Огненная дуга<br />Повести и рассказы

Мусаев остановился перед ротой из дивизии Ивачева. Ее солдаты выглядели опрятнее других, будто только что пришли с отдыха, хотя дивизия уже два месяца не выходила из боев. Мусаев стоял перед ротой, вглядываясь в открытые лица бойцов. Левофланговый роты, сержант, уже пожилой человек, кавалер четырех орденов, с двумя нашивками за ранения — одной золотой и второй красной, с подстриженными ежиком усами, сдерживая дыхание, смотрел на генерала. Мусаев улыбнулся — это была первая улыбка на его хмуром лице за время церемонии — позвал:

— Верхотуров!

Сержант сделал три шага вперед, четко отдал честь, доложил:

— Сержант первой роты Верхотуров по вашему приказанию…

Мусаев шагнул к нему с протянутыми руками, обнял его и звучно поцеловал.

— Пришлось еще встретиться, Никита Евсеевич!

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — не смущаясь, ответил Верхотуров, искоса поглядывая на товарищей, словно проверяя, какое впечатление произвела на них его встреча с генералом.

Скворцов, внимательно наблюдавший за Мусаевым и сержантом, увидел всеобщее удивление, но оно было таким добрым, что все лица расплылись в улыбках. За спиной Скворцова послышался голос Юргенева:

— Суворову это было позволительно.

— А Мусаеву, скажете, нет? — тихо спросил Алиев.

— Я ничего не говорю, — ответил Юргенев.

Мусаев отпустил сержанта из своих объятий, оглядел его, спросил:

— Много уральцев в вашей дивизии?

— Почти все уральцы! — бойко и как-то даже радостно ответил Верхотуров.

— Хорошо. Люблю земляков. С ними и жить хорошо и воевать приятней. Расскажи ребятам, как на Волге дрались…

— Есть рассказать, товарищ генерал-лейтенант!

Верхотуров встал в строй, а Мусаев повернулся к сопровождавшим его генералам и офицерам, словно извиняясь, сказал:

— Вот добрая встреча… Не только земляк, а еще и дружок покойного отца. И дома в деревне напротив… — Лицо генерала было освещено такой ясной улыбкой, будто он глядел куда-то вдаль, через все прожитые годы, прямо в детство, и всем показалось, что он не так уж суров, каким хочет выглядеть, да и молод еще совсем не по званию. И сразу стало веселее в группе сопровождавших, послышался тихий разговор. Мусаев отдал команду, роты пошли по перрону, звучно печатая шаг. Генерал-лейтенант проводил их взглядом. С лица его вдруг исчезло благожелательное выражение, он сказал, обращаясь к начальнику штаба.

— Подробный разговор будет в двадцать ноль-ноль в штабе армии. У меня только один вопрос: почему армия прекратила наступление?

Юргенев сухо откашлялся, глядя на Алиева, Городанова и Скворцова. Генералы молчали, ожидая, что скажет начальник штаба. Мусаев подождал несколько секунд, резко повернулся и пошел к машине. Юргенев шел за ним, плотно сжав губы. Дул резкий ветер, пахнущий речной влагой и дымом пожарищ.

3

Машина командующего медленно двигалась по городу, поднимаясь к старинной крепости. Стены крепости выдержали много осад и штурмов. Здесь сражались еще войска Суворова и Чичагова. Немецкая артиллерия оставила новые следы на древней каменной кладке. Кружевные минареты, превращенные в колокольни, зияли пробоинами. Четырехугольные башни имели зазубрины, словно лезвия серпов. Мусаев грустно разглядывал город. Голые сады, чуть тронутые темным загаром набрякших почек, были смяты танками, старые грушевые деревья лежали поверженные на земле, испуская тонкий запах весенних соков, вытекающих из ран. Трудно надеяться, что сломленному дереву удастся залечить пробитое осколками тело, но раны заплывают соком, будто дерево стремится воскреснуть к новой жизни. И дома залечивают раны. Вон в окне появилась фанерная заслонка от дождя и ветра, в дом вернулись жители. Рядом два старика замазывают свежей глиной заложенную булыжником пробоину в стене. Город оживал на глазах. На улицах все больше появлялось горожан, возвращавшихся из прибрежных камышей, где они отсиживались во время боя.

