Боевой режим

Танкисту пришлось взять его, но при входе в здание, где производился таможенный досмотр, он снова попытался выбросить злополучный портфель в урну.

Это насторожило уже всю смену. «Телевизор» ничего не показал, а капитан из-за своей скромности и стеснительности никак не хотел признаваться, что у него там находится и, тем более открывать. Наконец-то, покраснев до корней волос, он признался, что там кроме дерьма ничего нет. Мы были непреклонны и требовали показать содержимое именно этого багажа. Тут, наконец, капитан, не выдержал и сдался — открыл портфель.

Посмотрели: действительно, там было дерьмо. Наш танкист, трясущимися руками застегнул портфель и чуть не плача говорит: «Вот видите! Вот видите! Я же вам говорил, а вы мне не верили!».

Вот смеху-то было!».

Конюхов громко расхохотался. Успокоившись, закурили еще по одной сигарете.

— Станиславович, я ещё хотел спросить, а ты помнишь свои ощущения, когда впервые вышел в мирный советский город после возвращения с Афганистана?

— Конечно, помню. Мы переночевали прямо в самолёте, укрывшись каким-то брезентом. Утром стало ясно, что наш вылет будет не раньше четырнадцати часов из-за погоды на аэродроме посадки. Вместе с Захаровым и Шишкиным мы решили посетить местный базар.

Правда, походить вволю по базару нам так толком и не удалось. Среди людей, говорящих по-узбекски и внешне от «духов» отличающихся только одеждой мы без привычных автоматов чувствовали себя очень неуютно. Поэтому скупились очень быстро и вернулись обратно к самолёту. Оказалось, что мы не одни такие. Все наши попутчики уже были у борта. Чтобы привыкнуть к мирной жизни тоже нужно было время….

Перелёт от Ташкента до Ворошиловграда был долгим и трудным. В гермокабину нас набилось более двадцати человек, хотя она рассчитана всего на двенадцать. Летели, чувствуя себя пассажирами трамвая в час пик: кто сидя на стремянке, кто стоя. Для нас это было уже не важно. Мы летели домой и с каждым мгновением были всё ближе и ближе к своим родным и все дальше от войны.

Наконец, наступил долгожданный момент — мы пошли на снижение. Под крылом проплывали улицы и дома, знакомые с самого детства. Город жил своей жизнью.

По давно сложившейся традиции произвели отстрел тепловых ловушек, показывая, что самолёт пришел с Афганистана. Увидев это, у многих матерей или жен из военного городка ёкнуло сердце: не мой ли ненаглядный вернулся, или передал хотя бы весточку с войны? Трудно найти семью, живущую в жилой зоне Ворошиловградского высшего военного авиационного училища штурманов, какую бы не задела своим крылом Афганская война….

Промелькнули гаражи, посадки, голубые стены родительского дома, учебные корпуса училища. Шасси коснулись бетонки. Пробежав по полосе, самолет зарулил на стоянку. Винты остановились. Мы сидели, не шевелясь и вдыхая, такие знакомые до боли запахи летней степи. Всё. Мы дома!

Я замолчал. Отчетливо вспомнил, как тогда, ожидая машину, мы выпили «за приезд» ледяного разведённого спирта, закусывая его Ташкентскими огурцами.

Всё вокруг было таким знакомым и, между тем непривычным: уже не окружали аэродром высоченные горы и не слышны были артиллеристские залпы. Тишину вокруг нарушали только песня жаворонка где-то высоко в небе, да сверчок, что завёл свою трель где-то в траве, что росла у самой бетонки. По небу, такому голубому, словно выцветшее на солнце девичье платье, величаво проплывали белоснежные облака….

Неужели навсегда закончился этот кошмар войны? Взять бы, да и вычеркнуть из памяти эти месяцы постоянного напряжения, переживаний и горя! Нет, наверное, не получится никогда. Слишком глубоко врезались в память и поранили душу события прошедших пятнадцати месяцев, да и нельзя забывать тех, кто ещё воюет и тех, кто уже никогда не увидит этого голубого неба, не вдохнет полной грудью этого воздуха со знакомыми и любимыми с детства запахами и больше никогда не обнимет своих родных….

— Что-то ты снова замолчал, — проговорил Слава, напомнив о своём присутствии. — Воспоминания накатили?

