Степные хищники
Степные хищники читать книгу онлайн
Роман о людях, попавших в водоворот гражданской войны. Описывается зарождение, развитие и разгром банд Сапожкова, Серова, Вакулина, Попова и Маруси в Саратовской Губернии в период с лета 1920 года до весны 1921 года.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Медленно двигается по степи шайка. Низкое по-зимнему солнце бьет в глаза, заставляет щурить веки.
Защищаясь от света, Маруся нахлобучила папаху на самые глаза, и от этого до чудного стала похожа на хорошенького мальчишку. Только с этим мальчишкой шутки плохие: только что перед самым отъездом забастовал один парень, — жаль стало ему обжитого места, ласковых глаз молодой хозяйки.
— Остаюсь в хуторе, — объявил парнишка: — От добра добра не ищут.
Остался паренек… валяться на базу с простреленной головой. Так-то!
Обойдя стороной Русскую Таловку и Александров Гай, банда Маруси заняла хутор Варфоломеевский. В Петропавловку Маруся послала разъезд искать Вакулина, и вскоре прибыли представители.
— Бурнаковский, — отрекомендовался один из приехавших, чернявенький, с коротко подстриженными усиками. — Член Совета пяти, — важно добавил он.
С неприятным чувством Маруся пожала влажную, холодную руку Бурнаковского. «Как лягушачья лапа», — пришло в голову сравнение.
Трое других представителей, чином, видимо, ниже, своих фамилий и должностей не назвали.
— Здрасте! — официальным тоном, обронила Маруся. — С чем хорошим пожаловали?
— Захотелось посмотреть на прославленного атамана Марусю и привет и ласку от командующего передать, — по-тараканьи шевеля усами, ответил Бурнаковский. Старый плут с первого взгляда определил, что Марусю голыми руками не возьмешь, так просто ей не прикажешь, и пустил в ход лесть. Испытанное средство подействовало.
— Спаси Христос! — казачьей скороговоркой ответила атаманша и уже приветливо пригласила: — Будьте гостями дорогими!
Деловые разговоры много времени не заняли. Вкратце Бурнаковский передал, что Совет пяти предлагает Марусе совместные действия против коммунистов в заволжских уездах. Предстоит пройти Новоузенский и Пугачевский уезды, создавать в селах Советы без коммунистов — «пятерки» из числа наиболее уважаемых состоятельных крестьян и вербовать в отряд новых бойцов. Бурнаковский будет находиться при отряде Маруси, как советник и представитель Совета пяти.
Последнее Марусе не понравилось. «Не хватало мне еще соглядатаев!» — подумала она.
Когда разговаривали, совсем близко застрекотал пулемет, хлопнули два-три винтовочных выстрела. Бурнаковский вздрогнул и побледнел. Усы его поднялись торчком.
«У представителя гайка со слабиной, — не без злорадства заключила Маруся. — Неужели у них лучше этого таракана никого не нашлось?»
— Это пулемет пробовали? — дрожащим голосом спросил Бурнаковский.
В этот момент вошел Семен и, нагнувшись к атаману, начал что-то шептать.
Маруся нахмурилась.
— Надо было подпустить ближе, — сердито сказала она.
— Гришка Косой начал, — оправдываясь, произнес Семен.
— Из Алгая приезжала большевистская разведка, а мои раньше времени открыли стрельбу, — объяснила Маруся Бурнаковскому.
Зимние сумерки подкрались незаметно. Сугробы стали полосатыми, чуть позже окрасились в голубовато-серый тон, а при свете выглянувшего месяца заблестели нежно, кавказским с чернью серебром.
Маруся в честь приезда гостей устроила гулянку.
— Самогону не жалей! — наказывала она днем Семену. — Сам возьмись за таракана — угощай до бесчувствия! Девок для них позови! Чтобы гармонь была!
Семен понимающе кивал головой.
Кисейным пологом стелется по избе сизый махорочный дым. Сипит гармонь полечку. За столом пьют. У гуляк уже расслабленно опустились челюсти, в глазах муть. Галдеж. Никто никого не слушает, — каждому свое высказать надо. Визжат пьяные девки. Виснет ядреная ругань.
