В городе древнем

— Не знаешь… — печально заключил Сергей. — Тебя как зовут?

— Ира. Может, у вас какие знакомые есть?

— Были, конечно, и знакомые… Девятовы здесь? — спросил Латохин о каких-то дальних своих родственниках.

— Девятовых никого нету. Уж это я знаю…

— Нету… — Латохин вздохнул.

Девочка не уходила.

— Может, еще кого вспомните? — спросила Ира, очень желая, чтобы этот солдат вспомнил и она хоть в чем-нибудь оказалась бы полезной ему.

— Ну, а Константиновы?..

— Про Константиновых не слыхала… Не знаю таких… А еще-то кто-нибудь из знакомых есть?

— Есть… Ситниковы…

— Вот видите! — обрадовалась Ира. — Ситниковы здесь. В сарайчике живут. Вот так пройдете и вот так, — стала она показывать рукой.

— Спасибо… Как же вы тут жили? — не удержался Латохин.

— Жили, дяденька… А что же было делать? Помирать хуже всего… — ответила она, не по-детски озабоченная.

Латохин посмотрел на Иру, рука сама собой потянулась к ней, он погладил девочку по голове:

— Спасибо! — и пошел к Ситниковым.

— Не за что, дяденька, — донеслось до него.

…Анна Ситникова с дочкой Аней жила в сарайчике на усадьбе, где еще недавно стоял ее отличный деревянный дом с резными наличниками, резными ставнями и резным верхом. Не сразу Анна узнала в солдате того худенького, маленького подростка, который всегда вызывал у нее сострадание своей болезненностью, неприспособленностью к жизни, какой-то неребячьей тихостью…

— Ты ли это, Сережа? — все спрашивала она гостя, стоя у дверей сарайчика. — Ты ли это?..

Многое уже было определено и решено Сергеем Латохиным. Жить будет там, где жил перед войной — в Дебрянске. Осмотрится, поступит на работу, будет готовиться в вуз…

Первым делом Латохин отправился в военкомат и в карточное бюро, отрегулировал продовольственный вопрос. Затем — в райком комсомола. Сергей написал заявление и отнес его, добавив к знаменитой стопе заявлений на столе Турина еще один листок.

Потом надо было позаботиться и о трудоустройстве. Анна Ситникова, работавшая пекарем, советовала Сергею наведаться в райком партии и просить устроить его с учетом, что он фронтовик, и к тому же раненый… Латохин улыбнулся:

— Так и сделаю, тетя Аня. Пусть меня назначат каким-нибудь начальником…

Теперь, после военкомата, карточного бюро и райкома, следовало осмотреться… У Ситниковых можно было приютиться на несколько дней, но спать не на чем. Надо что-то придумать. Проще простого, конечно, сделать топчан. Только вот из чего?

Латохин не спеша шагал по улице Дзержинского. Часто он останавливался и расспрашивал: кто ж такие тут живут? Для чего здесь сложены штабеля кирпичей?

На площади у больницы уже стоял новенький, пахнущий смолой барак. Несколько солдат устраняли недоделки.

Латохин подошел, поинтересовался, что они построили, откуда сами.

Щупленький Латохин поначалу не вызывал у солдат большого интереса. Но вот кто-то из них спросил:

— А на каком фронте был-то?

— Сталинград, — коротко ответил Латохин.

— И в те самые дни?

— В те самые…

Солдаты уважительно посмотрели на него: «А так ведь сам по себе невелик человек!»

Латохина угостили табаком, спросили, не видел ли Сталина: был слух, что во время небывалой битвы он ходил по окопам, разговаривал с солдатами.

— Не пришлось, — с сожалением ответил Латохин, веривший в этот слух. — Но, говорят, рядом был…

Потолковали еще о солдатской службе, потом Латохин встал: пора!

У церкви, огороженной колючей проволокой — при немцах здесь был лагерь для военнопленных, — несколько девчат в ватниках таскали на носилках кирпич.

— Что строите, девушки?

— Клуб…

В черном проеме настежь открытых дверей остановилась высокая, сутулая фигура. Латохин двинулся дальше, но человек этот пошел за ним следом, приглядываясь. За оградой тихо спросил:

— Не Латохин ли Сергей, а?

Латохин обернулся и сразу же признал в высоком человеке печника Дмитрия Ивановича Афонина, до войны перекладывавшего у них в доме печь.