— Есть маленько. Знаешь, а крайний раз пить из «нурсика» мне довелось именно в тот день….

…Мои романтические настроения и размышления прервал Захаров, протянув мне очередной «нурсик» с разведённым спиртом. Напиток был до того холодным, что стенки наших импровизированных рюмок мгновенно покрылись испариной. Весь полёт, сидя в тесноте переполненной пассажирской гермокабины, мы изнывали от жажды. Наш борттехник сказал, что питьевой бачек он забыл в грузовом отсеке и поэтому всем придется потерпеть. Теперь выяснилось, что бачек там был оставлен специально, и вместо воды в нём был чистый спирт.

«Чтож, мужики, с возвращением тех, кто уже отвоевал своё, и с прибытием на родную землю тех, кто приехал только на побывку!» — произнёс тост командир экипажа.

Выпили, закусили бутербродами и быстренько налили для второго и третьего тоста. От охватившего волнения нестерпимо хотелось курить, а это, по сложившейся традиции положено делать, выпив до дна «третий»….

До четвёртого тоста дело не дошло. Пришла дежурная машина — ГАЗ-66 с тентом.

Может, оно было и к лучшему? Волнение поднялось до предела. Если бы машину пришлось ждать дольше, то к своим родным мы бы попали в непотребном виде.

Выгрузились у КПП военного городка училища. Попрощались.

Я остался совершенно один. Проходящие мимо меня знакомые и незнакомые люди буднично здоровались, а я, ошалев от счастья, всё рассматривал знакомую до мельчайших подробностей с самого детства витрину магазина «Полёт» и мучительно размышлял о том, как тащить домой одновременно три вещи: чемодан, портфель и парашютную сумку.

Показался курсант, идущий неспеша по аллее со стороны училища. Поравнявшись со мной, он лихо отдал честь и чему-то улыбнулся.

«Стой!» — скомандовал я, — «портфель, чемодан в руки, и — за мной!»

«Товарищ старший лейтенант, я ведь…» — начал было что-то объяснять курсант.

Тут уже я возмутился: «Боец, я не понял! Что вам не ясно? Следуйте за мной. Дом сто сорок шесть, квартира девяносто один, второй подъезд от забора».

Молча дошли до торца моего дома. Остановились передохнуть.

«Товарищ старший лейтенант, а вы, наверное, только с Афгана вернулись?»

«Да. А откуда это видно?» — удивился я.

«Только офицер, прибывший несколько минут назад с Афгана, может курсанта четвёртого курса, находящегося в увольнении может назвать «бойцом» и заставить таскать чемоданы. Кстати, по загорелому лицу, выгоревшим на солнце усам и форме легко можно догадаться, откуда вы, тем более, совсем недавно Ан-12 при заходе на посадку отстреливал «асошки».

«Ну, брат, извини», — Я смущенно улыбнулся, поняв свой промах.

«Кажется, я вас узнал. Вы — сын Станислава Фёдоровича, нашего ротного. Он на днях рассказывал, что получил ваше письмо, где вы говорите, что остаётесь до самого вывода и по телевизору, в программе «Действующие лица» вас недавно показывали…. Наверное, ваш приезд для домашних будет полной неожиданностью?»

«Это точно. Если бы кто даже неделю назад сказал мне, что сегодня буду дома, то я и сам бы в это не поверил. Все получилось очень быстро и неожиданно».

Подошли к подъезду. Составили вещи на скамейку.

Во дворе никого нет. Посаженное мною лет пятнадцать назад дерево приветливо качало ветвями.

«Спасибо. Уж извини, что «припахал». Подожди, куда это ты? Ты ведь в город собирался!» — недоумённо спросил я у курсанта, заметив, что тот чуть ли не бегом направился в сторону училища.

Мой нечаянный помощник обернулся: «К себе в роту сначала схожу. Ваш отец сегодня заступает дежурным по училищу. Теперь с него коньяк за добрую весть».

Я волновался. Очень волновался. Сердце, казалось готово было выскочить из груди. Закурил чтобы успокоиться. Огляделся. Ничего здесь не изменилось с момента моего предыдущего приезда. Со стороны могло показаться, что я просто приехал в очередной отпуск к родителям.