Великий перелом

Кто-то постучал в дверь маленькой комнатки Лю Хань в пекинских меблирашках. Ее сердце подпрыгнуло. Нье Хо-Т’инг отсутствовал в городе долгое время — то по одному делу, то по другому. Она знала, что он ведет с японцем переговоры, которые возмущали ее, но она не смогла переспорить его до отъезда. Военная необходимость была для него важнее всего остального, даже ее самой.

В этом он был совершенно честным. Она понимала, что он не может принадлежать ей, и тем не менее продолжала заботиться о нем. Большинство мужчин, которых она видела, обещали — и нарушали свои обещания, после чего отрицали, что они что-то обещали или сделали то, что сделали, или же и то и другое одновременно. «Обычно и то и другое», — подумала она, поджав губы.

Стук раздался снова — громче и настойчивее. Она поднялась на ноги. Если стучал Нье, значит, он не улегся в постель с какой-нибудь первой же легкомысленной девчонкой, с которой встретился, когда его рожок потяжелел. Если так, это хорошо характеризует его — и означает, что она обязана быть теперь особенно благодарной.

Улыбаясь, она поспешила к двери, подняла запор и распахнула ее. Но в коридоре оказался не Нье, а его помощник, Хсиа Шу-Тао. Улыбка исчезла с ее лица, она поспешила вытянуться, как солдат, пряча аппетитное покачивание бедрами, которое приготовила для Нье.

Но она опоздала. Широкое уродливое лицо Хсиа расплылось в распутной улыбке.

— Какая привлекательная женщина! — сказал он и сплюнул на пол.

Он никогда и никому не давал позабыть, что происходит из крестьян, и считал малейшее проявление вежливости буржуазным притворством и признаком контрреволюционности.

— Что вы хотите? — холодно спросила Лю Хань.

Она знала наиболее вероятный ответ, хотя могла и ошибаться. Был по крайней мере шанс, что Хсиа пришел сюда по партийным делам, а не в надежде вдвинуть свой Гордый Пестик в ее Яшмовые Ворота.

Она не отодвинулась, чтобы пропустить его в комнату, но он все равно вошел. Он был приземистый и широкоплечий — сильный, как бык. Он мог бы пройти прямо по ней, если бы она не уступила ему дорогу. Впрочем, он по-прежнему старался говорить приветливо:

— Вы прекрасно сработали, помогая взорвать маленьких чешуйчатых дьяволов бомбами в оборудовании зверинцев. это было умно придумано, и я это отмечаю.

— Это ведь было очень давно, — сказала Лю Хань. — К чему выбирать это время, чтобы прийти и говорить мне комплименты?

— Любое время — хорошее время. — ответил Хсиа Шу-Тао.

Небрежным пинком он захлопнул дверь. Лю Хань точно знала, что это означает. Она начала беспокоиться. В послеполуденное время в меблирашках находилось мало народа. Она пожалела, что открыла дверь. Хсиа продолжил:

— Я уже давно положил на вас глаз, вы знаете это?

Лю Хань знала это очень хорошо.

— Я не ваша женщина. Мой друг — Нье Хо-Т’инг.

Может быть, это заставит его вспомнить, что не дело — приходить сюда и обнюхивать ее. Он уважал Нье и делал все, что тот приказывал — во всяком случае, когда эти приказы не относились к женщинам.

Хсиа рассмеялся. Лю Хань ничего забавного не видела.

— Он ведь хороший коммунист, наш Нье. Он не откажется поделиться тем, чем обладает.

И он набросился на нее.

Она попыталась оттолкнуть его. Он снова засмеялся — он был гораздо сильнее. Когда он попытался поцеловать ее, она попробовала кусаться. Без малейшего видимого гнева он ударил ее по лицу. Его член, большой и толстый, упирался ей в бедро. Он швырнул ее на сваленные в углу комнаты постельные принадлежности, опустился на пол рядом и начал стягивать с нее черные хлопчатобумажные брюки.

Чувствуя боль и ошеломление, она некоторое время лежала, не сопротивляясь. В мыслях она унеслась к тем печальным дням на самолете маленьких чешуйчатых дьяволов, самолете, который никогда не садится на землю. Маленькие дьяволы приводили мужчин в ее металлическую клетку, и те делали свое дело независимо от того, хотела она их или нет. Она была женщиной: чешуйчатые дьяволы умертвили бы ее, если бы она сопротивлялась. Что ей оставалось делать? Она была невежественной крестьянкой, которая умела только подчиняться, что бы ни требовали от нее.

