Крылья Севастополя

Вот уже порт. Пора включать фотоаппарат. Ковальчук нажал на рычажок, но лампочка не загорелась! Аппарат не работал! Как же так, перед взлетом он лично проверил аппаратуру, она работала безотказно, а теперь… Что же случилось?

- Саша, фотоаппарат не работает, веду визуальное наблюдение, - доложил он Рожкову.

Самолет уже над портом. Ковальчук внимательно смотрит вниз, запоминает расположение судов у причалов, а в голове одна мысль: «Что с аппаратом?» Вспомнились веселые слова Василевского: «Аппарат не работает - стукни его, может, испугается, замигает. Не замигает - хватайся за предохранитель, это он, гад, сгорел, заменить надо». Ребята тогда смеялись, но на ус мотали. И Ковальчук тоже. «А вдруг?» - мелькнула мысль. [143]

Порт прошли.

- Отворот! - скомандовал Ковальчук. А сам с тайной надеждой стукнул кулаком по коробке управления. Лампочка не реагировала. Он торопливо выдернул предохранитель, отбросил в сторону, не разглядывая, поставил новый. И лампочка весело замигала!

- Аппарат работает! - крикнул он Рожкову.

Самолет уже проскочил береговую черту, уходил в море.

- Что будем делать? - спокойно спросил Рожков. - Пойдем на новый заход?

- Взлетело две пары истребителей.

- Черт с ними, авось проскочим, без фото возвращаться нельзя.

И Рожков, как заправский истребитель, заложил головокружительный вираж: надо спешить, чтобы успеть проскочить порт до подхода истребителей.

Снова внизу порт.

- Аппарат включен, работает, - доложил Ковальчук.

Еще несколько секунд - и порт позади, можно выключать фотоаппарат, задание выполнено. И в этот момент раздался голос стрелка:

- Сзади, на нашей высоте восемь «Фокке-Вульф-190», идут на сближение.

Восемь «фоккеров»! Новейшие истребители с самым мощным вооружением! Если догонят, разведчику не отбиться. Спасение одно - подальше в море. Рожков до отказа отжимает сектора газа, моторы с визгом набирают обороты, самолет дрожит от напряжения. На максимальной скорости, со снижением Рожков начал уходить в море, за ним - вражеские истребители строем фронта.

Двадцать долгих напряженных минут длилась эта бешеная гонка, двадцать минут летчик находился в величайшем напряжении, призывая все свои силы и умение, чтобы выжать максимальную скорость - от нее теперь зависела жизнь всего экипажа.

Берег остался далеко позади. Но и истребители подошли совсем близко. Ведущий - уже на дистанции огня. Стрелок поймал его в прицел, и самолет задрожал от длинной очереди крупнокалиберного пулемета. «Фокке-Вульф-190» резко отвернул от устремившихся к нему нитей трассирующих пуль и, помахав крыльями, лег на обратный курс, к берегу. Остальные последовали за ним.

- Уходят! Видно, горючее поджимает, - доложил стрелок. [144]

Рожков облегченно вздохнул, убрал газ и только теперь вытер холодный пот, выступивший на лбу.

Через час они приземлились на родном аэродроме. В баках оставалось горючего на десять минут полета…

Но не всегда у разведчиков исход был таким счастливым.

В разведывательном полку мы снова встретились с Васей Мординым - его назначили командиром 1-й эскадрильи. Вася уже капитан, имеет два ордена Красного Знамени, орден Александра Невского. Немного посуровел внешне, а в остальном все такой же… «Авиа-Топтыгин» - так когда-то назвала его одна милая девушка Катюша. Но, думаю, что она просто не разглядела его как следует. Действительно, по виду Мордин несколько неуклюж. Всегда спокоен, сдержан, немногословен. Но в глубине души его постоянно таится скрытый огонь, и когда он вспыхивает, замкнутое сосредоточенное лицо Васи меняется. Летает он с новым штурманом - Дмитрием Грималовским. Прежний - Федя Волочаев - остался на Пе-2.

Теперь мы встречаемся часто, ежедневно, а то и по нескольку раз в день, и все же найти время, чтобы посидеть рядом, поговорить по душам, вспомнить общих друзей, - не получается. Новая работа поглощает целиком.

