Пепел и алмаз

Но Марцин не спал. Он открыл глаза н посмотрел сначала на Шреттера, потом на Фелека.

— Я хочу знать, что вы с ним сделали?

Шреттер пожал плечам».

— Зачем тебе? Я уже сказал, ято это нате дело.

— И мое тоже.

Марцин судорожно вцепился руками в одеяло и хотел сесть, но сил не хватило, и он опять упал на подушки. Некоторое время он лежал, не шевелясь.

— Я хочу знать, — повторял он чуть слышно. — Только это.

Фелек не выдержал.

— Ну, скажи, Юрек! Жалко тебе, что ли? Если хочет человек…

Тот сидел, задумавшись.

— Юрек!

Шреттер вдруг выпрямился.

— Нет! — твердо сказал он и встал. — Пошли. Держись, Марцин, все будет хорошо. Мы еще зайдем через несколько дней.

Глаза у Марцина опять закрылись. Наклонясь над ним, Фелек неловко пожал бессильно лежавшую на одеяле руку.

— Будь здоров, Марцян.

— Не приходите больше, — прошептал больной.

Он сказал это Фелеку, но стоявший рядом Шреттер расслышал.

— Как хочешь, — холодно сказал он. — Ну, будь молодцом.

Мать ждала их в дверях кухни. Когда они вышли из комнаты, она впилась в них тревожным, испытующим взглядом.

— Ну, как вы его нашли?

— Не волнуйтесь, — сказал Шреттер. — Ослаб очень, но так всегда после этого бывает. Выкарабкается.

Она стояла, прижав к груди руки и устремив измученные глаза на Шреттера, словно желая обрести надежду в его юном, приветливом, пышущем здоровьем лице.

— Вы думаете? Дай-то бог! Ведь если я его потеряю…

— Об этом даже не думайте.

Ее душили слезы, и она только кивнула.

— Пошли? — буркнул Фелек.

Но Шреттер полез в карман и, вытащив две пятисотенные бумажки, протянул Богуцкой.

— Возьмите, пожалуйста, — сказал он сердечно. — На докторов и на лекарства.

— Что это? — испуганно взглянула она на деньги.

— Деньги. Возьмите. У нас с Марцином свои счеты.

Она колебалась.

— Право, не знаю, можно ли мне…

— Конечно, можно! Только Марцину пока ничего не говорите. Сочтемся, когда поправится. Сейчас не нужно ему этим голову морочить.

Она была растрогана.

— Спасибо вам, милые.

Но тут из комнаты послышался слабый голос Марцина. Шреттер хотел попрощаться, но Богуцкая его удержала:

— Обождите минуточку, я только загляну к нему.

Она сразу же вернулась и кивнула Шреттеру.

— Он зовет вас.

— Меня?

— На одну минутку.

В дверях Шреттера встретил взгляд Марцина. Он подошел к кровати.

— Я слушаю тебя.

Марцин сделал знак рукой, чтобы он подошел поближе.

— Ты дал матери деньги?

Юрек не знал, что ответить.

— Дал?

— Ну дал, что из этого? Перестань устраивать истерики.

Марцин ничего не ответил, только поднял голову и крикнул:

— Мама!

Она немедленно прибежала.

— Что, сынок? Ты меня звал?

— Мама, те деньги, ты знаешь, какие…

Богуцкая растерялась.

— Какие деньги, сынок?

— Ты знаешь, мама. Пожалуйста, отдай их… положи на стол-

Она стояла в растерянности, не зная, что делать. Марцин поднял голову.

— Мама!

Она взглянула на Шреттера, словно ища у него поддержки, но он смотрел в пол. Помедлив немного, она вынула из-под фартука деньги и положила на стол. Марцин, не спускавший с нее напряженного взгляда, откинулся на подушки.

— Спасибо, мама. А теперь выйди, пожалуйста.

Когда она вышла, Шреттера взорвало:

— Что ты вытворяешь? Совсем спятил! Ведь деньги на лечение нужны.

— Я не желаю брать эти деньги.

По лбу у него струился пот, глаза ввалились еще глубже, и, казалось, он был бледнее, чем раньше.

— Забери их…

— Как хочешь, — пробормотал Шреттер.

Он сунул деньги в карман и уже повернулся к двери, когда услышал голос Марцина.

— Юрек!

— Что?

Он не расслышал, а скорей догадался, что тот просит наклониться к нему. Поборов брезгливость, он исполнил его просьбу.

