Огненная дуга<br />Повести и рассказы

Последние два танка шли прямо на него. Он подумал о Марине и о том, что обещал Георгию уберечь ее. Затем выстрелил в первый танк и остановил его. Второй танк надвигался подобно горе. Демидов нащупал на земляной полочке в окопе противотанковую гранату и поднял ее.

Марина бросилась на помощь Демидову. Она увидела, как последний танк налетел на бруствер окопа, прыгнул неуклюже и тяжело, словно пытался раздавить не только пушку и человека, но и самую землю, которая защищала Демидова. Над окопом поднялся столб дыма и пламени, танк остановился, накренившись, постепенно обрастая жидким мечущимся огнем.

И тогда к Марине вернулось то спокойствие, с которым она проходила по вражеским тылам, по кровавым полям войны. Теперь она оставалась последним командиром на мосту. С ней было только три девушки-радистки, несколько санитарок да раненые. Люди, защищавшие западный конец моста, ничем не могли помочь ей. Прижавшись к железным перилам, Марина спокойно ждала, когда фашисты откроют люки горящего танка. Она хотела прежде всего отомстить за Демидова. И, увидев, как они вылезли из танка, Марина дала расчетливую очередь из автомата. С холодной отчетливостью заметила, как они падали: один — взмахнув руками, другой — подпрыгнув, как раненое животное, третий — ничком.

Оставшиеся в живых ее солдаты заняли окоп, в котором погиб Демидов. Немцы стреляли по-прежнему, но не решались идти в новую атаку.

Вспомнив о дежурном минере, она спустилась под мост и уточнила сигналы взрыва на случай, если опоздает помощь. Пройти на западный конец моста она не могла и не хотела посылать кого-нибудь на верную смерть. Люди там знали не хуже ее, что надо делать, и она спокойно вернулась в траншею, ожидая танки. Сколько бы ни стреляли гитлеровцы, они не могли разрушить моста и убить всех людей на нем. А пока был жив последний человек, Марина знала: фашисты мост не возьмут.

Она приподнялась над краем окопа, ожидая, когда начнется новая атака.

Она увидела далекое шоссе, по которому текли черные толпы беженцев, упираясь в танковый заслон перед мостом и поворачивая обратно, а затем на юг, прямо по полям, по дачным садикам, ища другой переправы. Даже отсюда было видно, как смешались на шоссе и его обочинах повозки, велосипеды, автомобили. Видно было, как солдаты, которых легко было отличить по цвету одежды, сталкивали в кюветы мешающие им машины. И с яростью сказала про себя:

«Ага, зашевелилась Германия!»

И тут она снова увидела три танка, рванувшиеся к мосту. Несколько парашютистов, не ожидая приказа, поползли навстречу им вдоль парапета. Затем послышались взрывы.

Когда рассеялся чад и пыль, Марина увидела, что первый танк горит синим, пока еще бледным пламенем. Затем вспыхнул и второй. Ее люди бросали свои последние гранаты так же верно и точно, как делали это на ученье.

Но один танк вырвался вперед. Марина приподнялась с гранатой в руке. Танк приближался, нависая как глыба. А за ним, вдалеке, на внезапно опустевшем шоссе, словно там только что поднялась буря, показалась колонна других танков, оливково-серого цвета, и Марина поняла, что это идет помощь.

Она швырнула гранату в последний немецкий танк. Тонкие струи огня, вырвавшиеся из танкового пулемета, обожгли ее тело и руки. Опускаясь на дно окопчика, она увидела, как танк закружился на месте. К нему, бросая гранаты, бежали ее товарищи. Но слабость овладевала его все больше, и она опустила голову, вытянулась всем телом, ощущая боль и радость, — все было сделано, и сделано хорошо.

…Танк Сибирцева прошел рядом с нею. Высунувшись из люка, Георгий всматривался в воспаленные, окровавленные лица людей, кричащих и размахивающих автоматами. Десантники Сереброва рассыпались по пустырю, по шоссе, на котором уже не было ни людей, ни повозок. Часть танков прорвалась на западный конец моста. Сибирцев приказал им пробиваться в город, где все еще слышалась стрельба.

Возбужденно смотрел майор на прошедших через смерть и уцелевших людей, ища среди них Марину.

Яблочков остановил машину. Сибирцев с трудом услышал его голос:

— Все в порядке, товарищ майор. Можете пройти на командный пункт.

Сибирцев выпрыгнул из танка. Какая-то девушка подбежала к нему и поцеловала.

— Где лейтенант Стрельцова? — спросил он.

— Там, — указала она и отвернулась, испугавшись его потемневшего лица.

