Офицер артиллерии

— Да ты, наверное, плавать не умеешь? А еще говорил о стилях!

— Нет, умею! — вызывающе бросил Горка.

— Не умеешь!

— Умею, — твердил Ковтунов свое.

— Докажи.

Упрямо сжав губы, Горка медленно разделся, вразвалочку подошел к невысокому обрывчику и… ринулся в воду. Водоем был неширок, и Горка таки перемахнул его стилем, отдаленно напоминающим кроль, так как голова его то и дело уходила под воду, а руки неистово били по воде, подымая каскады брызг. При этом он, наверное, показал рекордное время. Выкарабкавшись на противоположный берег, изрядно наглотавшись воды, он еще нашел в себе силы с равнодушным видом поплескаться у берега, но с тех пор дал зарок: никогда не хвастать.

Учился он по-прежнему хорошо. Особенно по географии, истории, русскому и литературе. Правда, одно время у Ковтунова не ладилось с математикой. Когда дело зашло слишком далеко и он получил на контрольной двойку, его вызвал учитель математики Сергей Алексеевич Сникин. Сняв очки и тщательно протирая стекла носовым платком, он долго укоризненно смотрел на Ковтунова, а затем сказал:

— Вот вы, Ковтунов, хотите, как я слышал, стать военным, артиллеристом. Что ж, похвально! Да-с! А знаете ли вы, что вся артиллерийская наука зиждется на математике, и в частности на тригонометрии, к коей вы не проявляете должной любви?

Сергей Алексеевич, как, наверное, и все математики, был немногословен, но он затронул самую слабую струнку Ковтунова. С тех пор дела выправились. На выпускных экзаменах Ковтунов и по этой дисциплине получил пятерку.

И вот он в военном училище. Вместе с ним Павлик Башлаев, и Борис Славинский, и Хасан Тукманбетов. Наконец-то сбылась заветная мечта юноши: он станет командиром Советской Армии.

Первое время Ковтунов никак не мог привыкнуть к дисциплине. Подъем, отбой, построение — все вызывало в нем внутренний протест, хотя он, конечно, понимал, что все это необходимо, что без этого нельзя. Но прошел год, и то, что делалось раньше по принуждению, неохотно, стало привычкой, необходимостью, выполнялось легко и просто, как будто само собой.

Изрядно доставалось курсантам на тактических занятиях. Попробуй побегай да поползай на животе по полю с тяжелым ранцем за плечами, да еще с парой катушек телефонного кабеля в руках или с чем-нибудь из шанцевого инструмента. А длительные переходы в дождь и в слякоть, когда насквозь промокшая шинель казалась пудовой ношей…

Но и к этому привык Ковтунов. Он научился метко стрелять из винтовки и пулемета, бросать гранаты, ходить в атаку, работать в составе орудийного расчета и еще многому другому. И постепенно привычка к четкому, размеренному ритму военной жизни перешла в любовь. Ковтунов полюбил и военные предметы, интересные, увлекательные тактические и артиллерийские задачи, требовавшие от курсантов быстроты мышления и строгой логики.

Но больше всего ему нравилась артиллерийско-стрелковая подготовка, эта важнейшая для командира-артиллериста дисциплина. Любовь к этому предмету с особенной силой проявилась у Ковтунова после одного случая. Еще на первом курсе на полигоне, близ лагерей, курсанты смотрели артиллерийскую стрельбу. Ее демонстрировал мастер меткого огня командир батареи старший лейтенант Зеленский. Стрельба продолжалась всего несколько минут, и все это время Ковтунов почти не отрывался от бинокля.

…Первый снаряд разорвался правее цели, второй дал чистый недолет. Потом перелет. Вилка. Наконец огонь всей батареей, начавшийся дружным залпом. В районе цели все заволокло бурым дымом, вверх вместе с комьями земли легко, словно спички, взлетели бревна. И когда дым рассеялся, на месте «вражеского» наблюдательного пункта зияла черным зевом дымящаяся яма.

Отгремел последний залп, а Ковтунов все еще не мог опомниться. Перед глазами беззвучно вспыхивали огоньки разрывов, взлетали столбы дыма, перемешанного с землей. В ушах звучали спокойные, неторопливые слова команд старшего лейтенанта, виделись его точные, уверенные движения у приборов.

