Гарем ефрейтора

Времени на подстраховку не оставалось, и, отогнав сосущую тревогу усилием воли, он стал додумывать свои переговоры с разведкой, тщательно шлифуя, оттачивая доводы спасения Ушахова и всей операции по обезвреживанию Исраилова. Подумать было над чем. «Какому-то Ушахову требуется берлинская поддержка. Не слишком ли жирно? Только бы добраться…»

Генерал, начальник разведуправления, слушая Серова, все ближе сводил густые брови к переносице. Недовольная хмарь наползала на лицо. Дождавшись паузы, спросил именно так, как мыслил Серов:

— А не слишком жирно?

Запуская доводы свои по второму кругу, ощутил замнаркома бессильную горечь: не тянула их доморощенная, горная самодеятельность на включение серьезного варианта с трофейным самолетом, солидной партией оружия и профессиональным агентом. У военной разведки своих забот по горло.

Подводя итог разговору, сказал генерал разведки с нескрываемым уже раздражением:

— Да не могу я сделать этого, не могу!

— Осталось чуть больше недели. Потом Исраилов уберет Ушахова. А это — все, потеряем последнюю возможность выйти на всю бандитскую агентуру Кавказа, — в который раз нажал Серов.

— Опять двадцать пять! Ты соображаешь, что просишь? Задействовать, бросить псу под хвост самолет с оружием и засветить берлинскую резидентуру. Я дохнуть в ту сторону лишний раз боюсь, она целой армии стоит…

— Ушахов сейчас тоже целой армии может стоить! Немец прет на Кавказ полным ходом, не сегодня-завтра к Тереку прорвется, Ростов пал, на очереди Грозный! А оборонять его командиру сорок четвертой армии Петрову, как я понимаю, нечем, — закаменел в безрассудном упрямстве Серов.

— Ты русский язык понимаешь? Повторяю: не имею права. В конце концов ваш Ушахов…

— Он наш, Василий Тимофеевич, — глянул исподлобья Серов.

— Пусть наш… Какого черта вы там с каким-то бандитом в кошки-мышки играете?! — по-настоящему взъярился генерал. — Запеленгуй, задействуй пару батальонов, куда он денется? Вычешешь войсковой операцией, как вошь гребешком!

— Войсковая в горных районах бессмысленна. У Исраилова масса потайных пещер, схоронов, сеть осведомителей по всей республике, тут же донесут. Будет время, я с тобой кое-чем поделюсь об одном местном кадре. Только нет у нас времени.

— Повторяю, о Берлине у нас пустой разговор. Не имею права. И кончим на этом.

— Значит, все. Ну извини за беспокойство. Зря летел.

На глазах рушился в только что упругом крепыше какой-то стержень, державший его до сих пор, блекли, плесневели безысходностью глаза. И разрушительный этот процесс, не предназначенный для чужого глаза, был так безразлично обнажен, что опалило неловкой жалостью начальника разведки, видавшего на своем веку всякое. Тем более что питал он к Серову давнюю, хотя и отдаленно-настороженную симпатию. Пожалуй, в единственном экземпляре сохранился в аппарате НКВД субъект такого рода, испарялись они оттуда быстро и навсегда еще при Ежове, заменяемые цепкими молодцами с виртуозным хватательным рефлексом.

Сокрушенно глядя на Серова, сморщился генерал:

— А, черт! Что ты как… сирота казанская? Чего на свой пуп все берешь? Пусть твое начальство свои полномочия врубает, у Берии они…

— Начальство если врубит, то войсковую, — мертвым голосом сказал Серов. — Про нее я тебе уже толковал. Только через мой труп.

— Постой, ты что, самолично все закрутил, без ведома? — изумилась разведка.

— Ну. С самолета прямо к тебе. И машина чужая. Вроде багдадского вора. Не дай бог, начальство застукает, что я с тобой тут.

— Значит, лбами нас сталкиваешь? Подумал, кому это нужно?

— Не было у меня выхода, не было! — с силой сказал Серов и тут же осекся. Приглушенно зашуршала ведущая в приемную дверь, донесся гневный голос помощника:

— Нельзя! Я же сказал вам, занят! Подождите!

Дверь распахнулась. На пороге возник смуглый, затянутый в новую, с иголочки форму, полковник милиции. Верхняя губа его, обметанная гуталиновой щеточкой усов, вздернулась, обнажив кипень зубов, и набрякшую недоумением тишину прорезал властный голос:

— Генерал-майор Серов, вас требует к себе нарком.