Неверным шагом пошел он по мосту, обходя убитых и раненых, наклоняясь, чтобы различить их лица. Никто не спрашивал, кого он ищет. Сибирцев вышел на противоположный конец моста, оглядывая это трудное место боя. Догорали танки. Лежали мертвые и раненые. Спрыгнув в окоп, Сибирцев посмотрел на мертвых, боясь увидеть среди них Марину.

Несколько девушек теснились возле подруги, приподнимая ее. Но. вот девушки отстранились, и он узнал Марину. Марина сидела с закрытыми глазами, прислонившись к стенке окопа. Он опустился рядом, тихо окликнул, словно она спала. Глаза ее приоткрылись.

— Георгий! — как будто еще не веря, позвала она. Чуть-чуть шевельнулись пальцы, она попыталась протянуть ему руку и не могла.

Санитарная машина остановилась возле окопа, бросив тень на их лица. Девушка, показавшаяся Сибирцеву знакомой, бережно отстранила его от Марины. «Вера», — подумал он мельком и удивился тому, что может еще видеть и запоминать. Две другие девушки развернули носилки, ловко подняли и положили на них Марину. Он шел рядом, держась рукой за носилки, словно боялся, что стоит отпустить их, и Марина исчезнет, А вокруг был свет утра и солнца, осенний, холодный, но обещающий тепло к полудню.

Рига — Москва

1944–1961

ГЕНЕРАЛ МУСАЕВ

1

Гроб с телом бывшего командующего армией отправляли в Москву из маленького городка на Днестре, последнего, который генерал увидел освобожденным.

Скорбно рыдал сводный оркестр под голубым мартовским небом. Роты почетного эскорта, прибывшие из всех дивизий, неподвижно стояли на резком ветру, выравняв штыки в одну тонкую линию от старой русской крепости на берегу Днестра до разрушенного бомбами вокзала у подножия холма. Похоронная процессия медленно двигалась мимо солдат. Гроб был установлен на бронетранспортере. Впереди шли генералы и полковники, неся на атласных подушечках ордена и медали — награды за героизм и долгую, безупречную службу Отечеству. Тут были и три Георгиевских креста за храбрость, проявленную покойным еще в первую мировую войну, и не менее десяти советских боевых орденов, и, наконец, две Золотые Звезды Героя Советского Союза, полученные за битву на Волге и за форсирование Днепра. Вокзал еще дымился после недавней бомбежки. Бронетранспортер остановился на перроне. Соратники генерала сняли тяжелый гроб с машины и внесли в вагон. Там они постояли несколько минут, прощаясь с покойным. Четыре солдата закрыли гроб крышкой. Женщины из медсанбата дивизии полковника Ивачева осыпали его цветами.

Эти цветы тоже имели свою историю. Только накануне дивизия Ивачева, действующая на правом фланге армии, прорвалась наконец к Днестру и штурмом взяла бывший совхоз «Счастье», превращенный оккупантами в поместье фельдмаршала Ауфштейна, командующего противостоящим участком фронта. Теперь наша армия упиралась обоими флангами в Днестр, выполнив последний приказ бывшего командующего. Оттуда, из совхоза, и привезли цветы приехавшие на проводы офицеры. Оттуда же доставили бутылку днестровской воды, как символ грядущей победы. Сама освобожденная земля прощалась с генералом.

Теперь, когда генерал был мертв, даже фашисты признали, что он был талантливым полководцем. В доставленных из-за линии фронта разведчиками газетах, которые издавал отдел пропаганды армии Ауфштейна, была напечатана статья фельдмаршала о гибели командующего русской армией. В статье фельдмаршал не только признавал талант полководца за покойным генералом, но вместе с тем утверждал, что у русских будто бы нет достойного преемника на место погибшего и он, Ауфштейн, возьмет наконец реванш за свои прежние неудачи. Далее в статье сообщалось, что новым командующим русской армией назначен генерал-лейтенант Мусаев, которого он, Ауфштейн, уже бил дважды и побьет в третий раз. Фельдмаршал обращался с призывом к солдатам и офицерам своей армии верить в ее окончательную победу, стоять насмерть на правом берегу Днестра, этом «великом валу германской обороны». «Маневренная война кончилась, — категорически утверждал Ауфштейн. — Начинается позиционная война, в которой никто никогда не побеждал германского солдата…» Автор, правда, не приводил примеров из истории войн, потому что такие примеры могли вызвать ненужные воспоминания. Впрочем, гитлеровцы не привыкли к доказательствам: они все еще верили на слово своим большим и малым фюрерам.