— Не сердись на меня, Юрек. Я ничего не могу с собой поделать. Я в тебя так верил, ты был моим лучшим другом…

Он задохнулся и закрыл глаза. Но через секунду опять открыл их.

— Юрек!

Шреттер стоял безучастно, неподвижно, с равнодушным видом.

— Чего тебе?

— Я не хочу, чтобы тебя мучила совесть из-за меня…

— Меня? Обо мне можешь не беспокоиться.

— Поверь, после всего, что произошло, мне не хочется жить.

— Да? Ну, это твое дело. Это все, что ты хотел мне сказать?

— Все.

— Тогда пока. Не падай духом.

Он повернулся и вышел из комнаты. Когда они, торопливо попрощавшись с Богуцкой, очутились на лестнице, Фелек спросил вполголоса:

— Чего ему от тебя нужно было?

— Так, ерунда.

И Шреттер быстро, не глядя на Фелека, сбежал вниз по ступенькам. Фелек догнал его уже на улице.

— Елки-палки! — проворчал он, отирая платком пот со лба и шеи. — Ну и дела! Мокрый, как мышь.

Шреттер молча шел большими шагами, засунув руки в карманы брюк и насвистывая что-то себе под нос. Они пробирались сквозь ольшаник по узенькой тропке, бежавшей то вверх, то вниз по дикому берегу Сренявы. Здесь было тенисто и сыро. Дорожка в нескольких местах еще не просохла после вчерашней грозы. В прибрежных кустах громко щебетали птицы. На другом берегу купались мальчишки. Крича и толкаясь, они влезали на раскидистую иву и прыгали оттуда в воду.

— Юрек! — окликнул Фелек товарища.

Шреттер шел впереди, продолжая свистеть сквозь зубы.

— Чего?

— Как ты думаешь, он не загнется?

— Не знаю.

— Жалко парня. Ну и скрутило его!

Он сломил на ходу ивовый прут, ободрал с него листья и с размаху стал ударять по росшим у самой земли веткам.

— Скажи честно, Юрек, — снова заговорил он, — тебя ведь тоже проняло. Сдрейфил малость, а?

Шреттер остановился как вкопанный и обернулся к нему.

— Что ты сказал?

Фелек удивленно посмотрел на его перекошенное от ярости лицо.

— Ты чего…

— Ну-ка, повтори, что ты сказал!

Шреттер наступал на Фелека. Он был на целую голову выше его. В раскосых глазах Фелека промелькнул страх, но он не подавал вида, что струсил.

— Не выпендривайся! Тоже мне недотрога, слова ему сказать нельзя. Думаешь, боюсь тебя?

Шреттер с минуту смотрел на него, прищурившись. Потом вдруг отступил на шаг, скинул пиджак, швырнул его на землю, расправил плечи, пригладил волосы и сказал:

— А ну, выходи!

Фелек глянул на него исподлобья.

— Подраться захотелось?

— Живо! Нечего зря языком трепать.

Фелек постоял в нерешительности, потом медленно снял пиджак и стал оглядываться, куда бы его девать. Это был его единственный приличный костюм. Наконец аккуратно положил его на ближний куст и стал медленно, педантично засучивать рукава рубашки. Шреттер спокойно наблюдал за ним.

— Готов?

— Не спеши! Успеется. Подумаешь, приспичило!

И он продолжал не спеша подвертывать рукава. Руки у него были сильные, мускулистые. Вдруг он резким движением опустил засученный выше локтя рукав.

— Нет! Не буду с тобой драться.

— Боишься?

— Нет. Просто не хочу.

Он стащил с куста пиджак и не спеша надел его.

— Трус! — звонко выкрикнул Шреттер.

Фелек покраснел.

— Я не трус.

— А кто же ты?

— Не хочу с тобой драться, и все. С кем угодно могу, а с тобой — нет, понял?

— Почему?

— Не хочу — и все.

— Вчерашнее вспомнил?

— Ты что, обалдел? — разозлился Фелек.

— Тогда почему же?

— О господи, Юрек, да ты совсем с ума сошел! Стой, заткнись, дай мне сказать. Ты командир наш или нет, черт возьми? Да или нет? Если нет, пожалуйста, давай драться хоть сейчас…

— Боишься мне по шее дать? Думаешь, одолеешь?

Фелек поддел ногой лежавший на дороге камень.

— Нет. Просто даже пробовать не хочу. Имею я на это право или нет?

Он стоял, нахохлясь, вполоборота к Шреттеру и яростно ковырял каблуком мокрую землю. Шреттер внезапно сменил гнев на милость.

— Фелек!