Курская дуга

— Не могу расстаться с редакцией… — ответила она. — Здесь у меня столько друзей! Я не кончила консерваторию и не стремлюсь пока стать певицей.

— Воля ваша, а жаль! У вас превосходный голос.

— Я подумаю, товарищ генерал.

— Подумайте хорошенько и соглашайтесь, — прощаясь, сказал Салаев.

Генерал пошел к выходу, за ним поспешили Тарасов с Ветровым.

Наташу окружили сотрудники редакции. Дмитрий подошел к Вере, пожал ей руку.

— Спасибо вам… Вы сегодня с Наташей просто тронули всех нас…

— Это Наташа…

— И вы… Вы очень хорошо аккомпанировали.

— Верочка, ты идешь? — спросила Наташа.

— Сейчас, одну минутку…

— Вера, разрешите вас проводить, — подскочил Седлецкий.

— Моя теплушка рядом, не стоит беспокоиться.

— Нет уж, разрешите, — настаивал Седлецкий. — Знаете, я сегодня написал стихотворение и обязательно хочу прочитать его вам.

— Простите, меня ожидает Наташа.

— Ну, не гордячка ли? Малейший успех — и уже вскружилась голова, — провожая Веру взглядом, ворчал Седлецкий.

— Что вы напрасно злитесь, завтра встанете и натощак прочтете вашу лирику.

Злость помешала Седлецкому уловить в словах Дмитрия иронию, и он сказал:

— Нет уж, извините, этой зазнайке Седлецкий стихов больше не читает… Экий же я дурак, — вдруг расхохотался он. — Где Гайдуков? Нет Гайдукова с нами! То-то она спешила…

— Гайдуков дежурный по части, — заметил Дмитрий.

— Ах, да… Ну, шут с ним, пойду потанцую.

Дмитрий вышел на воздух. Ни звезды. Ветер с юга, и наплывает туман, очевидно будет оттепель. «Как быстро меняется погода», — подумал он. Проходя мимо теплушки, Дмитрий услышал неясные голоса девушек и невольно замедлил шаг. Идти в купе не хотелось. Еще раз прошелся мимо теплушки. Голоса стихли. На сердце было неспокойно. «Уж не влюбился ли я? Что же я здесь топчусь? Спать! Спать!» Он быстро зашагал по протоптанной тропинке, вскочил на подножку вагона и, входя в него, облегченно вздохнул: «Все пройдет… Завтра фронт!»

4

Утро выдалось на редкость солнечное. С крыши вагона зазвенела капель. Стук ее молоточков разбудил Дмитрия. Он глянул в окно: «Ага, хорошая погода, совсем весна!» Сборы были недолги. Дмитрий решил взять с собой только портфель. В него вмещалось все походное имущество: бритвенный прибор, зубной порошок, щетка, мыльница, смена белья, полотенце. В специальном отделении хранились записные книжки, толстая тетрадь с черновиками стихов, запасные карандаши и неразлучные спутники по всем фронтам — три томика: Лермонтов, Шевченко, Маяковский.

— В путь-дорогу, в дорогу! — поспешно одеваясь, трубил с верхней полки Бобрышев.

В купе вошел Грачев:

— Красота, снежком растерся!

— Пожалуй, и мы последуем твоему примеру, — сказал Бобрышев. — Как, Дмитрий?

— Что ж, можно!

— Пошевеливайтесь, братцы, жду вас в столовой, — выходя в коридор, бросил Грачев.

Когда Дмитрий вошел в столовую, там уже сидели почти все уезжающие. В теплушке, заставленной столами и скамейками, было тесно. В ожидании завтрака корреспонденты вспоминали вчерашнее выступление девушек.

— Я не понимаю одного, — удивлялся Седлецкий, — как могла Руденко отказаться от предложения Салаева. Это ж карьера!

Гуренко поморщился:

— Странно звучит слово «карьера».

— Вы, пожалуй, правы, я хотел сказать — «путевка в жизнь», — поправился Седлецкий.

— Руденко решила трезво все оценить. Она не легкомысленно, а серьезно смотрит на перемену профессии.

— Позвольте, Юрий Сергеевич, по-вашему выходит, что генерал Салаев сделал ей легкомысленное предложение? Фу-ты ну-ты, — расхохотался Седлецкий.

— Не приписывайте мне, Семен Степанович, того, чего я не говорю, — отмахнулся Гуренко. — Вы отлично понимаете смысл моих слов.

Наступило молчание. На кухне загремела посуда. Официантка стала подавать завтрак.

