Капитан Быстрова

— Вас опять поругать надо! — неожиданно сказала она.

— За что?

— Как же? За столько дней всего три телеграммы! Я на почте всем оскомину набила! По нескольку раз в день «до востребования» спрашивала.

— Мне казалось, что я был аккуратен и сообщал достаточно часто. Но если вы придерживаетесь иной точки зрения, я готов, во искупление греха, разрешить вам свидание. Хотите?

— Еще бы! Конечно! Если так, я свой выговор беру обратно!

— Вы подождете за дверью, а я зайду к ним один. Подготовлю. Тенгиза надо оберегать от резкой смены впечатлений… Плохо у него с легким. Домой я еще ничего не сообщал…

— Делайте, доктор, как надо, только скорей! Иначе я лопну от нетерпения…

— Лопнуть вам сейчас никак нельзя! — пошутил Шакро Отарович, надавливая кнопку звонка. — Вам жить и жить! Посмотрите на себя! Молодая, цветущая, Герой Советского Союза, гвардии майор, истребитель!

— Ну хватит, хватит! — запротестовала Наташа.

На звонок явилась санитарка. Бокерия попросил ее принести халат.

По центральной лестнице они поднялись на второй этаж. У дверей одной из палат Шакро Отарович остановил Наташу. По оживленному виду доктора Смирнов и Тенгиз догадались, в чем дело.

— Приехала? — спросили они в один голос.

— Допустим… Но запомни: я запрещаю тебе разговаривать и двигаться…

— Обещаю, — прошептал Тенгиз.

Бокерия подошел к двери и, приоткрыв ее, сказал:

— Товарищ гвардии майор, заходите!

Наташа вошла в палату и молча склонилась к Смирнову, ласково поцеловала его в лоб. Потом повернулась к Тенгизу. Он поймал ее руку и поднес к губам.

Глядя на него, она грустно улыбнулась, а сердце, переполненное воспоминаниями, гулко застучало в груди.

— Ну здравствуйте, товарищи!

— Здравствуй, голубушка! — сказал Смирнов. — Давай-ка распахни халат!.. Из газет нам все известно, теперь должны удостовериться лично!

Наташа отвернула борт халата.

Полковник взял ее правую руку (левую по-прежнему держал Тенгиз):

— Я скажу за нас обоих. Ему нельзя разговаривать… Мы оба поздравляем тебя от всей души. Ты героически вела себя — и в бою над станцией, и во вражеском тылу… Не смалодушничала, не бросила товарища, навязала врагам бой… Головин рассказал обо всем…

— Сплетники! — попробовала отшутиться Наташа. — Но я благодарю вас за поздравления! Меня в свое время не оставили в беде моряки. Я старалась быть такой же… Только не знаю, как оправдаю такую высокую награду…

Смирнов посмотрел на нее с добродушным укором:

— Все скромничаешь? Лучше расскажи нам о Москве…

Доктор поставил табурет между кроватями, сам примостился на подоконнике.

Наташу слушали молча, не перебивая, только изредка Смирнов, или Тенгиз, или доктор уточняли детали, которые были дороги для каждого из них.

Минут через десять Шакро Отаровича вызвала санитарка. Наташа пообещала зайти к нему перед уходом.

— Нас была большая группа, — продолжала она прерванный рассказ, — все военные и два академика… Старенькие, седые, один в черной круглой шапочке… Когда вызвали меня, я растерялась… Не знала, что сказать, что ответить Калинину. Вместо «Служу Советскому Союзу» ответила что-то несуразное… Михаил Иванович засмеялся и упрекнул: «Что же вы, майор Быстрова, в боях не терялись, а здесь сдаете?» Что я могла ответить?.. Когда все награды были вручены, Калинин поздравил нас и подозвал меня к себе:

— Наталья Герасимовна!

Я так удивилась, что воскликнула:

— Откуда вы знаете?!

— Указ-то о присвоении вам звания Героя Советского Союза я подписывал, — улыбнулся он, скручивая папироску.

— Вы их сотни подписываете! Разве можно всех запомнить?

— Мужчин, конечно, трудновато… Их много. А вас, женщин, пока что по пальцам перечесть можно!

Смотрю я на его цигарку и спрашиваю:

— Неужели вам папирос не выдают, Михаил Иванович?

