Небо стоит верности

Почти летчики. Вам бы немного подучиться, полетать самостоятельно и… вы справитесь, ребята… Скажите, есть желание летать?

Не помню, какие слова говорили мы тогда командиру. Помню, мы думали вместе с Васей одинаково: мы должны справиться! Этого требовала от нас память о погибших товарищах. Мы должны заполнить место в строю, мы должны сражаться и за себя, и за тех, кого уже нет среди нас.

Командир летает с нами днем и ночью. Полеты по кругу, в зону, на полигон. Взлет, посадка, вираж, переворот, боевой разворот и снова посадка… Кажется, взлетам и посадкам не будет конца. Оружейники в поле за аэродромом выкладывают из прошлогодней соломы крест. Это мишень для учебного бомбометания и стрельбы. Командир устал и измотался больше нашего - летать-то ему приходится с нами обоими, - но, кажется, доволен нашими успехами.

Наконец приходит день, когда мы с Васей меняем парашюты штурманов на ПЛ-5. Так называют парашют летчика.

Командир полка провожает меня в первый полет. Он сам помогает надеть лямки парашюта, расправляет их на спине, одергивает и хлопает по плечу:

- Ну, ни пуха тебе, ни пера!

- Послать к черту, Анатолий Александрович?

- Так полагается, - смеется командир. - А раз положено, посылай!

Он берет мою руку, порывисто притягивает к себе и легонько, как водолаза перед спуском под воду, хлопает ладонью по шлему.

Я поворачиваюсь и, неуклюже переступая тяжелыми унтами - все-таки мешает пристегнутый парашют, - иду к самолету. У левого крыла строй из трех человек - экипаж. Техник Ландин, оружейница Маша Красильникова и штурман Николай Пивень.

- Смирно! - Техник Ландин, старший по званию, делает два шага вперед: - Товарищ командир, самолет к вылету готов! Двигатель опробован, горючее полностью!

- Штурман к вылету готов!

- Товарищ командир, боекомплект самолета - четыре фугаски, ШКАС{4} заряжен, опробован, запасные ленты… Ой, товарищ командир, можно я еще раз взрыватели проверю? [21]

Непосредственность Маши нарушает заранее приготовленную торжественность.

- Смотри, смотри, Машенька! - смеюсь я и, как меня перед этим командир полка, обнимаю ребят за плечи. - Эх, ребята!…

- Спокойно, старик. Будет порядок. Ты только всегда помни, что мы здесь, на земле, ждем вас. Всегда ждем!

- По самолетам! - это кричит со старта старший лейтенант Бекишев, заместитель командира полка. Сегодня он руководит полетами.

- Запускай!

- От винта!

- Есть от винта!

Ровно стрекочет стосильный М-11, увлекая самолет в темноту. Медленно плывут внизу темные пятна лесов, белеют заснеженные поля. Цель сегодняшней бомбардировки - железнодорожная станция западнее Вязьмы.

* * *

Всю зиму юго-восточнее Вязьмы сражался партизанский отряд, а в начале марта его потеснили каратели и отряды полицаев. Отряд лишился своих продовольственных баз и складов с боеприпасами. Центральный штаб партизанского движения приказал срочно доставить в район дислокации отряда все необходимое. Штаб армии выполнение этой задачи возложил на наш полк.

Полет не сложный. Еще днем я изучил по карте маршрут полета и теперь веду самолет от одного ориентира к другому. Вон на лесной опушке показались три костра в одну линию - условный сигнал, а заодно и стартовое освещение. Делаю круг, чтобы еще раз убедиться в правильности сигналов, и захожу на посадку.

Заруливаю туда, где темнеет силуэт еще одного самолета, где суетятся люди. Выключаю двигатель. На крыло поднимаются партизаны:

- А ну, хлопцы, навались! Не задерживай летчика!

- Что за спешка? - поднимаюсь я с сиденья. - Куда так торопитесь?

- Каратели прут! Командир приказал заслону держаться до рассвета, а вот продержатся ли… Патронов маловато.

- Давай! Давай! Сказки потом.

Партизаны вытаскивают из самолета ящики с патронами.

- Сколько раненых возьмешь? - спрашивают у меня.

- Как все. [22]

- Значит, двоих. Ну где там раненые? Давай!

