Боевой режим

А на КДП видимых изменений нет. Группа руководства полётов всё также находится на рабочих местах, хотя давно уже прозвучал доклад Руководителя Дальней Зоны: «Группа 725-го под управлением «Прудка». (Прудок — позывной берегового аэродрома, куда ушли наши вертолёты). Это старая, давно сложившаяся традиция — не покидать рабочих мест и не расслабляться до поступления доклада о посадке крайнего нашего летательного аппарата на аэродроме.

Зазвонил телефон на столе у диспетчера. Прапорщик Пирогов, немного поговорив и что-то записав в своём журнале, специально громко, чтобы слышали все остальные, доложил Руководителю Полётов: «Посадка 728-го на «Прудке» в 12.37 Москвы».

На лицах моих сослуживцев засияли радостные улыбки, послышался смех, шутки.

— Да тихо вы! — Развернулся в своём кресле подполковник Голубев. Сегодня работает его расчет. Сергей Николаевич поднёс к губам микрофон корабельной трансляции. — Ходовой пост, руководителю полётов!

— Есть Ходовой Пост, командир корабля. — Послышался спокойный голос капитана первого ранга Шевченко.

— Товарищ командир, руководитель полетов подполковник Голубев: группа 725-го произвела посадку в на своём аэродроме в двенадцать часов тридцать семь минут. Наш спасатель зашвартован на шестой площадке. Прошу дать команду об окончании полётов.

— Есть!

С обходного мостика послышался хлопок выстрела, и взметнулась ввысь красная ракета.

По корабельной трансляции прозвучала команда: «Полёты закрыты. Материальную часть — в исходное».

Вахтенный офицер (судя по голосу, это был В. Протасевич) подал команду таким обыденно невозмутимым голосом, словно окончание лётной смены, когда все самолёты и почти все вертолёты после боевой службы перебазируются с кораблей на аэродромы — явление самое заурядное.

На КДП сразу же стало шумно. Уже нет необходимости сдерживать свои эмоции.

Мы идем домой!

Тишину в каюте разорвал резкий звонок телефона.

На корабле сейчас послеобеденный отдых, или, как говорят на корабле «адмиральский час» — время, когда все, кто не на вахте, предоставлены сами себе и обычно используют, чтобы уйти в царство Морфея, или, если сказать по-простому — хорошенько выспаться. Считается, чуть ли не оскорблением, если побеспокоить кого-либо в это время.

Распорядок дня в ВМФ отличается от распорядка дня в сухопутных войсках тем, что «отбой» во флоте происходит на час позже, но зато после обеда предусмотрен часовой «послеобеденный отдых». Ещё есть одно отличие — рабочий день начинается в 7.30.

Первых полгода своей службы на корабле я ворчал по этому поводу, на что Валера Терещенко, мой однокашник, который в свое время тоже служил на «Адмирале Кузнецове» уже давно, так как его полк расформировали раньше моего, в шутливой форме отвечал: «Юра, ты не понимаешь своего счастья: у тебя на рабочем месте (он имел в виду мою каюту) есть кровать, на которой тебе положено по распорядку дня спать даже днём!»

Кто же так настойчиво беспокоит?

— Слушаю! — Я нехотя снял трубку и представился.

— Станиславович, это Горшков. — В голосе Андрея, вечно невозмутимого и спокойного, слышалось возбуждение и какое-то недоумение. — Представляешь, я крутился на ФКП (флагманском командном пункте), и вдруг вспомнил, как мы говорили с тобой, что неплохо было бы поздравить Валеру Терещенко с нашим юбилеем. Я вызвал его на связь, поздравил от своего и твоего имени. Кстати, прими и его поздравления.

— Спасибо, — нетактично прервал я.

— Это ещё не всё. Только окончили переговоры, как с Ходового раздался голос Коня: «Горшков, зайдите ко мне в каюту!» Ну, думаю, влипли. «Засветились» по полной схеме. Теперь врядли удастся вечером спокойно посидеть и отметить наш юбилей — будут контролировать. Поднимаюсь к нему в каюту, а Владимир Григорьевич тепло так поздравил и, узнав, что на борту из однокашников ещё Николай Соколовский и ты, просил вам передать свои поздравления, наилучшие пожелания, а потом выделил бутылку Московского коньяка и своих запасов…. Чудеса!

— Вот это — номер! — Я задумчиво почесал затылок. — Знаешь, Андрей, удивил ты меня. Обычно вице-адмирал Доброскоченко за пьянку очень сильно «порет», а тут такое…. Кстати, а Соколовский разве не ушел на берег?