У самой крепости машину задержал транспорт с боеприпасами. Трофейные машины, круторогие волы, худые, мордастые румынские кони, запряженные в деревенские телеги, переругивающиеся возчики-старики и ребята — все с топорами, с кнутами и автоматами, — женщины в подоткнутых юбках, чтобы грязь не налипала на подолы, и среди них лишь один военный — майор интендантской службы, начальник артснабжения дивизии. Впрочем, сейчас же из ворот вышла та самая рота, возле которой Мусаев задержался на перроне. У каждого солдата из карманов и заплечных мешков торчали гранаты. Один тащил на плече ящик со взрывателями, другой — миномет, третий — опорную плиту. Верхотуров подбежал к майору, что-то сказал. Солдаты быстро разместились по машинам и подводам. Обоз тронулся. Повинуясь знаку регулировщика, подобно встречной волне, прибиваемой к берегу, прямо под стенами домов проследовал встречный обоз. В мажарах, набитых сеном и соломой, были раненые: одни из них лежали, вытянувшись, устремив к небу усталые глаза, другие сидели, прижимаясь спинами к крутым бортам мажар. Лица у всех были утомленные, обросли щетиной. Многие раненые спали, несмотря на неудобное положение и толчки.

Капитан Суслов, ехавший вместе с командующим, выскочил из машины и побежал к майору, прыгая по булыжникам, чтобы не запачкать свои щегольские сапоги. Майор растерянно козырнул в ответ на его резкий окрик. Мусаеву не понравилось, как майор подобострастно отвечал капитану, не понравилась и напористость Суслова, явно кичившегося своей близостью к командующему. Мусаев сегодня особенно остро примечал все недостатки людей, с которыми встречался. Он не только знакомился с ними, но как бы изучал каждого из них. Ведь это именно те люди, вместе с которыми ему предстояло воевать, побеждать врага. Он приоткрыл дверцу кабины, откинулся на сиденье, чтобы его не видели, и прислушивался к разнообразным шумам.

Обозы разошлись, оставив узкий коридор для проезда. Суслов возвращался к машине командующего. С одной из мажар его окликнул тихий девичий голос:

— Товарищ Суслов!

Капитан обернулся, лицо его изменилось, глаза потемнели, губы дрогнули. Он подошел к мажаре, в которой полулежала девушка в шинели с перевязанной рукой. Она привстала на колени. Суслов взглянул на машину Мусаева и, не увидев генерала, быстро спросил:

— Что с вами, Галина Алексеевна?

— Рука прострелена.

— Ну это не опасно. Отдохнете, поправитесь…

— Я хочу обратно…

— Нет, нет, поезжайте в госпиталь…

Мусаев смотрел на нежное, совсем молодое, но уже тронутое морщинками усталости лицо девушки. Она с нескрываемой радостью устремилась навстречу капитану, а он разговаривал словно по обязанности. И рядом с мажарой Мусаев увидел майора, лицо которого было искривлено страдальческой гримасой.

— Рацию разбило, — печально сказала девушка, а Мусаеву казалось, что она хотела сказать другое.

— Вернетесь, получите новую, — как-то наигранно-весело ответил Суслов, в то же время нервничая, желая поскорее закончить разговор.

Девушка опустилась на сено, протянутая рука бессильно упала.

Суслов торопливо произнес:

— До свидания, Галина Алексеевна, выздоравливайте! — Повернулся, будто не заметив протянутой к нему и бессильно опустившейся руки девушки, пошел к машине. Опять изменилось выражение его лица: оно стало вдруг озабоченным и одновременно каким-то неприятно услужливым. А тем временем из-за мажары вышел майор, воскликнул с плохо разыгранным изумлением:

— Товарищ Казакова, здравствуйте!

— Здравствуйте, товарищ Тимохов, — тихо ответила девушка, все еще провожая взглядом капитана.

— Вот и встретились, — сказал Тимохов, поправляя мятую, грязную шапку. В бледно-голубых глазах его таился испуг. Бессознательными движениями его короткопалые руки оправляли шинель. Девушка молчала.

— А я вам подарочек припас, Галина Алексеевна, — вдруг сказал майор и запнулся.

Девушка с безразличным видом спросила:

— Какой?..

— Новую рацию, знаете, последнего выпуска, портативную. Вся величиной с конфетную коробку. Хотел, знаете, ее лентами перевязать и вместо конфет подарить…