Капитан Быстрова

— Быстрова, — подтвердила Наташа. — Разве вы меня знаете?

— Вы наше «хозяйство» под Кюстрином разбомбить не дали. У нас в части говорили про вас. Лихо вы тогда бомбардировщик срезали!..

— Очень приятно, если это был ваш объект.

Наташа коротко рассказала капитану о деле, которое привело ее сюда, а капитан «по секрету» сообщил, что неподалеку от опушки развернута главная рация фронта.

— Дело серьезное, понимаете сами… Мы на чужой земле… А рация фронта берлинского направления!..

— Она мне не помешает, а я ей — тем более! — грустно улыбнулась Наташа.

Капитан вышел и вскоре принес пропуск на право хождения по территории запретной зоны. Поблагодарив, летчица собралась идти.

— Не дадите ли вы мне солдата с лопатой? Там, кажется, еще снег.

— Пожалуйста! — И он приказал по телефону срочно снарядить трех солдат.

Когда Наташа вышла на улицу, старшина и два солдата с лопатами уже ожидали ее у подъезда дома.

Вместе с солдатами Наташа без труда отыскала сросшиеся сосны и другие приметы, указанные женщиной. Там, где должна была быть могила сестры, еще лежал рыхлый, ноздреватый снег.

— Рыть-то где прикажете? — спросил старшина и по-деловому поплевал на ладони.

— Рыть не надо. Только снег очистить… Вот тут, пожалуй. — И Наташа обвела рукой вокруг себя. — Вровень с землей должен быть вбит черенок от лопаты…

Старшина и солдаты начали сгребать снег. Старшина незаметно посматривал на Натащу и наконец решился спросить, что она ищет. Наташа рассказала ему немудреную и такую обыкновенную по тем временам историю Паши.

— Вот гады! — проговорил старшина.

Прошло несколько минут.

— Товарищ майор… Видать, этот…

Сердце Наташи дрогнуло. Она торопливо опустилась на колени, тронула колышек и сосредоточенным тяжелым взглядом посмотрела на сырую землю.

Старшина и солдаты, сняв ушанки, неподвижно стояли тут же — молчаливые свидетели необычного свидания сестер.

— Ну, спасибо, товарищи, за помощь, — поднимаясь с земли, тихо сказала Наташа. — Вбейте, пожалуйста, сюда отметку повидней и понадежней… Если удастся, заеду с полковыми друзьями, сделаем тогда как нужно…

— Где вам с сестрой-то повидаться пришлось! — сказал старшина, сумрачно глядя то на землю, где была зарыта Паша, то на хмурое, но вместе с тем удивительно светлое в грусти и горе красивое лицо летчицы.

Заканчивалась ликвидация немецкой группировки юго-западнее Кенигсберга. Сам Кенигсберг — столица воинствующего пруссачества, — зажатый в стальное кольцо Третьим Белорусским фронтом, переживал агонию. Ранним утром оттуда стартовал транспортный «юнкерс», вывозя из окружения немецких генералов и старших офицеров.

Сведения о самолете немедленно поступили в дивизию Головина, и летчикам первой эскадрильи приказали перехватить врага.

Первой с аэродрома поднялась Наташа. Ее ведомый старший лейтенант Гришко едва поспевал за ней.

«Запсиховала! — твердил он про себя. — И куда так жмет?.. Мотор не щадит…»

А «жала» Наташа не зря: она никому не хотела уступать права сбить «юнкерс», потому что этот вылет она тайком посвящала сестре, ее памяти.

Сначала мешала облачность. Пробившись ввысь, Быстрова на предельной скорости ринулась на северо-восток. Обнаружить «юнкерс» ей помогла наземная станция наведения. Вскоре Наташа заметила черную точку чужого самолета слева и ниже от себя.

Истребитель стал заходить «юнкерсу» в хвост, сближаясь и настигая его.

Заметив преследование, враг открыл пулеметный огонь, увеличив скорость, решил спрятаться в облаках, беспрерывно менял направление полета.

Но никакие увертки не помогли врагу избавиться от повисшего на хвосте проворного «яка».

В один из заходов Наташа изрешетила фюзеляж вражеского самолета. «Юнкерс» качнуло, стало заносить. Кренясь, он снова пошел в облака.

«Не маневр ли?» — подумала летчица и ринулась следом.

Пробив облако, она увидела «юнкерс». Машина не дымила, не горела. Перейдя в вертикальный штопор, она стремительно падала. Это был восемнадцатый самолет, сбитый Наташей.

