Блокадный ноктюрн

И, бляха муха, опять пусто!

Ничего! Только кусок человеческого черепа и осколки железа.

И проклятые корни. Разрубаю их лопаткой, раздираю плоть земли ножом. Вкапываюсь под корни. Пусто. Иногда корни растаскивают кости по сторонам. Мой раскоп уже идет примерно три на три метра по площади и сантиметров пятьдесят в глубину. Все равно пусто. Ничего нет. Пуля вот нашлась. Злой как черт кидаю ее в реку.

Откуда тут этот кусок черепа?

Могло осколком выбить и откинуть. Могло оттащить землей — за семьдесят-то лет. Могли «черные» выкинуть. Разное могло быть.

В итоге — пусто. Только кусок черепа.

Эх, боец, боец… Хорошо ты над нами пошутил.

Так вот и простоял, извиняюсь, «раком» четыре часа. Время здесь замирает и летит. Лишь часы тикают…

Подавленный, с человеческой косточкой в кармане штормовки, я возвращаюсь домой.

Когда подошел к нашему мосту — увидел Ежа, Змея, Буденного и прочую гоп-компанию.

— Леха! — заорал Еж.

— Белоснежка!!! — а это Дембель.

Я киваю и иду к нашим бойцам. Достаю кость. Подходит Ритка.

— Пусто, Мать… Думаю, что это того бойца, которого твои поднимали.

— Да, скорее всего. У него головы не было. Ноги полностью. Руки. Таз, пара ребрышек. Головы не было.

— Где он?

— Вот в этом мешке.

Я развязываю один из черных полиэтиленовых пакетов. Кладу туда косточку. От этого бойца она или нет? Я, думаю, они нам простят, если мы что-то попутаем.

Парни молчат. Вернее, сами с собой разговаривают. Понимают — что к чему.

А я просто перекрестился и завязал мешок.

Ну, вот теперь можно и сесть к столу…

— Как добрались?

— Нормуль, Белоснежка! — ржет Дембель. — Правда, чуть Питер не проехали из-за этого козла.

— А я-то чо? — громко изумляется Юди. — Это все Буденный — давайте еще по пиву, давайте еще…

— Между прочим, — восклицает Шамриков-младший, — никто против не был!

— Все матери расскажу! Будешь знать! — И батя ему всаживает подзатыльник. Оказывается, ДядьВова подошел на разговор у костра. — Что, Артемка, опять нажрался?

ДядьВова только с виду сердит, а сам добрейшей души человек. Артемка, он же Шамриков-младший, он же Буденный — это прекрасно знает. А потому ругается в ответ:

— Я мамке сам расскажу, что ты тут курил!

— Напугал ежа голой задницей… — хмыкает батя. — Я тогда твоей жене расскажу, как ты за девками тут бегал.

— Бегал, так не догнал же, дядьВов! — вступает Еж.

— Ну и дурак! — крякает старший Шамриков.

ДядьВова у нас штатный философ. Работает он трактористом в колхозе. И не пьет, кстати. Вообще. Ничего. Даже пиво. Даже кефир. Хотя, может быть, кефир и пьет. Но я не видел.

— Тут, вить, как? Бабе не важно — догнал ты или нет. Бабе важно — бегал ты или нет. Баба она как черепаха из Зеноновской апории. Догнать может и не моги, но догонять обязанный.

— Дядь Вов, ты это… — Еж почесал затылок. — Преподом работать не пробовал?

ДядьВова тоже чешет затылок и раскуривает свою трубку:

— Навоз возил, поле пахал, баб и тех на сенокос возил и там их пахал. А переподом не пробовал? Это чо?

Ржач за столом. Еж пускает полулитровую кружку с водкой по кругу:

— За Вахту, мужики!

Ну, вот и встретились. Странное дело. Живем в одной области, в одном городе, а встречаемся только здесь. Судьба? Судьба…

— Завтра Васька со Степкой приедут. Созвонились утром с ними.

А вот это вообще отлично. Васька, Степан. Если бы не они — хрен бы мы тут что накопали. Я так думаю, этим питерским ребятам надо памятник поставить. А еще Сашке Алексееву.

Но с Сашкой мы потом встретимся. Когда встретимся — тогда и расскажу.

А Васька с Степкой завтра! Это же МУЖИКИ!

— Волки приехали? — спрашивает Еж.

— Тамбовские? Да, приехали. Стоят там же. «Ингрии» нет в этом году. Стоят под Синявино.

Синявино от нас в пяти километрах севернее. Час ходьбы по лесу. По городским меркам — рядом. По лесным — еще ближе. По поисковым — день работы. По военным… Три года.