— Выдавать выдают, да я сам не беру! — засмеялся он и покачал головой. Наверно, подумал: «Ох и глупа!» А потом только я узнала, что он курит самокрутки в мундштуке… Поняв, что сказала очередную глупость, я с поклоном отошла в сторону… К группе танкистов… Вот так и оскандалилась…

Она виновато улыбнулась и вздохнула.

— Это ничего, — добродушно сказал Смирнов. — Такое в жизни не часто бывает… Можно и растеряться…

— Все-таки неудобно. — Наташа перевела взгляд на Тенгиза, и встретилась с его горящими, сияющими глазами.

49

В своем кабинете доктор Бокерия увидел майора Станицына.

Они дружески поздоровались.

— Полковника навестить? — полюбопытствовал доктор.

— Я же у него утром был… За Быстровой приехал. В полку ее ожидали к часу дня, а она прямо с вокзала к вам… Случайно узнали… Вот и гоняюсь за ней!..

Майор доверительно рассказал доктору о причине срочных розысков Наташи и попросил как можно скорее вызвать ее.

И вот Наташа в родном полку. В землянке, где ее ждала Настенька, все было по-старому. Те же аккуратно застланные кровати-раскладушки, те же дощатые стены и толстые бревна над головой. Вещевой мешок Наташи все так же висел на стене возле полочки с небольшим зеркалом, гребешком и кое-какой мелочью скромного женского туалета. Под раскладушкой на двух кирпичах стоял чемодан. Заботливые руки Настеньки ежедневно вытирали с него пыль.

Наташу ожидали письма от Сазонова, Кето и Тамары. Петре прислал ей свои рисунки, на которых пушки стреляли красным огнем, зеленые танки шли под прикрытием самолетов, напоминающих своей уродливой формой допотопные «райты», «фарманы» и «блерио»… Письмо Игоря она перечитала несколько раз, теплое, родное письмо…

Землянка, убранная полевыми цветами, выглядела уютно. Настенька в меру своих возможностей украсила ее: стены оклеила плакатами и фотографиями из газет и журналов. На полочку с посудой (ею считались и солдатские котелки и фляги) положила «кружево», затейливо вырезанное из газеты.

Настенька, увидев Наташу, поначалу смутилась.

— И как же я давно не видела вас, Наталья Герасимовна! — щуря добрые наивные глаза, запричитала она, прикладывая ладони к щекам. — Ведь двое суток вас покойницей считали. Плакала я сколько?! А потом вы на три недели в Москву улетали! Хорошо, что я вам обмундирование привозила… повидала…

— Зато теперь глаза тебе намозолю! — отшутилась Наташа.

Утомленная от впечатлений, поздравлений и разговоров, она, скинув сапожки, с наслаждением прилегла поверх одеяла на раскладушку и, заложив руки за голову, ни о чем не думая, задремала.

Настенька поняла, что Наташа хочет отдохнуть с дороги, вышла из землянки и уселась на траве у входа.

Не прошло и десяти минут, как прибежал Кузьмин:

— Капитан не спит?

— Майор отдыхает, — ответила девушка, сделав ударение на слове «майор».

— Взглянула бы? Может, не отдыхает?! — попросил Кузьмин. — Охота мне повидать ее.

— А если вы придете попозже?

— Очень прошу, Настенька! — настаивал Кузьмин.

— Учитывая ваше нетерпение, попытаемся доложить о вас, — передразнивая Кузьмина, сказала Настенька, откладывая работу. Понизив строгий голос, добавила: — Сейчас мы доложим о вас Герою Советского Союза гвардии майору Быстровой. Так-то! Если она не спит…

Наташа сквозь дрему услышала разговор, очнулась, увидела Кузьмина, позвала:

— Тиша, иди сюда!

Обрадованный Кузьмин козырнул Настеньке и устремился в землянку.

Наташа встретила его как близкого друга.

— Садись сюда, — она кивнула на скамеечку. — Эх ты, хороший мой! Люблю я тебя, Тиша, и уважаю… Славный ты человек…

Кузьмин, загадочно улыбаясь, поглядывал на Наташу.

— Ну, рассказывай, Тихон. Чего молчишь?

— Да что говорить, Наталья Герасимовна?! Трудно было ждать… На третий день узнали… Счастье-то какое: опять выбралась!

— Жить-то охота, Тиша…

Он вновь чему-то заулыбался. Наташа видела, что Кузьмин что-то от нее скрывает, и, должно быть, интересное и значительное для нее.

— С чего тебе весело? Сияешь, а молчишь. В чем дело?