Наследник

некоторых других этой же национальности. В эту преступную группу входят также, по его словам, —

профессора Егоров, Василенко, Преображенский, а также Ваш личный врач профессор Виноградов.

Сталин смотрел на Рюмина острым прищуренным взглядом, посасывая пустую трубку (он недавно

бросил курить по настойчивому совету профессора Виноградова). Рюмин съежился под пристальным

взглядом Сталина и опять замолчал. Сталин спросил:

— Где сейчас этот врач?

— Он умер в Сухановской тюрьме особого режима.

Сталин поднялся с кресла и прошелся по комнате.

— Разрешите продолжать?

Сталин кивнул головой.

— Получив такое исключительно важное признание, — продолжал Рюмин, — я немедленно

доложил об этом министру Абакумову и попросил принять меня вместе с подследственным

Этингером. Абакумов нас принял, я приготовился вести протокол допроса, но Абакумов сказал, что

этого делать не следует. Тем не менее, я кое-что сумел записать. После допроса, когда

подследственного увели, Абакумов приказал мне перевести его из внутренней тюрьмы МГБ в

Сухановскую особого режима.

— Этингер шизофреник, — сказал Абакумов, — и я не хочу, чтобы этот сумасшедший повесил на

нас это выдуманное его больным воображением дело. Пусть он придет в себя и еще раз продумает

свои бредовые показания. Абакумов знал, что делал, он отлично знал, чем это кончится. И как я уже

доложил Вам, товарищ Сталин, — Этингер там вскоре скончался и его дело по инструкции должно

быть сдано в архив... — Рюмин перевел дух, нервно одернул китель и, проглотив нервный ком, —

сказал: — Я считаю, товарищ Сталин, что здесь налицо попытка замять дело... Потому я и решился

побеспокоить Вас...

— Хорошо, товарищ Рюмин, — проговорил Сталин, — продолжая ходить по комнате. Вы

проявили большевистскую бдительность. Но Вы до конца понимаете всю ответственность, которую

взяли на себя?

— Да, товарищ Сталин, — сказал Рюмин. — Для меня долг перед Вами и партией превыше всего.

Сталин слегка поморщился.

— Хорошо, мы разберемся. Можете идти, товарищ Рюмин.

Рюмин четко повернулся и вышел из комнаты. В коридоре он облегченно вздохнул и вытер

влажный лоб. Расчетливый и беспринципный карьерист, он конечно же понимал, что все это "дело"

шито белыми нитками, и является плодом бреда больного, доведенного тюрьмой и допросами до

полубезумного состояния человека. Но желая сделать на этом "деле" карьеру и зная болезненную

подозрительность Сталина, он решил идти ва-банк. Спускаясь по ступенькам дачной террасы к

ожидавшей его машине с фиктивным номером, он решил, что достиг своей цели.

* * *

После ухода Рюмина Сталин еще раз прошелся по комнате, подошел к небольшому круглому

столику в углу комнаты, на котором стояла бутылка "Хванчкары" и ваза с фруктами, налил бокал и не

спеша его выпил, потом сел на тахту, уперся руками в колени и задумался. Перебирая в памяти

фамилии названных Рюминым врачей, он переносся мыслями года на два назад.

...Тогда во время ночного застолья у него на даче, он позволил себе пошутить, заявив, что пришло

и его время уйти на заслуженный отдых. Он помнит, как тогда возмутились все присутствующие за

столом, он помнит их возгласы: Побойтесь бога, товарищ Сталин!". "Подумайте о нашем народе и

народах мира!"... Были и другие восклицания в том же духе. Он слушал тогда эти пламенные возгласы

и думал: "Никто из Вас не говорит правды. Все Вы научились петь мне акафисты, но все Вы ждете

моего ухода... Усмехаясь и поглаживая усы, он тогда сказал:

— Хорошо. Товарищ Сталин учтет Ваши соображения насчет роли личности в истории и

подумает. .

* * *

Через несколько дней после этого эпизода Поскребышев положил ему на стол информацию, в

которой радио Тель-Авива сообщало о том, что по некоторым, пока не проверенным данным,

генералисимусс Сталин подумывает об уходе в отставку. Прочитав информацию, Сталин, помолчав,

сказал:

— Пригласи завтра на ужин всех, кто был тогда. Помнишь?