— Дмитрий Андреевич! Мы едем вместе. Отгадайте куда, — положив на стол фотоаппарат, быстро проговорила Катя Сенцова.

— Не берусь, я не мастер на отгадки.

— Если сдаетесь, так слушайте: едем к нашим сталинградцам, в курбатовский корпус.

— К генералу Курбатову?! Ну что ж, я рад.

Вошла Вера и, поздоровавшись, села напротив Дмитрия. Вчерашнее тревожное чувство овладело им.

— Так вы едете, Дмитрий Андреевич?

— Вот позавтракаем — и в путь.

— Надолго уезжаете?

— Кто его знает, очевидно, до весны.

— Вы не любите долго задерживаться в редакции.

— Вы это заметили?

— Да.

— Работа не ждет, всегда торопит… А к вам просьба: если из Харькова придет на мое имя письмо, перешлите мне в армию. В Харькове осталась у меня бабушка.

— Хорошо, сделаю. Придвиньте, пожалуйста, горчицу. Благодарю… А мне можно написать вам? — спросила она очень тихо и тут же поправилась: — Мы будем вам писать, Дмитрий Андреевич, вместе с Наташей. Мы ведь друзья, не правда ли?

— Конечно, мы фронтовые друзья. Пишите, я сразу отвечу.

— Я обязательно… Мы… — Вера потупилась. Но никто не заметил ее смущения. Вошел подполковник Ветров и громко объявил:

— Машина подана, через пятнадцать минут выезжаем.

Застегиваясь на все пуговицы, Грачев просил Дмитрия во что бы то ни стало разыскать в гвардейском корпусе трех разведчиков и передать им привет.

— Запиши их фамилии, а то забудешь: Синенко, Корениха, Брагонин. Да не на отдельном листке, а в записной книжке сделай пометку, — беспокоился Грачев.

— Не волнуйся, Александр, я твое поручение выполню.

— Познакомься с ними и обязательно напиши о них стихи или очерки. Ребята — на редкость!

В машине Дмитрий сел рядом с Бобрышевым. Грачев у вагона прощался с Наташей.

Седлецкий разговаривал с Верой. Он что-то горячо доказывал ей, но она слушала рассеянно и все время мяла в руках комок снега. Из вагона вышел редактор. Грачев с Седлецким бросились к машине.

— Уселись, товарищи, все в порядке? — спросил Тарасов.

— Можно ехать, товарищ полковник!

— Заводи! — приказал Тарасов шоферу.

— От винта! — усаживаясь на скамейку, пошутил бывший летчик Грачев.

Мотор заработал. В тамбурах вагонов столпились все печатники. Старый повар с порыжевшими от махорки усами бочком подскочил к машине:

— Булочки, горячие булочки в дорогу возьмите!

Грузовик тронулся. Наташа крикнула:

— Счастливой дороги, товарищи!

— Возвращайтесь с победой! — загремело из тамбуров.

Дмитрий поймал взгляд Веры. Ему показалось, что она глядит только на него и только ему машет рукой. Грузовик осторожно выбрался из карьера, и за глиняным холмом скрылись вагоны редакционного поезда.

Впереди лежала накатанная шинами снежная дорога.

— Давай песню, хлопцы! — крикнул Бобрышев и первый начал: — «По долинам и по взгорьям…»

С песнями, с веселыми шутками незаметно подъехали к Ельцу. Пронеслись по главной улице и за городом выскочили на шоссе. Был полдень. Пригревало солнце. Дымились маслянистые лужи, отливая всеми цветами радуги. Рыхлый бурый снег летел из-под колес тяжело груженных машин.

До Ельца Дмитрий не замечал следов войны, но здесь они бросались в глаза на каждом шагу. Обгорелые скелеты грузовиков лежали в придорожных канавах, всюду виднелись искалеченные пушки, подбитые танки. На буграх — разрушенные избы. Но враг отступал поспешно и не смог причинить много зла придорожным селеньям.

Все чаще на пути попадались села. Полусожженные, полуразбитые, но все-таки села! В кузницах стучали молотки, сверкало раскаленное железо. За дорогу Дмитрий прочел три надписи: «МТС», но тракторов не было. В пустые дворы свозили на клячах плуги, сеялки, бороны. Село готовилось к севу.

Дмитрий заметил, как в одном колхозе девушки приводили в порядок кирпичное здание. Коренастый паренек, взбираясь по лестнице, держал в руках новую вывеску, на которой Дмитрий успел прочесть слово «Клуб».

В районном городке Золотухино Солонько, Сенцова и Бобрышев пересели на попутную машину.