Наступление

— В данный момент ничего конкретного. Я только делюсь с тобой своей тревогой. Расскажу и еще об одном назревающем снизу настроении: дружбы напирают на нас, требуют захвата власти нами.

— Опасное отклонение, — резко ответил Цветков.

— Почему? Не потому ли, что не согласовано с коммунистами, или, может, потому, что нет приказа из Москвы?

— Нет, — раздраженно ответил Цветков, — потому что откроется еще одна дверца для будущего девятого июня.

— Из двух зол выбирают меньшее. У меня много непосредственных замечаний и по работе союзного руководства. И между нами говоря, там назревают решительные события, если коммунисты не сделают серьезных уступок.

— Но это означает раскол союза, разрыв… Нет, нет, я не согласен! — Цветков стукнул ладонью по столу. — Пытаться самостоятельно захватить власть — это все равно что рубить сук, на котором сидишь. Это означает лить воду на чужую мельницу, плясать под чужую дудку.

— Хватит нам и того, что есть! — разгорячился Банков. — А разве мы не пляшем под русскую балалайку? Если однажды мы должны будем с чистой совестью предстать перед судом истории, то и тогда мы будем защищать наш основной и священный принцип — никаких посягательств на землю крестьянина, на святую частную собственность и предпринимательство…

— Из-за чего мы вот уже несколько десятилетий топчемся на месте, — раздраженно подхватил Цветков, — и примирились с нашей вековой отсталостью.

— Я говорю не об этом, а о равнодушии и пассивности, которые становятся причиной того, что мужики проклинают нас на чем свет стоит за то, что мы их превратили в батраков коммунистических выскочек.

— И я в свою очередь буду тебе возражать, — повысил голос Цветков. — Я предпочитаю идти с коммунистами, чтобы потом не оказаться в одном лагере с капиталистами и фашистами. Я не отрицаю, что в селах существуют еще недоразумения; по моему мнению, они и неизбежны в подобном водовороте. Но это не означает, что из-за мелочей надо терять главную цель, а именно — делать жизнь народа лучше.

— Твои волосы давно поседели, — тяжело вздохнул Банков, — а ты… — Он недоговорил.

— А я не поумнел, да? — спросил Цветков.

— Наоборот, ты всегда блистал острой и меткой мыслью, но, к большому сожалению, остался неисправимо наивным человеком. Ты, такая высоконравственная личность, сам сходишь со своего пьедестала, чтобы сравняться с толпой. Твое место выше, в союзном руководстве, в совете министров. Откровенно говоря, мне грустно, что ты сам себя обрекаешь на роль прислужника областного комитета коммунистов. Если хочешь, я назову тебе имена по крайней мере десяти человек, которые шумят там, наверху, но ни один из них не стоит даже твоего мизинца. Да разве они хоть когда-нибудь имели большое влияние среди союзных масс, разве они были более последовательными патриотами, чем ты?

— Банков, — улыбнулся Цветков, — благодарю тебя за совет, при случае им воспользуюсь…

Банков прервал его:

— Более подходящий случай, чем этот, вряд ли будет…

— Почему?

— Обещаешь мне сохранить тайну?

— Ты же хорошо знаешь, что у меня никогда не было вкуса к сплетням.

— Только поэтому и доверяю тебе очень важную тайну. Здоровые силы в союзном руководстве весьма озабочены будущим страны…

— В каком смысле? — прервал его Цветков.

— В том смысле, что необходимо пресечь попытки коммунистов осуществить большевизацию страны.

— И ополчиться против России? — удивленно спросил Цветков.

— Нет, принять помощь Америки и Англии для сохранения нашей национальной независимости.

— И пойти по пути рискованных авантюр? — продолжал удивляться Цветков.

— Нет, успех гарантирован. Понял, кто стоит за нами? Сделаем ставку на ту часть военных, которые не скомпрометированы. Поставим перед коммунистами несколько условий: ликвидация института комиссаров в армии, отказ от присутствия их в министерстве внутренних дел и правосудии, изменения в законе о народном суде. Конечно, они откажутся, и тогда наши люди выйдут из правительства и Отечественного фронта, вызовут открытое вмешательство союзной контрольной комиссии и соответствующих правительств великих держав. Только так мы в один прекрасный день сможем предстать с чистой совестью перед судом истории.