Отгоняю от себя внезапно навалившееся чувство ТОЙ реальности. Я вдруг начинаю слышать разрывы, крики, стоны…

Это продолжается несколько секунд.

И я возвращаюсь. Такое бывает. Не обращайте внимания. И еще не раз будет.

Что-то меняется у меня на физиономии. Ребята старательно не замечают меня. ЭТО и у них бывает.

— Может, в Тамбов сгоняем? — предлагаю я.

— Да ну… — отмахнулся Буденный. — Успеем еще.

Я с ним согласен. Я и сказал-то так. Для проформы.

Вторая кружка пошла по кругу. Так удобнее пить. Вот ребята. Вот кружка. Хочешь — пей ее половину. Хочешь — губы макни. А хочешь — передай другому. Никто никого не принуждает. Главное — чтобы ты не устраивал «пьяные концерты» и утром вышел на работу. А так — пей на здоровье.

— Планы?

— На Квадратную хочу сходить, — подал голос Юди.

— На Квадрат лучше с пацанами, — встрял Буденный.

— Тогда к ЛЭП, там погуляем. А пацаны во сколько будут?

«Пацаны» — это Ванька и Серега. Почему их ждем? Да потому что у них металлоискатели очень хорошие. Это во-первых. А во-вторых — они тут живут. Это мы… приехали-уехали. А они тут живут. Не в Питере живут. В Питере они ночуют и работают. А живут они тут. Приедут сюда и живут.

— Отзвонятся, — ответил Еж, прикуривая от костра. — Прогуляемся пока тут. Давай по третьей.

Третья для нас святая. Нет. Не за любовь. Не за «фил-, гео, — био» и прочие факи. Не за «тех, кто в море». И, даже, не за тех, кого с нами нет.

Третья за тех, кто с нами есть. Вы, наверное, не поймете. Да и не важно.

Я передаю кружку Матери. Та просто принюхивается, касается водки губами и передает Буденному.

И в это время с обрыва сваливаются галдящие дети — приехали, понимаешь, из Питера.

— Может все-таки, в Тамбов? — предлагаю я.

Словесного ответа нет. Даже Еж поморщился. Не сегодня. Сегодня дома. Дома. Именно так — Дома. С большой буквы «Д».

А ведь темнеет уже.

Дети жрать не хотят. В «Макдональдсе» отвечеряли, придурки. А мы с утроенной силой начинаем есть их ужин.

— Леха, спой!

Это мне.

— А нахуй не пойдешь?

Нет. Это не фраза моя. Это такой злой взгляд. Не могу. Не хочу. Не буду.

— Как там в Питере?

— А вот в «Икею» скатались и в «Маке» покушали!

— Дети-уроды! — ворчит Еж, отвернувшись к костру. И зло так ухмыляется. — И бабы — уроды!

— Бабы-козлы! — сплевываю я и закуриваю.

— Бабы — козлы. Да, — соглашается Еж.

— Еж, вместо того чтобы лаяться, лучше детям лекцию прочитай. Я пока тут штаны зашью ребенку, — флегматично говорит Рита.

— Какую еще лекцию? — удивился Андрюха.

— О Синявино, — отвечает Мать, вдевая нитку в иголку.

— Я чо, историк дипломированный? Вон, Дед пусть рассказывает.

Я смотрю на Ежа и улыбаюсь:

— Я здесь только второй раз. А ты уже лет семь сюда катаешься. Любого историка за пояс заткнешь. Рассказывай, давай!

Еж покачал головой и рявкнул на весь лагерь:

— Дети! Ну-ка бегом сюда! Сейчас папа жизни учить будет!

Рявкнул так, что лампочка под тентом закачалась.

Да. У нас есть лампочка. И розетки в землянке. У нас стоит генератор, который заводим вечерами, чтобы был свет над столами и электричество для зарядок мобил. А в этом году и для Риткиного нетбука. Мы крутые, да! Даже в интернет иногда выходим.

Постепенно дети собрались за столом.

— Телефоны убрали! — между прочим, папа Андрей может выглядеть таким суровым, что даже я его боюсь. — В Макдаке что жрали?

— Чикенымакнагетсы, — скороговоркой сказала какая-то девочка. Я их имена не запоминаю. Каждый год они новые. И одинаковые. — Мы и вам привезли, Андрей Евгеньевич!

— Нафнафигсы! Запихни это дерьмо себе в… рот запихни.

— Там, куда ты подумал, оно утром окажется, — флегматично сказал Дембель.

— Именно! Рита, не смотри на меня так!

Рита только покачала головой и продолжила что-то там штопать.

— Значит так, дети мои… Сколько, Алена, весит твой хренагетс?