— Прибуду через несколько минут, — медленно, безнадежно сказал Серов. «Все. Теперь все».

— Приказано прибыть немедленно, — гортанно, с акцентом сказал полковник.

— Подождите в приемной, полковник, мы еще не закончили, — негромко, сдерживаясь, кивнул на дверь генерал разведки. Видел этого мельком в свите наркома, родственник по жене, кажется… Нацвлишвили.

— Нет времени ждать. Мне поручено сопровождать его, — с вальяжной ленцой отозвался полковник, оперся о косяк. Он высился над ними позой, голосом, а главное, хищно-фамильярным «его», безнаказанно выпущенным в Серова.

«До каких же пор?!» — с бессильной яростью осознал происходящее генерал разведки и, едва сдерживая себя, повторил:

— Подождите в приемной! Вон отсюда, наглец!

Клокотала в его голосе безудержная, готовая на все мощь, она вытолкнула гонца из кабинета. Двери бесшумно притворил заглянувший на секунду, бледный до синевы адъютант.

— Я пойду, Василий Тимофеевич… Тебе эти катаклизмы ни к чему, — в два приема обессиленно сказал Серов, вздохнул с дрожью — оказывается, с минуту не дышал.

— Стой! — заходил по кабинету генерал. — А почему, собственно, мы в берлинскую резидентуру уперлись? Чем стамбульская хуже?

Глянул на дверь, ожесточенно сплюнул: тьфу, поганец!

— То есть? — медленно оживал Серов.

— В Турции любопытная ситуация. К власти рвутся два политбульдога: Сараджоглу и Менемеджоглу. Мыслим, что скоро прорвутся с помощью Канариса — больно показательно «хайль» вопят. Фон Папен с Риббентропом с ними уже в открытую заигрывают, военный атташе Роди круги сужает. Свежий эмиссар гестапо вдруг рядом с ними объявился, крутится, некий Саид-бек Шамилев. Слыхал про такого?

— Саид-бек? — припомнил, азартно подобрался Серов. — Знакомая птица, с Исраиловым якшался на Кавказе в тридцатых годах, приговорен заочно к расстрелу за подготовку восстаний в Дагестане и Чечне.

— Вишь, как все переплелось, любо-дорого. Мы, грешные, свою паутинку там тоже сплели, рядом с претендентами. Что, если вашего Ушахова этим двоим в подарок поднести — как турецкого резидента на Кавказе со своей агентурой в совучреждениях? В Стамбуле работает наш вкладыш. «Перевербуем» его стараниями Ушахова для абвера, а? Немцам ведь коренной резидент на Кавказе, да еще со старой школой, — манна небесная. И Саид-бек нам, кстати, пособит, коль он с Исраиловым якшался.

— Лучшего и не надо. Только скорее, Василий Тимофеевич!

— А вот сегодня на Стамбул и выйдем, уже… через три часа. За это время все обмозговать успеем.

— Василий Тимофеевич, я сейчас в свою контору, — сказал Серов. Вновь как крапивой стегануло в памяти: «Мне поручено сопровождать его». И сопроводит, своего не упустит. Чуя, как захлестывает липкая, едучая тоска, завершил Серов мысль, подытожил дело, ради которого приехал в Москву: — Если что, сам понимаешь, если через пару часов о себе не напомню, значит, все. Держи связь в Чечне с замнаркома Аврамовым — только с ним. Толковый, мыслящий мужик. Нарком — продажная сволочь, работает на руку бандитам, а у меня руки намертво повязаны.

— Ты что это панихиду завел? — наливаясь бессильной тревогой, спросил генерал.

Серов через силу усмехнулся:

— Да ладно тебе… Сам все знаешь. Ноздрей чую — время мое пришло. Ну, прощай, что ли.

Ушел.

«До каких пор… до каких же пор?!» — сцепив руки на плесигласе стола, задал себе вопрос генерал. Встал, долго ходил вдоль стены, затем посмотрел на циферблат. Дал ему сроку Серов два часа. Этот же срок отмерил он сам себе. Вызвав заместителя и двух начальников отделов, с головой ушел в подготовку стамбульской акции. Но на часы посматривал время от времени.

В приемной кроме полковника Нацвлишвили появилось еще двое майоров. Позвонить Серову в приемную Поскребышеву не дали (решился, как только увидел троих), загородили спинами телефонный аппарат. Вывели, усадили в машину, повезли к наркому.