Мы еще вернемся в Крым

По бокам дороги, сброшенные в кювет, как черные скелеты, торчали остовы обгорелых машин разных марок. Были и легковушки, один трактор, но все больше грузовики. Один вид их навевал грустные мысли. Навстречу по открытой дороге на большой скорости катила трехтонка, поднимая легкое облако дорожной пыли. Она, подпрыгивая на ухабах и камнях, шумно промчалась мимо и покатила вниз, в Балаклаву.

Подъем заканчивался, и Петро притормозил машину под невысокой кремнистой скалой у последнего небольшого поворота дороги. Под скалой росли густые заросли шиповника и боярышника. Далеко вдали открывался голубой простор моря и край города, окутанный черными космами дыма. Над городом, низко пронизывая дымные космы, шныряли юнкерсы и мессеры.

– Летают, сволочуги, как хотят, – сердито ругнулся Баркин.

– И куды хочут, – согласился Петро.

Баркин и шофер Петро Чуб в кабине, а Игнатенко трясется в отсеке кузова, охраняет диверсантов. Сержанты меж собой договорились, что сначала в кабине будет ехать Баркин, а потом Чуб.

– Проскочим? – снова спросил Баркин, не скрывая тревоги.

– Моли Бога, шоб и мы проскочилы, як воны, – ответил Петро, имея в виду промчавшуюся мимо них трехтонку.

Впереди голый участок каменистой дороги, даже без обычного кювета. Ни деревца, ни кустика. И по бокам открытой дороги, как указательные знаки, торчали обгорелые скелеты машин, многие изуродованы, покорежены прямым попаданием снаряда или осколками разорвавшихся рядом авиационных бомб.

– Жми на полную катушку!

Петро дал газу, и машина, надрывно взвыв мотором, рванула вперед. Подпрыгивая на камнях и колдобинах, она катила все дальше и дальше, отмеряя колесами опасный участок пути. Снаряды рвались то далеко впереди, то сбоку, мелкие осколки, словно горох, тарахтели по железному кузову, оставляя вмятины, а местами пробивая его.

А когда осталось до окончания открытого участка дороги совсем ничего, из-за дальней горы вылетели два «юнкерса». Увидев одинокую машину, они, сделав разворот, пошли, быстро снижаясь, навстречу ей.

Петро резко затормозил и чуть отвернул в сторону. Машина дернулась, затрещав железными ребрами, заскользила по ракушечнику, оставляя темный след от колес. Баркин рывком качнулся и стукнулся головой в лобовое стекло.

– Держися! – выкрикнул Петро.

Впереди по дороге змейкой прогремели взрывы. Самолет, яростно взвывая мотором, пролетел над ними. А Петро, не теряя времени, дал газ и вырулил на дорогу. Одной рукой он держал руль, а второй сжимал ручку переключения скорости. Дорога ему была хорошо знакома, и он не раз уже вел единоборство с воздушными хищниками.

Но едва Петро вырулил на проезжую часть, как под передние колеса угодил снаряд. Разрыв вздыбил машину, во все стороны полетели части мотора, кабины и она, с развороченным передком, косо повалились набок. Задние колеса продолжали по инерции крутиться.

Два самолета, как хищники, один за другим пролетели над ней, добивая из пушек и пулеметов. Языки пламени заплясали и охватили остатки кабины и искореженный железный кузов с разорванным боком.

– Кто живой?

Алексей Громов очнулся первым, тряхнул головой, пошевелил руками и ногами. Все на месте, целое. Только горела набитая на лбу шишка и левое ушибленное плечо.

– Кто живой? – повторил Алексей.

Рядом пошевелился Сагитт, высвобождаясь от навалившегося на него румына. Валеску лежал тяжелым мешком, не подавая признаков жизни. На спине между лопаток на светлом френче расширялось кровавое пятно.

– Придавил меня, гад!

– Я есть тоже живой, – подал голос Ганс Заукель.

– Смотри, Леха, фриц по-русски тумкает! – удивленно произнес Сагитт.

– Я не есть Фриц, я есть Ганс! – ответил Заукель.

– Значит, прикидывался, так?

– А ви не спрашивал меня, как я знаю русски или нет!

– Во дает! – сказал Сагитт, поднимаясь на ноги.

Алексей потряс Артавкина:

– Гриша, ты как? Живой?

– Не знаю, – ответил Артавкин. – Голова гудит…

Сагитт тем временем высунулся в проем, огляделся. Выразительно свистнул:

– Свобода, братва!