«И как это он быстро и точно все рассчитывает, — с завистью подумал Ковтунов. — Шутка сказать, почти все без записей. Вот бы научиться так!»

Жадно ловил Ковтунов каждое слово старшего преподавателя, разбиравшего стрельбу. «Помните, товарищи, чтобы хорошо, по-снайперски стрелять, офицер-артиллерист должен упорно тренироваться в подготовке исходных данных, ежедневно стрелять на миниатюр-полигоне. В этом артиллерист подобен музыканту или спортсмену— без ежедневных тренировок он не сможет стать мастером своего дела».

После этого случая Ковтунов налег на артиллерийско-стрелковую подготовку. Каждый день он старался решить несколько задач, кроме тех, которые давались как обязательные, настойчиво тренировал память, учился производить арифметические расчеты в уме. Через два месяца никто из курсантов уже не мог соревноваться с ним в быстроте и точности подготовки исходных данных.

Шло время. Один за другим мелькали дни, до краев заполненные напряженной учебой. И только иногда, по вечерам да в выходные дни, Ковтунов, Славинский и Тукманбетов собирались вместе, сидели в парке, вспоминали школьные годы и домашних, читали книги, ходили в кино или просто бродили по улицам большого города.

…Быстро пролетели три года. Училище, как и среднюю школу, Георгий Ковтунов закончил на «отлично» и попросился в Закавказский военный округ. Туда и послали его командиром взвода в артиллерийский полк стрелковой дивизии. Готовясь к отъезду, Ковтунов с удивлением подумал, что вот он с таким нетерпением ждал этого момента — окончания училища, а пришло время расстаться с ним — жалко! Впрочем, так всегда бывает в жизни.

Павлик Башлаев, Хасан Тукманбетов и Борис Славинский получили назначения в другие округа.

4. ЗА СТАЛИНГРАД

К началу октября 1941 года, после продолжительных, кровопролитных боев, войска Юго-Западного фронта закрепились на рубеже Глухов, Полтава, Днепропетровск. Части Н-ской стрелковой дивизии занимали оборону по реке Северный Донец, западнее города Волчанска. В ноябре ударили ранние морозы, предвещавшие суровую, холодную зиму. Медленно тянулись похожие один на другой, скучные, ничем не примечательные дни. Боевые действия ограничивались артиллерийскими дуэлями да вылазками разведчиков.

В один из декабрьских дней в политотделе дивизии шло заседание партийной комиссии. Покончив с очередным вопросом, секретарь партийной комиссии подполковник Дестичан объявил:

— Переходим, товарищи, к вопросу приема в партию. Пригласите товарища, — кивнул он головой по направлению к двери.

В комнату вошел худощавый, среднего роста капитан в новенькой, аккуратно сидевшей на нем шинели, с шапкой-ушанкой в руках. Стараясь не скрипеть до блеска начищенными сапогами, прошел к свободному стулу, на который указал ему Дестичан, и осторожно сел на краешек, чувствуя на себе внимательные, изучающие взгляды. Это был Ковтунов, недавно назначенный на должность командира артиллерийского дивизиона. Около двух недель тому назад он подал заявление в партию и все это время нетерпеливо ждал вызова, тщательно обдумывал то, что он скажет на партийной комиссии. А вот теперь, войдя в тесную прокуренную комнату, робко оглядывая сидевших полукругом за небольшим квадратным столом людей, как-то растерялся, забыл все то, о чем хотел сказать, и, не в силах сдержать волнения, прислушиваясь к учащенным ударам сердца, мял шапку в руках и ждал, что же будет дальше…

Дестичан сообщил анкетные данные: «…Ковтунов Георгий Никитич, год рождения тысяча девятьсот восемнадцатый, русский…» Потом не спеша зачитал заявление. Ковтунов пристально смотрел в смуглое, до синевы выбритое лицо подполковника, вслушивался в слова заявления и сожалел, что написал его слишком коротко, не сумел сказать в нем всего, что хотелось.

— У кого есть вопросы к товарищу? — спросил Дестичан. — Нет? Тогда есть предложение заслушать автобиографию. Не будет возражений?

Ковтунов вздрогнул, поспешно поднялся с места и с минуту стоял, собираясь с мыслями.