Больше она такой не была. Вместо страха и покорности теперь ее охватила ярость — кровоточащая и огненная, как взрыв. Хсиа Шу-Тао стянул ее брюки и швырнул в стену. Затем стянул до половины свои собственные штаны. Головка его органа ткнулась в голое бедро Лю Хань.

Она согнула колено и изо всех сил ударила его в пах.

Его глаза широко раскрылись и стали круглыми, как у иностранного дьявола — с белой полосой вокруг радужки. Он издал наполовину стон, наполовину крик и согнулся, как карманный нож, обхватив руками драгоценные части, которые она повредила.

Если бы она дала ему возможность опомниться, он бы покалечил ее — может быть, даже убил. Не беспокоясь о том, что она наполовину обнажена, она отползла от него, схватила длинный острый нож с нижней полки шкафа у окна и приставила лезвие ножа к его толстой, как у быка, шее.

— Сука, проститутка, ты… — Он отвел руку, чтобы попытаться ударить ее сбоку.

Она взмахнула ножом. Из раны хлынула кровь.

— Будьте очень спокойны, товарищ, — прошипела она, вкладывая в это слово все свое презрение. — Если вы думаете, что мне не понравится увидеть вас мертвым, то вы гораздо глупее, чем я думала.

Хсиа замер. Лю Хань чуть глубже вдавила нож.

— Осторожнее, — сказал он тонким сдавленным голосом: чем сильнее двигался его кадык, тем глубже врезался нож.

— Это еще почему? — прорычала она.

Она подумала, что вообще-то вопрос неплохой. Чем дольше длится эта сцена, тем больше вероятность того, что Хсиа Шу-Тао придумает, как вывернуться. Если его сейчас убить, она окажется в безопасности. Если же она оставит его в живых, то ей придется двигаться очень проворно, пока он не оправился от шока и боли, чтобы ясно соображать.

— Вы собираетесь повторить сегодняшнее? — потребовала она ответа.

Он начал качать головой, но лезвие ножа еще больше врезалось в его горло.

— Нет, — прошептал он.

Она хотела спросить его, будет ли он проделывать это с другими женщинами в дальнейшем, но передумала еще до того, как вопрос сорвался с губ. Конечно, он скажет «нет», по, несомненно, солжет. После первой лжи легко придумать и вторую. Поэтому она приказала:

— Встаньте на четвереньки — и немедленно. Не делайте ничего, иначе я зарежу вас, как свинью.

Он подчинился. Он двигался неуклюже не только из-за боли, но и из-за того, что одежда его была в беспорядке. На это, в частности, и рассчитывала Лю Хань: даже если он захочет схватить ее, штанины, спущенные до лодыжек, помешают ему двигаться быстро.

Она убрала нож от шеи и слегка ткнула в его спину.

— Теперь ползите к двери, — сказала она, — и если вы думаете, что сможете сбить меня с ног, прежде чем я успею воткнуть его до упора, то валяйте, попробуйте.

Хсиа Шу-Тао пополз. По приказу Лю Хань он открыл дверь и выполз в коридор. Ей хотелось пнуть его напоследок, но она удержалась. После такого унижения ей придется убить его. Он, не задумываясь, подверг ее унижению, но она не могла позволить себе быть такой бесцеремонной.

Она захлопнула дверь и с грохотом наложила засов. И только после этого ее затрясло. Она посмотрела на нож в руке. Больше никогда она не выйдет из комнаты безоружной. И нож в шкафу во время сна тоже больше держать не будет. Он будет в ее постели.

Она вернулась в комнату, взяла брюки и принялась было одеваться. Затем на мгновение задумалась и снова бросила их. Взяла тряпку, смочила ее из кувшина, стоявшего на шкафу, и стала тереть кожу, о которую терся пенис Хсиа Шу-Тао. Только после этого она оделась.

Через пару часов кто-то постучал в дверь. Холодок пробежал по спине Лю Хань. Она схватила нож.

— Кто там? — спросила она, держа оружие в руке.

Она подумала, что это для нее добром не кончится. Если у Хсиа пистолет, он может выстрелить в нее сквозь дверь, убить или оставить умирающей без какого-либо риска для себя.