— Нет. Его оставили старшим в авиагруппе. Видел его минут двадцать назад. Злой ходит, как собака. Техников гоняет…, но это ещё не всё.

— Что он сотворил? — Нахмурился я.

— Да не в Соколовском дело! Представляешь, подхожу к своей каюте, а меня кок с салона флагмана поджидает, мол, хочу для вашей компании торт испечь, так не уточните ли время к какому его вам принести. Я сказал, чтобы нёс к 22.00. Нормально?

— Я думаю, что нормально. Ты ведь раньше всё равно не освободишься. Хотя погоди: ближе к вечеру уже будет ясно, чем будем заняты. Давай сделаем так: в 21.00, на вечернем чае уточнимся, а если что изменится в планах координально, то созвонимся через оперативного дежурного.

— Ну, тогда — до вечера! — Горшков положил трубку.

Приятные новости, нечего сказать. Сон как рукой сняло. За иллюминатором далеко на горизонте маячили какие-то прибрежные скалы. Может это уже полуостров Рыбачий? Тогда мы уже почти дома.

Я забрался на койку, чтобы своей возней не разбудить своего соседа. Уж больно сладко он посапывает за шторкой. В голову полезли всякие мысли, как иногда бывает в день Рождения.

Двадцать лет прошло после выпуска из училища. Двадцать лет назад я впервые надел парадный китель с золотыми офицерскими погонами. Кажется, что это было совсем недавно, и годы пролетели, как один день. Но как много вместили в себя они!

Первый гарнизон, первая квартира, счастье рождения дочери и… бесконечные полёты, приносящие радость оттого, что занимаешься любимым делом.

Потом был Афганистан: слёзы расставания, первые боевые, кровь, боль, горе и смерть. Но были там и красота гор и долин, близкое ночное небо с переливом самоцветов звёзд, и тёплые встречи с однокашниками, новые друзья. Удовлетворение от хорошо выполненной работы и крепкое рукопожатие в знак благодарности, и, наконец, долгожданная встреча с женой на пороге родительской квартиры после почти полуторагодичной разлуки….

Что же было дальше?

Второе знакомство с дочерью, для которой папа за пятнадцать месяцев его Афгана стал пришедшим письмом или пролетевшим в небе самолётом. Трудное возвращение в гарнизон с горьким осознанием того, что ни ты, ни твой богатый опыт никому, кроме старых друзей не нужен. Обидная фраза: «Я вас туда не посылал». Мысли о том, что тебя и твоих братьев-«афганцев» никто не понимает в этой, вдруг ставшей совсем дугой стране, которую ты, не смотря на обиду, по-прежнему любишь и считаешь своей Родиной.

Но, твоя Родина под названием СССР, уже после того, как ты научился жить с болью от непонимания и сплошного потока «чернухи» на самые сокровенные для тебя понятия «честь», «долг» и «армия», вдруг развалилась на множество больших и маленьких стран, некоторые из которых оказались для тебя вдруг совсем недружественными.

Край твоего детства, как и вся Украина со всеми родственниками и предками, жившими столетиями в её городах и сёлах вдруг стала «заграницей». Ты в качестве офицера ей тоже оказываешься ненужным, а если бы вдруг и понадобился, то не можешь скривить душой и ещё раз принять Присягу, потому что это противоречит твоим жизненным принципам.

И снова полёты, полёты, полёты, очередные звания и новые должности уже в Российской Армии, которая стала правопреемницей воспитавшей и вырастившей тебя Советской Армии. Родной полк становится морским, да ещё и гвардейским, и ты с невольным трепетом прикручиваешь к кителю, который вдруг стал чёрным и называется уже по-флотски «тужуркой», гвардейский значок и привыкаешь к тому, что тебя стали называть гвардии капитаном, а позже и гвардии майором.

Проходит четыре года, и на митинге, организованном по случаю расформирования полка и прощания с его боевым знаменем, проходя последний раз перед строем товарищей во главе знаменной группы, внезапно, по воле сердца, подаёшь команду: «Развернуть знамя части!», и слышишь, как в последний раз полощется на ветру алое полотнище 170 гвардейского морского штурмового авиационного полка. Боковым зрением видишь слезу, блеснувшую на глазах командира и вытянувшихся по стойке «смирно» с окаменевшими лицами лётчиков и техников. В жуткой тишине, нарушаемой только чёткими шагами знаменной группы и хлопками, рвущегося из рук знаменосца под порывом внезапно налетевшего ветра боевого знамени полка, покидаешь лётное поле аэродрома….