Наступление

— Что ни говорите, но мне кажется, что это мелкая рыбешка, — подал голос Санди.

Розов продолжал:

— Положение на фронте не блестящее. Кое-кто из военных, добровольно перешедших на нашу сторону, начинает доставлять нам неприятности. Хочу довести до вашего сведения, что бюро партийного комитета решило направить товарища Чугуна вам на помощь.

После сильной контузии от взрывной волны Слановский пришел в сознание лишь в больнице. В первые дни ему казалось, что все его тело раздавлено и перебито. Но через неделю он уже встал на ноги. После больницы ему дали десятидневный отпуск, и он решил съездить домой. В Камено-Поле он ехал с противоречивым чувством: с одной стороны, ему хотелось повидать сестренку и близких, а с другой — он испытывал угрызения совести из-за того, что не вернулся в роту, к своим солдатам.

Кирчо еще не отдохнул с дороги, как в дом к ним потянулись родственники и близкие его солдат. Они расспрашивали его о своих, а он успокаивал всех, хотя разговорчивая бабушка Луканица не давала ему вставить хоть пару слов.

Мать Кутулы начала тихо плакать. Бабушка Луканица тоже вытирала слезы. Спохватившись, она перестала плакать, начала утешать и ободрять женщин:

— Ой, бабы, что это вы раскисли? Вернутся наши молодцы живехоньки да целехоньки, если Кирчо ими командует. Он-то знает свое дело, он их всех защитит.

— Скажешь тоже, бабушка Луканица! Да разве пуля будет спрашивать, в кого ей попасть? — продолжала причитать мать Кутулы.

— Господь все видит. Хватит нам прошлой войны, — стояла на своем бабушка Луканица.

— Если бы видел, не было бы такой беды.

— Видит, видит, у него есть тетрадь, и он все в нее записывает…

Бойка и Русалина прыснули со смеху, и бабушка Луканица, стараясь казаться строгой, пожурила их:

— Хорошо вам, никаких забот! А вот если бы ваши парни попали в это пекло, тогда бы вы иначе запели, желторотые цыплята. Кирчо, — шутливо начала она, — выбери нашему негоднику какую-нибудь иностранку, ох и справит тогда бабушка Луканица свадьбу!

— Поглядите-ка на нее! — засмеялась жена Пени. — Да неужто здесь девушки перевелись?

— Не перевелись, дочка, но там-то не знают, чего мы стоим…

На второй день Киро Слановский не устоял перед искушением избавиться от болезненного и мучительного чувства обиды, вызванного недоразумением, возникшим между ним и Лиляной.

Погода стояла хмурая и мрачная, низко нависали облака. По Гайдуцкой вершине полз серый туман, время от времени начинал моросить мелкий дождь. Ветер проносился над мокрым полем, свистел в голых ветках деревьев, запутывал крылья одиноких воронов, сидевших вдоль дороги, и уносил далеко в сторону их печальное карканье. Осым вышел из берегов и залил луга. Вода мутным потоком остервенело неслась к Дунаю.

Настроение у Лиляны было тоскливое. Промозглая погода и туман еще больше угнетали ее. Отвечать урок она вызвала самого слабого ученика в классе, второгодника Петко, сына Гешо Молдова.

Петко писал мелом на доске, стирал ладонью, а его длинные красные уши ждали подсказки с первых рядов.

Он искоса посматривал на Лиляну. Увидев, что она почти не слушает его, перестал писать на доске.

Лиляна, казалось, ушла в себя. Она мгновение молча смотрела на Петко и, тихо кивнув ему, отпустила его на место. Петко облегченно вздохнул и широкими шагами направился к задней парте. Она продолжала рассеянно смотреть в окно. Ветер слегка рябил воду в широкой луже. Вдруг сердце ее забилось, как у испуганной птицы. Через площадь к общине, держа в руке платок, бежала встревоженная женщина.

Прозвенел звонок. Лиляна взяла журнал и вышла из класса. Она вошла в учительскую комнату и устало опустилась на стул.

— Знаешь, — обратилась к ней учительница Станева, почесывая на щеке свою волосатую бородавку, — Ружка осталась сиротой. Убили ее отца. Боже мой, когда ж наконец кончится эта война? Он был моим учеником, прости его, господи, и помилуй. Всегда был такой веселый, все, бывало, смеется. И вот его уже нет. То об одном сообщат, то о другом, — вздохнула она и закрыла классный журнал.