Один из раненых самостоятельно взбирается на крыло и усаживается в кабину, другому помогают подняться.

Медленно начинается рассвет. Сереет небо, и уже отчетливо просматривается ближний лес. Эх, успеть бы до рассвета пересечь линию фронта.

- От винта!

- Давай! Закручивай!

Мотор вздрагивает, фыркает и начинает ровно бормотать на малом газу.

Поспешность и быстрота - отнюдь не одно и то же. Быстрота, сообразительность, реакция - необходимые качества летчика, поспешность же совершенно противопоказана.

Неделю назад мне стукнуло двадцать один. Всего полтора месяца, как я летчик. На моем счету два десятка боевых вылетов. Я умею взлетать, садиться, умею пилотировать самолет днем и ночью, вслепую. Но означает ли все это зрелость? Нет! Тогда откуда у меня самоуверенность?

Я спешу. С места даю полный газ, самолет начинает двигаться и… Не успеваю опомниться, как он тычется в землю. Вот тебе и на! Разбит воздушный винт, а моя физиономия изрядно поцарапана о приборную доску. Хорошо, хоть раненые не пострадали. Но что же произошло? Ага! Я не учел оттепели, не следил за скоростью. Слишком много нарушений прописных истин. И все это результат моей самоуверенности. Ишь возомнил себя асом!…

Размышляя о случившемся, я брел по глубокому снегу к деревне, на ходу пригоршнями набирая снег и прикладывая его к лицу. Мне было стыдно, и я боялся встретиться со своими спутниками взглядом.

- Не вешай носа, - заметил один из партизан. - Не ты один. Вон и второй самолет сломался. Теперь вам вдвоем веселей будет.

- Ночью-то опять придут ваши, - вступил в разговор второй. - Починишь свою птаху да и улетишь на Большую землю.

Так незаметно за разговорами подошли к деревне, и у первого же дома нос к носу столкнулись с Масловым.

- С приездом!

- Федя!…

- Видал твой цирк! А еще со мной летал. Эх, ты!…

- Но и ты, Федя… Это ведь твой самолет там стоит?

- Радуешься? - Под сухой кожей на скулах Маслова перекатываются тугие желваки. - Не мой это самолет! Оставил [23] меня командир эскадрильи заменить на его самолете винт. Видишь, техник Лыга с ним возится.

- А где же командир? - задал я наивный вопрос.

- Улетел. Не тужи! Сейчас слетаю на базу и привезу тебе винт! Будем еще летать всем чертям назло!

Но летать нам с Федей пришлось не скоро. Неожиданно над лесом появились два «мессера». Их спаренные залпы решили судьбу сначала моего, а потом Фединого самолета. Мы остолбенело смотрим на дымное пламя, на четкие в светлом небе силуэты «мессеров», которые, словно издеваясь, проносятся над деревней, покачивая крыльями.

Втроем мы добирались из партизанского отряда к своим. Этот поход остался в памяти навсегда. В действительности километры всегда длиннее, чем на карте, да если еще прибавить полетное обмундирование летчика. Идем напрямик, обходя деревни и минуя дороги. Сколько идем? Я уже потерял счет дням. В мыслях только одно: надо выйти! Выйти из этого мертвого леса, из этого снега. Какое проклятье этот снег! И нельзя думать о пище. У нас и так мало сил. Вчера вечером мы попытались добыть пищу в деревне, но там оказались немцы. Они послали в нашу сторону несколько очередей из автоматов, но преследовать не стали. И опять мы идем лесом, проваливаясь по пояс в рыхлый снег. Если бы хоть немного поесть!… Все чаще и чаще падает Федор. Но остановиться нельзя. Надо идти. В лесу смерть. А в этой деревне? Решили дождаться вечера, в сумерках подойдем ближе.

В деревне оказались свои. Вскоре нам удалось отправить за линию фронта Федора. Он был совсем плох. Полковник, начальник авиации, обещает вскоре отправить и нас, если прилетят самолеты, а до этого он вызвал меня к себе.

- Боюсь, немцы засекли нашу площадку для самолетов. Как бы не накрыли артиллерией, - говорит полковник. - Взгляни на карту. Вот между деревней и лесом большое поле. Определи, пригодно оно для посадки самолетов? Если пригодно, дам бойцов, к вечеру организуешь старт. Последним самолетом улетишь вместе с своим техником.