— Дмитрий Иванович!.. — Латохин бросился к нему, обнял.

— Дай-ка я погляжу на тебя… — сказал Дмитрий Иванович и, отойдя, осмотрел Сергея с головы до ног. — Еле признал, а ведь все тот же!.. Где воевал? Что думаешь делать?

И пошло!

Дмитрий Иванович и Латохин устроились на кирпичах возле церкви. Дмитрий Иванович рассказал, что был в партизанах. Его тоже ранило. Когда Дебрянск освободили, товарищи ушли дальше с войсками, а он остался в городе… Сказали, повоевал, мол, и хватит. Инвалид…

Латохин слушал и недоумевал: печник-то почти глухой, понимал говорившего по движению губ. Ему трудновато приходилось и в мирной жизни, а как же в партизанском отряде?

Девчата, таская носилки с кирпичом, поглядывали на Сергея с любопытством… Он тоже смотрел на них с интересом. На фронте почти не видел молодых женщин, а когда видел в грубой военной форме, то невольно представлял совсем другими, такими, какими они были до войны — в туфельках, в плиссированных юбках и красивых кофточках… Перед ним же стояли девушки в грязных, не по росту ватниках, в шинелях, в сапогах и даже обмотках…

Побродив еще по городу, Латохин вернулся в сарайчик тети Ани Ситниковой. Теперь он знал, где ему жить, и мог подробно написать обо всем на фронт Леночке Цветаевой и сестре в Челябинск. Вместо конвертов сложит, как обычно, треугольником, но для письма сестре придется позаботиться о марочке… Хватит, не в армии. Теперь надо думать обо всем самому: об одежде, еде, жилье, деньгах!

Латохин присел к столу и легко, быстро стал писать.

Жизнь на отвоеванной земле возрождалась не сразу — по кирпичику, по дому, по заводу, по одной человеческой душе…

Турин, с трудом выкраивая время, теперь уже на каждом заседании бюро, как бы ни была загружена повестка дня большими вопросами, вместе с товарищами разбирал два-три заявления о личных делах комсомольцев. Пухлая стопка этих заявлений на столе секретаря, к которой настолько привыкли, что научились не замечать ее, потихоньку начала уменьшаться. Работа эта, отнимавшая много времени и сил, была кропотливой, но оправдывала себя: в общее дело включалось все больше и больше людей — правда, не все они были энергичными и знающими… И тут пронесся слух, что в Дебрянск прибыл фронтовик комсомольского возраста. Вот то, что надо! Такому можно все поручить.

Турин справился о фронтовике у двух-трех знакомых, но те ничего вразумительного сказать не могли.

И вот на одном из заседаний уже порядком уставший Турин протянул руку к очередному заявлению. Написано оно на вырванном из какой-то книги листке, на чистой стороне. На обратной — иллюстрация с очень плохого клише: «Село Михайловское, где жил А. С. Пушкин в ссылке».

— Вот на чем пишут, — недовольно заметил Турин. — Это же для школы может пригодиться!

И хотя он прекрасно понимал, что бумаги нет и писать приходится черт знает на чем, у него сразу родилось предубеждение к автору этого заявления. «Будет мямлить, что билет потерял случайно… Говорить о болезнях…»

— Так что тут нам пишут? — Турин поднес бумагу поближе к лампе. — Ну и почерк! «В райкоме всё разберут»! Как курица лапой…

— В райкоме всё должны разбирать, давно известно, — словно не замечая досадливой иронии в словах Турина, подтвердил Игнат Гашкин. — Ну так что там?

— Пожалуйста… — И Турин стал читать: — «В Дебрянский райком комсомола от Латохина Сергея. Прошу выдать мне комсомольский билет. С. Латохин».

Турин оглядел собравшихся и сказал с недовольством:

— Вот как пишут заявления! Видели? Выдать — и все тут!.. Ну, Латохин, рассказывай, где твой комсомольский билет?

Все посмотрели на Латохина. На краешке стула сидел щупловатый паренек, лицо в веснушках, волосы светлые, нос прямой. Латохин выглядел намного моложе своих лет. Почти вот такие же парнишки в наших и зеленых фрицевских шинелях не по росту суетятся на станциях, кишат на базарах, шныряют возле очередей за хлебом…