В переднем углу — Маруся. Щеки свекольно-красные. Волосы растрепаны. Обожженный первачом голос хрипит, язык шепелявит сильнее обычного. Но глаза строгие, как у великомученицы Параскевы. А рядом млеет Бурнаковский, часто облизывает языком сохнущие губы, но подступиться не решается.
Жмется паскудник к мягкому бедру атаманши.
Обнять бы кралю, да на ней перепоясанная ремнями гимнастерка, — ни с какой стороны не подберешься. А тут Семен не отстает, — знай, подливает да чокается.
Гармонист кончил полечку и заиграл «По муромской дорожке стояли три сосны». Знакомый, тягучий мотив подхватили в несколько голосов так дружно, что табачный дым, словно испугавшись, метнулся к потолку.
Под шумок Бурнаковский осмелился — положил руку на Марусино колено. Атаманша вроде не замечает, а Семен свое:
— Выпьем, друг, за нашу жизню, за удальство!
— Отстань, Сенька, не хочу.
— Выпьешь, — отстану. Ну, одну только, последнюю!
— Давай, черт с тобою!
Выпил, хотел облапить, но Маруся оттолкнула:
— Убери лапы! Вон на тебя Аксютка глядит, скучает, — займайся с нею!
— Мусеньк-а, красавица! Я в тебя влюбленный. Не нужна мне Аксютка…
— А ну, казаки, «Ланцова»!
— «Ланцова»!
— Семен, сказывай! [48]
надсадно вопили пьяные голоса про муромскую дорожку, но баритон Семена шутя перекрыл их:
Барабанным речитативом сыпал Семен слогами, и гомон утих сам собою, — готовилось рискованное дело: побег из тюрьмы. Прослушав запев подхватили:
Встает перед глазами мрачный острог с зубчатыми стенами, с крохотными оконцами камер, в которых за решетками томятся воры-разбойнички.
начал было Семен, но умолк, — у дверей загалдели, шлепнула по мягкому ладонь, и кто-то визгливо тонким голосом запищал:
— Пусти-и-итя! Я мами скажу-у!
— Иди ты отселева!
— А-а-а!
— Ступай, ступай, уходи!
— Что там такое? — окликнула Маруся.
— Здешняя одна просится, глупенькая, — ответили от двери.
— Пустите!
На середину избы выкатилось странное существо: на вид подросток, а лицо старообразное. Из-под платка торчали всклокоченные волосы. Они падали на узкий вдавленный лоб и спускались до маленького носа с широко раздутыми ноздрями. Один глаз все время идиотски подмигивал, а другой, вытаращенный, смотрел куда-то в сторону. Утирая слезы, дурочка глупо улыбалась.
— Не плачь! Как тебя зовут? — спросила Маруся.
— Гы-гы-гы! Я — Фросенька.
— На, Фросенька, выпей! — атаманша передала полный стакан самогона.
— Гы-гы-гы! Я плясать умею.
— Сначала выпей, а потом спляшешь.
Маруся подмигнула, и бандиты, стоявшие рядом с Фросенькой, помогли ей единым духом одолеть стакан.
— Акха-кха-кха! — заперхала дурочка.
— Ай, молодец! Теперь пляши! Ну-ка, гармонист, дай жару!
Плясать Фросенька не умела: трясясь всем телом, она топталась на месте, и это было не смешно, а противно. Семен вскоре опять затянул:
— Мусенька, лапочка моя!
— Давай, друг, выпьем за нашего атамана, за Марусю! — не отстает Семен.
— 3-з-за М-марусю м-можно. Бр-р!
— Гришка, поднеси Фросеньке!
За полночь пьяное веселье пошло на убыль. Иссиня-бледный Бурнаковский то и дело норовил съехать под стол, но Семен вытаскивал его обратно и укладывал головой в блюдо с бараниной (плакали овечки бабушки Настасьи!). Из приехавших с Бурнаковским один корчился в углу над лоханью, двое валялись у шестка на рассыпанных из опрокинутого глечика углях. Маруся сидела по-прежнему строгая, прямая, прикрыв глаза, наблюдала за утихавшим разгулом. Неожиданно она увидела Фросеньку. Дурочка лежала на сундуке. С одной стороны свисала Фросенькина голова, с другой — ноги, обутые в рваные валенки. Из валенок выглядывали шерстяные чулки.