лучшего и не заслуживает! Я могу его пожалеть, но я же буду его презирать!

Такой проповеди Космас не ожидал. Никогда бы он не подумал, что сдержанный и уравновешенный англичанин способен на такие резкие суждения… Закончить разговор им помешали.

Спуск был крутой и опасный, тьма сгущалась, и Керавнос то и дело окликал их — боялся, что они оторвутся от группы. Потом, когда опасность миновала, речь зашла о другом. Уоррен говорил, что война скоро кончится и он вернется к своей юриспруденции.

Из его слов Космас заключил, что в английской миссии он занимает довольно независимое положение. Ничего более определенного Уоррен не сказал. Внутренние дела миссии хранились в тайне, и он был явно не расположен затрагивать эту тему. Однако ни для кого в дивизии не составляло секрета, что английская миссия, по существу, находится в ведении контрразведки. Космас слышал, что существует некая «служба 133», тесно сотрудничающая с Интеллидженс сервис. Говорили, что большинство англичан, прикомандированных к партизанским частям, — агенты этой службы. Говорили, что есть еще одна служба — ISLD, штаб которой расквартирован в Палестине. Эта служба имела своих агентов в Греции, они контролировали работу английских миссий. У Космаса не было никакого желания копаться в этих загадочных вопросах, да и Уоррен при одном упоминании о них стал замкнутым и немногословным.

Наступила ночь. Они с трудом различали спину впереди идущего. Под ногами хрустел снег. Космас поднял глаза и только сейчас заметил, что небо усеяно мелкими частыми звездочками. За густой мглой он угадывал массивные громады незнакомых гор, внизу клокотал поток.

Керавнос приостановился, подождал, пока они поравняются.

— Как дела? Не выдохся еще англичанин?

Уоррен был бодр и полон сил.

— Пусть он запишет меня в свой взвод! Нужны ему добровольцы?

— Отчего не записать? Запишу! Но здесь его не будут кормить котлетками, пусть подтянет ремешок! Голод не тетка!

— Ничего, привыкну! — смеялся Уоррен.

Реку перешли вброд. Река была широкая, дно в мелкой гальке. Потом полезли в гору. Подъем оказался глинистым, ноги вязли в грязи. В голове цепочки о чем-то оживленно спорили, Космасу даже показалось, что ссорились.

— Нет, не ссорятся, — сказал Керавнос. — Фокоса, наверно, дразнят.

Фокос был самым старшим во взводе Керавноса и среди молодежи казался совсем стариком. Однако держался он бойко и за словом в карман не лез.

— Зелены вы еще, — доносился его хрипловатый голос. — Разве можно одних мальчишек посылать? Поэтому меня к вам и приставили… Старая гвардия — это вам не шутка!

— Что за человек этот Фокос? — спросил Керавноса Космас.

— Морской волк из Пирея! Болтун, каких свет не видывал!

Трудный подъем остался позади. Керавнос объявил Привал. Уоррен угощал сигаретами.

— Мерси! — поблагодарил Фокос. Он посмотрел на марку, понюхал табак и остался доволен. — Дамская! Чего только не напоминает мне этот аромат! Помню, первый раз попробовал я дамскую сигарету в Лондоне в двадцать четвертом…

— А ты много, наверно, поездил, товарищ Фокос? — спросил Космас.

Старик улыбнулся, задумчиво и грустно. Его маленькие хитрые глазки еще глубже ушли под тяжелые рыжеватые брови.

— На море родился, на море вырос, на море жизнь свою прожил. Поскитался на своем веку. Если надумаешь объехать те моря, что я избороздил, всю жизнь проездишь, помрешь, а до конца не доберешься.

Черноволосый и смуглый, с дубленной ветрами и морем кожей, он чем-то напоминал Космасу выброшенный на сушу старый, рассохшийся баркас.