— Конечно, Иосиф Виссарионович, — развел руками Поскребышев, — служба такая.

Сталин внимательно посмотрел на Поскребышева:

— Врачи говорят, что с утра пить вредно.

— Никак нет, Иосиф Виссарионович, — сказал Поскребышев, вытягивая руки по швам.

— Ладно, ладно, проворчал Сталин, — меня не проведешь, Саша-Александр. Он погладил усы и

беззлобно добавил: — Удивляюсь на себя. Как я до сих пор терплю тебя.

Зная много лет Сталина и изучив все его малейшие интонации, Поскребышев понял, что это

замечание не упрек, а просто так, для порядка.

— Разрешите идти, Иосиф Виссарионович? — спросил Поскребышев.

— Иди, — сказал Сталин, — ужинать будем в двенадцать часов. Глядя вслед уходящему

Поскребышеву, подумал: — Верный человек, преданный человек.

И вдруг нахмурился, вспомнив, как много лет назад один из его помощников — Бажанов — удрал

за границу. "До сих пор жив, негодяй, — гневно подумал он. — Чем занимаются эти бездельники на

Лубянке, столько лет прошло, а они не могут уничтожить предателя! Им не чекистами быть, а

шашлыком на Тифлисском базаре торговать. Бездельники!".

В полночь все приглашенные заняли свои места за большим обеденным столом. Когда

многочисленные тосты сделали свое дело, Сталин сказал:

— Один древний мудрец сказал: поступки людей — есть плоды их помыслов. Если помыслы

человека хорошие, значит будут хорошие поступки, если помыслы плохие, будут и поступки плохими.

Я разделяю эту точку зрения древнего мудреца. А Вы? Его рука описала над столом характерный жест

— полукруг, и легла кулаком на белоснежную скатерть.

— А Вы? — переспросил он, — согласны с этой сентенцией древнего мудреца? А теперь начнем

по порядку.

Он обратился к сидящему слева от него Ворошилову:

— Ты кому-нибудь говорил о моей шутке по поводу ухода на пенсию?

Ворошилов положил ладони на грудь:

— Ты меня знаешь, умру, но...

— Хорошо, слегка улыбнулся Сталин, — мы тебе верим, не надо умирать, живи на радость народа

и Красной Армии.

— А что скажешь ты? — обратился он к сидящему рядом с Ворошиловым Маленкову.

— Я?. у меня нет слов, товарищ Сталин...

— Хорошо! А ты? — спросил он Кагановича.

— Товарищ Сталин! — воскликнул Каганович, — как можно... я возмущен до глубины души!..

Дошла очередь до Молотова.

— Он поправил пенсне, выпил залпом рюмку коньяка и, заикаясь больше обычного, проговорил:

— Я... под..делился эт. той шшуткой только с По-олиной... Се-меновной, нно... Аччто,

соб..бственно про..изошло?

Сталин нахмурился, уставившись тяжелым взглядом на Молотова, медленно проговорил:

— А то, что твоя жена мадам Полина Жемчужина является осведомителем посла Израиля госпожи

Голды Мейер и, таким образом, сионистским осведомителем.

С этими словами он брезгливо, двумя пальцами, взял листок, на котором была напечатана

информация о сообщении радио Тель-Авива и передал его Ворошилову.

— Прочитай и передай дальше

Берия громко сказал:

— Какой позор!

Маленков пожал плечами:

— Уму непостижимо!

— Разговоры здесь делать достоянием... жены! — развел руками Каганович, — это, извините

меня.., не укладывается в голове...

— Мадам Полину Жемчужину мы арестуем, как шпионку-сионистку, — глухо сказал Сталин, — а

товарищу Молотову надо будет сделать выводы из этого позорного факта. Товарищ Молотов должен

был помнить, что он не только муж шпионки Полины Жемчужиной, но и пока еще член Политбюро

ленинской партии. — Сталин неторопливо наполнил свой бокал и сказал: — Я хочу поднять тост за

чистоту наших рядов. Что может быть хуже для большевика, чем потеря бдительности?! Ничего!