– Я те дам… свобода! – в решетчатую дверь просунулось дуло автомата. – Ложись, гад… немецкий!

Короткая очередь, и пули пробили дырки в железном кузове над головой Сагитта.

Алексей взглянул на охранника. Игнатенко сидел, скорчившись, прижимая левую окровавленную руку к животу, сквозь пальцы которой вылезали светло-сизые внутренности, а правой сжимал автомат.

– Не… не двигаться, сволота… немецкая!

Громов переглянулся с Сагиттом. Тот понял, что надо отвлечь охранника.

– Не стреляй! Я ложусь!

– Лежи и… не двигайся!

Алексей, подсунув руку под тело румына, чуть приподняв его, рывком бросил на дуло автомата. Загремели выстрелы. Но этих долей секунд было достаточно, чтобы Сагитт оказался у решетчатой двери и вырвал автомат из руки охранника, а потом прикладом, тычком ударил его по голове. Тот охнул и повалился набок.

– Отрываемся! – Алексей махнул рукой в рваный проем кузова.

Помогли выбраться Артавкину, перебежали дорогу, придерживая руками штаны. Остановились за искореженным, обгорелым армейским грузовиком.

– Меня бросайт не надо!

К ним торопился Ганс Заукель, держа обеими руками штаны.

– Вали отсюда! – сказал ему Артавкин.

– Меня бросайт не надо! Бите! Пожалуста! – в голосе Ганса была мольба и страх. – Я буду хороший товариш!

– Отвали! Ты свободен! – сказал ему Сагитт. – Шнель!

Алексей оглядел своих товарищей, улыбнулся.

– Команда засранцев, а ну, снимай штаны!

Сам первым стал стягивать немецкие армейские. Офицерскую куртку сбросил еще в машине. Сагитт и Григорий последовали его примеру. Каждый оказался в морской тельняшке, трусах и сапогах.

– Циркачи! – рассмеялся Артавкин.

– До первого патруля, – сказал Сагитт.

Один за другим прогрохотали три взрыва. В грузовик со звоном врезались несколько осколков.

– Надо сматываться! – сказал Алексей. – Дорога под обстрелом!

Огляделись. Дорога пустынна. Вокруг ровная скалистая площадка. Лишь впереди дорога круто идет под уклон, оттуда, из низины, выглядывают зеленые макушки деревьев.

– Перебежками по одному! – скомандовал Громов.

На спуске с горы устроились под деревом. Передохнули. Сюда снаряды не долетали. Осмотрелись. Дорога, петляя по склону, скрываясь в зелени деревьев, уходила вниз, к аэродрому, а дальше голубел простор моря. Над аэродромом кружили немецкие самолеты, сбрасывая бомбы. С земли по бомбардировщикам палили зенитки, и темные разрывы возникали в небе, отгоняя самолеты. Ласковый ветерок с моря доносил глухие звуки взрывов бомб, стрельбу зениток.

– Херсонес, – сказал Громов.

По дороге, которую они только что одолели, мимо них с гулом и грохотом прокатили три пятитонных грузовика. В кузовах, среди ящиков и мешков, тряслись женщины и дети.

– Меня бросайт не надо!

На спуске с горы показался Ганс Заукель. Он тоже сбросил с себя офицерскую форму. В голубой нижней шелковой рубахе, серых трусах, на волосатых ногах – блестящие хромовые сапоги.

– Настырный, не отвяжется от нас, – усмехнулся Артавкин.

– Что будем делать с ним? – спросил Сагитт.

Алексей посмотрел на немецкого капитана. Жалкий вид был у него, в глазах страх и мольба. Ничего хорошего его не ждет в тылу русских. Пропадет, убьют запросто. Жалко его стало по-человечески. Вспомнил, как Ганс помогал захватить самоходную баржу.

– Хрен с ним, пусть остается, – решил Громов, – сами сдадим военнопленного!

В этот момент за спиной Ганса разорвался снаряд…Когда дым и пыль рассеялись, на том месте уже никого не было.

– Довоевался, – сочувственно произнес Сагитт.

– Надо же! – сказал Артавкин. – Приперся черти откуда, из самой Германии сюда, в Крым, чтобы тут так запросто отдать концы.

Некоторое время все трое молча смотрели туда, на спуск с горы. Каждый невольно подумал, что им повезло.

– Засиживаться нечего! Надо разведать местность, это раз! – размышлял вслух Алексей. – Раздобыть одежду, два!