В одном из полетов с Васей случилась беда. Предстояло на «бостоне» разведать аэродромы и порты противника. Значит, пять часов напряженного труда. Но командир полка знал: у Мордина «железная рука», поэтому на самые ответственные задания по авиаразведке посылал именно его.

…Экипаж сфотографировал вражеские объекты в заданном районе, передал по радио результаты наблюдения, и вдруг неожиданно обнаружил караван вражеских судов.

- Вызывай бомбардировщиков! - приказал Мордин радисту Калинину.

Горючего оставалось мало, пора было уходить, но Мордин упорно ждал подтверждения, что радиограмма принята. И в тот самый момент, когда Калинин наконец сообщил, что бомбардировщики поднялись в воздух, раздался тревожный голос стрелка Колодяжного:

- Слева четыре «мессера»!

Один против четырех! Мордин бросил самолет вправо, стал уходить подальше от берега, в скопление облаков. Спасительные облака были уже недалеко, когда «мессершмитты» догнали их самолет и открыли огонь. [145]

- Товарищ командир, я ранен, - услышал Мордин изменившийся голос Калинина.

- Крепись, дорогой! - ответил капитан.

Машину вновь сильно тряхнуло, и Мордин услышал в наушниках стон тяжелораненого штурмана. Еще взрыв - и острая, жгучая боль свела ногу. Брызнули стекла на приборной доске. Чем-то обожгло правый бок. Вздрогнул и захлебнулся правый мотор. Самолет бросило вправо, но Мордин удержал его…

Вот и облака, теперь уже бесполезные. «Мессеры» отстали, но до своего аэродрома - сотни километров. От перегрева может выйти из строя второй мотор, а внизу - берег, занятый врагом.

Но другого выхода нет, придется идти к родным берегам на одном моторе. Левую ногу летчик уже не чувствовал. Что с экипажем?

- Дима! Дима! - позвал он Грималовского. - Ты меня слышишь?

Штурман не отзывался. Не ответили и стрелки-радисты.

Превозмогая боль в боку, Мордин переставил правую ногу на левую педаль и сразу облегченно вздохнул: «Теперь дотяну!» Перебираясь от одного скопления облаков к другому, самолет упрямо шел в сторону Кавказа, к своему аэродрому. Мордин подумал было о парашютах и Крымских горах, где хозяевами были партизаны, но сразу же отбросил эту мысль - его друзья ранены.

Неожиданно откликнулся Грималовский:

- Вася, стрелки не отвечают, - простонал он, - наверное, ранены. Тяни до аэродрома… Курс сто градусов…

И замолк. А Мордин, истекая кровью, повел самолет дальше.

Почти два часа вел он израненный самолет через все Черное море к кавказским берегам. Управлять машиной с одним мотором было невероятно трудно: немели руки, самолет все время тянуло вправо, а силы неумолимо таяли. Я не видел лица Василия в ту минуту, но хорошо могу представить его: бледное, с испариной на лбу, упрямо сжатые губы и сталь в серых глазах. Он шел с небольшим снижением, чтобы не перегружать мотор, но и высоту старался сохранить: в критическую минуту, при посадке, каждый десяток метров может спасти от гибели.

Показался кавказский берег. Мордин вызвал аэродром, передал: [146]

- Иду на одном моторе. Члены экипажа ранены. Прошу посадку без круга.

Ему тотчас ответили:

- Площадка свободна. Посадку разрешаю.

К посадочной площадке уже мчались санитарная и пожарная машины.

Но испытания Мордина на этом не закончились. Когда на подходе к аэродрому он нажал кнопку выпуска шасси, на приборной доске вспыхнули разноцветные лампочки: левая - зеленая, правая - красная. Значит, не только правый мотор, но и правое шасси повреждено. Не стало на замок и переднее колесо. Садиться на бетон на одно колесо, при одном работающем моторе - верная гибель. Как быть? Земля неумолимо приближалась, а в глазах летчика то и дело проплывали радужные круги: потеряно много крови, в любую минуту можно лишиться сознания… Посоветоваться с руководителем полета? Поздно!

«Буду садиться на «брюхо» - решил летчик.

Он нажал на кнопку убора шасси, левая зеленая лампочка погасла и снова вспыхнула - шасси убрано! - а правое колесо безжизненно повисло под плоскостью: видимо, перебита гидросистема.