— От меня вы чего хотите? — глухо спросил Цветков.

— Возглавить окружное руководство дружбы, поддержать тех наших товарищей из постоянного присутствия, которые первыми бросят перчатку.

— Ответ ты хочешь получить сейчас? — тихо спросил Цветков.

— У тебя есть время, обдумай, взвесь…

— Нет, я готов дать ответ сейчас. На меня не рассчитывайте! — несколько раздраженно сказал Цветков. — Я не желаю впутываться в эти авантюристические комбинации. И тебе я бы посоветовал отказаться, пока не поздно.

— Сомневаешься в успехе?

— Напротив, полностью уверен в вашем крахе. Поэтому советую тебе отказаться от этой авантюры, пока еще можно.

— А в противном случае?

— Дорого заплатишь.

— Сообщишь в милицию?

— Я дал тебе слово, — сердито ответил Цветков. — Но если не сделаю этого я, сделает другой…

Глава четвертая

Грузовик остановился. Слановский выглянул из кабины. С двух сторон шоссе громоздились темные скалы, и у него возникло такое чувство, будто он попал в тесную и глубокую дыру. По крайней мере, таким показалось ему на первый взгляд ущелье, где они остановились.

Шофер охрипшим, простуженным голосом сказал:

— Господин поручик, идите вниз по тропинке в крайний домик, там находится помощник командира Тодоров.

— А разве штаб здесь? — удивленно спросил Слановский. Ему все еще не верилось, что люди могут жить в этом глубоком ущелье.

— Так точно, внизу полянка, река, там в двух соседних домах размещены штабные.

Шофер, подавая его багаж, шутливо заметил:

— Здорово вас нагрузили земляки!

— А что делать, не откажешься ведь, все хорошие парни, — улыбнулся Слановский и пошел по тропинке.

Какой-то солдат ввел его в дом. Двое других сушили около печки портянки. Один из них, как был — босиком, вскочил. Слановский сделал ему знак рукой, чтобы он сел. Как только Киро показался на пороге, Чавдар радостно воскликнул:

— Вот и Слановский! Ну наконец-то, добро пожаловать! А мы как раз сегодня говорили с Тодоровым о тебе. Ну, рассказывай, какие новости. — Приветливо улыбаясь, он смотрел ему прямо в глаза.

— Погодите, дайте хоть дух перевести. — Бросив на пол вещевой мешок, Слановский протянул ему руку.

С охапкой дров вошел адъютант Чавдара. Он сложил дрова около печки и тихо спросил:

— Подбросить еще?

— Хватит, как бы не разнежиться чересчур, а то нам еще шагать да шагать под открытым небом…

Когда они остались одни, Слановский начал рассказывать ему о новостях в селе, в городе, о близких и знакомых. В конце Чавдар осторожно спросил его:

— Ее видел?

Слановский покраснел. Он помолчал, а потом тихо ответил:

— Видел.

— Ну и как?

— Да ничего особенного. Все еще никак не может понять, почему и в силу каких причин меня не тронули. Она говорит, что этот вопрос задает себе сама, а другие, мол, этому удивляются. Мне кажется, что Данчо продолжает бередить эту рану.

— А с ним вы виделись?

— Виделись, но совсем накоротке.

— И что же?

— Да торопился он очень. Встретились с ним в коридоре. Я шел тогда к Чугуну, он теперь тоже в областном управлении милиции работает.

— Неужели? Ну и что же дальше?

— Тебе персональный привет. Он меня очень внимательно выслушал. Там был еще какой-то незнакомый товарищ. Чугун два или три раза упоминал в разговоре его имя, его фамилия — Крачунов.

— Я его, наверное, не знаю, — предположил Чавдар.

— Он держался со мной подчеркнуто холодно, пытался уличить меня в чем-то, задавал перекрестные вопросы и все склонял к одному — от партии секретов не должно быть, в моем прошлом, мод, не все ясно, и я должен обо всем рассказать. Если в чем-нибудь я ошибся, проявил малодушие, то они все это учтут и будут великодушны. В конце он даже попытался попугать меня — чем дольше я буду откладывать признание, тем больше ухудшу свое положение…