Внизу виднелся город. Это был Шнайдемюль.

Злая и торжествующая, Наташа пошла на свой аэродром. Посадив машину, она торопливо зарулила ее на стоянку и не теряя времени поехала со Станицыным и еще несколькими пилотами к предполагаемому месту падения «юнкерса».

А бои продолжались, последние напряженные бои.

Тридцатого апреля авиадивизию Головина перебросили за Берлин, туда, где, закончив окружение немецкой столицы, соединились войска двух фронтов. А девятого мая окончилась война. В Москве прогремел Салют Победы!

54

В середине июня ранним погожим утром Головин и Быстрова выехали из Берлина в штаб фронта, оттуда должны были вылететь в Москву на Парад Победы.

Подъезжая к Шнайдемюлю, Наташа беспокойно поглядела на генерала, не выдержала, заговорила:

— За Дейч-Кране могила моей сестры. Я с трудом отыскала ее в марте, когда мы стояли здесь…

— Слышал… Давай заедем. Простись с сестрой. Может быть, больше не удастся побывать здесь.

— Мне как-то неловко… Из-за меня вы будете давать такой крюк…

Головин, не ответив, приказал шоферу свернуть на Дейч-Кране.

Рации в сосновом лесу уже не было. В имении стоял саперный полк.

От ворот имения торной дорожкой они проехали до самой поляны. Головин подал Наташе руку, помогая ей выйти из машины. Они подошли к Пашиной могиле. Головин снял фуражку.

Поляна заросла густой ярко-зеленой травой. На могиле росли цветы — ромашки, настурции, незабудки. Кто-то незнакомый и неизвестный заботливо посадил их.

— Посмотри, Наташа, — сказал Головин, склоняясь к свежему венку, и приподнял картонку с надписью: «От части майора Иволгина. Спи, незнакомая нам сестренка».

Наташа, бледная и грустная, стояла над могилой. Тут все оставалось так, как сделала она, когда приезжала сюда с Мегрелишвили, Гришко и Кузьминым. На четырехгранном дубовом столбике белел щиток: «Здесь похоронена Паша Быстрова, 17 лет. Была на немецкой каторге и убита весной 1942 года».

По щекам Наташи текли слезы. Головин дружески взял ее за подбородок, поднял лицо и повернул к себе. Она грустно посмотрела на генерала.

— Я подожду тебя в машине, — сказал он, понимая, что Наташе нужно побыть одной.

55

После Парада Победы Наташа получила разрешение на три дня отправиться в Пчельню повидать мать. Радостным, волнующим и одновременно тяжелым было это свидание.

В мае сорок пятого года возвратившиеся с немецкой каторги односельчане принесли матери тяжелую весть: Николушка умер от брюшного тифа по пути в неметчину. Умер в переполненном людьми товарном вагоне.

Написать об этом Наташе Елизавета Петровна не решилась. И только теперь рассказала обо всем.

Наташа в свою очередь не умолчала о подробностях смерти Паши.

Всю ночь проговорили мать и дочь, мечтали о будущих встречах, о счастье.

Наутро, воспользовавшись попутной подводой, Наташа поехала в Воробьеве. Ей не терпелось повидаться с Козьмой Потаповичем. Завидев его дом, Наташа на ходу соскочила с телеги, радостное волнение охватило ее.

— Козьма Потапович! — громко, даже слишком громко крикнула она.

Старик, озадаченный криком, вышел на крыльцо. Секунду он растерянно смотрел на женщину, одетую в парадную летную форму, потом узнал Наташу, сбежал по ступенькам и молча схватил в не по-стариковски крепкие объятия. От радости он прослезился:

— Здравствуй, Наталья Герасимовна! Вот счастье-то, вот встреча! А?.. Мимоходом?..

— У матери была. Решила вас навестить!..

Услышав голос, из избы выскочили Арина и Маша и бросились в объятия Наташи.

— Наташенька, родненькая! — приговаривала Маша, когда вела летчицу в избу. — На чердак-то влезть не хочешь? — пошутила она.

За чаем наперебой вспоминали прошлое. Козьма Потапович рассказал, как после прихода Советской Армии, поздней осенью сорок третьего года, он получил орден Отечественной войны и партизанскую медаль; рассказал, как восстанавливали колхозное хозяйство. По репликам Маши и Арины Наташа поняла, с каким рвением и энтузиазмом работал старик. Сейчас его беспокоило безлюдье в МТС, там до сих пор не было специалистов по технике.