Разведка уходит в сумерки

— Вот что, товарищи. Не знаю, как вы, но я попал к вам во взвод, а значит, и окончательно решил свою судьбу благодаря Сиренко. И что бы вы ни думали, как бы вы ни гадали, а на его могилу я поеду обязательно.

Мокряков смолчал. Он потопал раздувшимися в икрах ножищами, посопел и вышел из-за стола. А когда вернулся, буркнул:

— Собирайтесь, понимаешь. Тут у меня артиллерийский генерал знакомый — дал машины.

Так они приехали к могиле Сиренко, обложили ее дерном, обновили обелиск, а когда закончили печальную работу, сели над старой дорогой и примолкли.

Пели птицы, ветер шевелил верхушки деревьев, и бархатистое полотно дороги, петляя, убегало к опушке. Ничто не тревожило лесной тишины и ничто не мешало думать.

Дробот прилег на локоть, сорвал травинку и, посасывая ее, почувствовал, что лежать ему неудобно — под локтем что-то перекатывается. Он приподнялся, пошарил и вытащил из травы стреляную автоматную гильзу, повертел ее в руках и вдруг с ослепительной точностью вспомнил бой и представил себе, как действовал Сиренко. Он сжал гильзу и кулаком вытер глаза.

Все молчали, и только Валерий шарил по траве, отыскивая гильзу — темную, еще попахивающую сгоревшим порохом. Он положил ее в нагрудный карман, в тот, в котором лежал его новенький партийный билет. Никто не удивился этому. Лишь Мокряков спросил:

— О генерале Штаубере ничего не слыхал?

— Как же, вернулся из плена. Пишет мемуары. А вот Шварц исчез. — И после паузы отметил: — Умный, черт. Ну, если жив — выплывет.

— Весь вопрос — где? — усмехнулся Мокряков.

Ему никто не ответил.

Тот день на Сашкиной могиле был последним днем встречи. А жаль. Хотелось, чтобы старые боевые товарищи встречались хоть изредка.

Ведь у каждого есть своя стреляная гильза, которая не позволяет забывать о прошедшем…

22 июня 1962 года