Учительница второго класса, пожилая, болезненная полная женщина с дряблыми щеками и припухшими глазами, заплакала, потом, не вымолвив ни слова, вытерла слезы.

Станева вздохнула и едва слышно проговорила:

— Там и теперь проливается кровь… Сколько парней зовут на помощь своих матерей?..

Лиляна, вздохнув, посмотрела на часы: перемена заканчивалась.

В классе Лиляна села за стол. Дети еще не утихомирились. Но ее угнетенное состояние неожиданно передалось им. Ружка еще ничего не знала о судьбе отца. Ее косички с вплетенными в них красными ленточками, завязанными над лобиком, как-то странно блестели, голубые глаза смотрели спокойно и восторженно.

Дети замолчали. Под напором ветра тоскливо заскрипела сухая ветка ореха. Раздался звон колокола.

— Кто-то умер? — тихо прошептала девочка с задней парты.

И из всего класса Лиляна теперь видела только одну Ружку. Зрачки голубых детских глаз медленно расширялись, а сочные губы конвульсивно вздрагивали. Мысль Лиляны как будто оборвалась. Она хотела успокоить девочку, но нужные слова не приходили, и она сказала, очень тихо:

— Ружка, иди домой. Ты не будешь одинока, хотя и без отца…

На какай-то миг девочка застыла как вкопанная. Она встала, глаза ее наполнились чистыми слезами, и слезы потекли по румяным щечкам. Нетвердыми шагами девочка вышла из класса.

В классе установилась мучительная тишина.

Колокол продолжал бить все так же тоскливо и протяжно.

— Идите, дети, домой? — сказала Лиляна и поспешила первой выйти из класса, чтобы они не заметили в ее глазах слез.

На этот раз они вышли из класса молчаливые и кроткие, без привычных криков, толкотни и драки учебниками и тетрадками.

Лиляна вошла в учительскую и чуть не уронила журнал. У нее перехватило дыхание. Она не поверила своим глазам. Губы ее скривились в какой-то виноватой улыбке.

Станева подняла очки на лоб, покачала головой и с упреком обратилась к Лиляне:

— Эх, молодость, молодость, с огнем играете!

Слановский подал Лиляне руку, покраснел от неловкости своего положения и смущенно сказал:

— Нежданный гость, не так ли?

— Вы? — в свою очередь покраснела Лиляна.

— Человек чудом уцелел, — с упреком сказала ей Станева, — а она на него смотрит, как будто только теперь познакомились.

— Очень скучал я без вас! — сказал он. — Игнатов грозился все село сжечь, а его камнями прибили на площади.

— Ох, оставьте, — зажмурилась Станева, — страшная картина! Но он получил по заслугам.

Станева быстро убрала журнал, надела пальто и, уже выходя из комнаты, заговорщически добавила:

— Я вас оставлю одних. Такие, как я, везде мешают…

Как только Станева вышла, Слановский дрожащими от волнения пальцами достал сигарету, зажег ее и жадно втянул в себя табачный дым. В наступившей неловкой тишине он внутренне укорял себя за то, что не находит подходящих слов, тех доводов, которые должны были убрать с их пути несправедливое и обидное недоразумение.

И все же он начал первый чужим и изменившимся до неузнаваемости голосом:

— Трагическое стечение обстоятельств… Был ранен, точнее — получил сильную контузию под Нишем, но это не так уж важно, здесь пробуду еще несколько дней. А вы как?

— Ничего, — улыбнулась она. — Учим детей, с замирающим сердцем встречаем новости с фронта. Вот сегодня отпустила детей пораньше, сообщили о смерти солдата, отца девочки из моего класса.

— Да, да, — вздохнул он, — такие новости еще будут приходить… Мне кажется, село очень изменилось.

— А люди? — спросила она.

— Наверное, тоже…

Она помолчала, потом резко подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. С такой прямотой смотрит человек, в искренности которого никто не может сомневаться. Выждав мгновение, она тихо сказала:

— И теперь я готова, положа руку на сердце, сказать, что до сих пор не могу понять, как и почему так случилось…