«Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков

Рассказывает рядовой Гроне:

— В двадцатых числах ноября майор Петров сообщил нам об окружении 6-й армии под Сталинградом. Сказать, что мы сильно расстроились? Кто как: мы с Крисом просто не верили, что русские смогут удержать в кольце такую огромную и сильную группировку. Это ведь считалась лучшая, элитная армия вермахта. Сам Гитлер сказал, что смог бы штурмовать с ней небо. А ведь если задуматься, несколько двусмысленные слова. Ну, в плане того, что через пару месяцев после окружения эта армия действительно почти в полном составе попала на небо. В смысле души их вознеслись после смерти. Но пока мы уверены, что они вырвутся из смертельного кольца.

Только Гюнтер настроен менее оптимистично. Скажем так, от тех изощренных ругательств, которые он посылает в адрес фюрера, покраснел бы любой гамбургский извозчик. Петров сначала просто с восторгом слушал, потом стал записывать некоторые фразы в блокнотик.

— Надо же, — говорил он. — Я и не подозревал, что в немецком языке существуют такие яркие и точные выражения!

— Это еще что, — шепотом говорит ему Серега. — Послушать бы, как он будет материться, когда русские возьмут Берлин!

Энкавэдэшные мозги капитана Чермоева действуют несколько в ином направлении.

«Фельдфебель, — строго говорит он, — по-моему, вы не рады успехам Красной Армии?»

— Просто мне за державу обидно! — фельдфебель сказал это по-немецки, но майор Петров перевел именно так. И велел капитану: «Не цепляться к фрицам. Не видишь, у людей горе».

ЧАСТЬ 6

Рассказывает старшина Нестеренко:

— В конце октября Лагодинский поручил нам ликвидировать командира абреческого отряда Джохара по кличке Борз. Его отряд был, пожалуй, одним из самых малочисленных — менее десяти человек, — но за ними тянулась целая цепь кровавых преступлений. Ходили слухи, что Джохар мстит за расстрел своего старшего брата Исы и поклялся уничтожить за него тысячу безбожников-копаров. Мы знали, что приказ о расстреле его брата отдал лично майор Петров и он же лично командовал расстрелом. Само дело об убийстве брата Джохара было довольно темным, произошло это еще в конце тридцатых годов: наш Владимир говорил, что Иса скрывал у себя во дворе целый склад оружия и оказал сопротивление товарищам из НКВД, которые пришли это оружие конфисковать. Сами аулчане утверждали, что конфисковать хотели вовсе не оружие, а единственную лошадь Исы. Как бы то ни было, результатом конфликта стало то, что чекисты застрелили Ису прямо посреди аульской улицы и прямо на глазах его младшего брата Джохара, который видел все из окна собственного дома.

Таким образом Владимир Петров стал кровным врагом Джохара, а это!..

О! Горцы очень щепетильны в таких делах! Каждый уважающий законы адата считает своим священным долгом отомстить обидчику за пролитую кровь, кровная месть неумолима и беспощадна! Мститель преследует своего кровника, как волк преследует в горах оленя, кровная месть не гаснет целые годы и десятилетия.

Наш майор ходил буквально на волосок от гибели: сразу после этого случая начальство перевело его служить подальше от Чечни, и вернулся сюда он только осенью 1942-го. И пока его спасало то, что горец искал убийцу брата среди офицеров НКВД; он и подумать не мог, что обидчик скрывается под мундиром офицера СС. Но Джохар знал своего кровника в лицо, и если бы вдруг при случайной встрече все открылось… нашей миссии пришел бы конец.

Итак, Петров был лично заинтересован в устранении Джохара и его банды. Был применен испытанный прием — абреку назначили встречу в доме его кунака в одном из высокогорных аулов.

Рассказывает рядовой Гроне:

— Поздним осенним вечером ничего не подозревающий горец в сопровождении двух своих нукеров подскакали к дому; стих топот подков и улеглась поднятая копытами лошадей пыль на аульской улочке. Лязгнул кованый засов на тяжелых деревянных воротах, и их створки со скрипом раскрылись, впуская всадников во двор. Наш Ахмет почтительно придержал стремя главного гостя, затем провел его в кунацкую. Пришельцы скинули чувяки и вошли в темную комнату, освещенную лишь одним тускло чадящим на столе светильником.

— Салям алейкум! — произнес Джохар, тщетно пытаясь разглядеть находящихся в комнате людей.

— И тебе салям! — отозвался насмешливый голос с явно не чеченским произношением. В ту же минуту чьи-то жесткие руки схватили троих гостей, выкручивая назад локти и не давая им шевельнуться, а в бритые затылки уперлись вороненые стволы револьверов. Поднятый невидимой рукой светильник поднялся со стола и поплыл вперед, освещая чье-то сухощавое лицо под фуражкой. На околыше немецкой фуражки зловеще сверкал серебряный череп со скрещенными костями, однако само лицо показалось Джохару странно знакомым.

— Узнаешь меня? — незнакомец еще сильнее приблизил горящий фитиль к своему лицу, и Джохар начал понимать, кто перед ним.

— Хотел встретиться со мной? — издевательским тоном продолжал офицер. — Ну, вот и свиделись! Конечно, не совсем так, как ты хотел…

Джохар видел совсем рядом его серо-стальные глаза, и изогнутые в ухмылке тонкие губы, и золотую коронку на ощерившихся зубах.

Злоба и обида на подлый обман захлестнули горца с головой, бешеная злоба придала ему силы — он рванулся из удерживающих его рук, словно пойманный волк из капкана, и прыгнул вперед. Его пальцы вцепились в горло кровника, словно когти дикого зверя, оба мужчины повалились на пол, увлекая за собой висящий за спиной майора ковер с прикрепленными на нем саблями и кинжалами. Враги барахтались, запутавшись в ковре, один из чекистов лупил прикладом по голове и спине горца, но от ярости тот почти не чувствовал боли; он только рычал и норовил дотянуться зубами до горла врага, где набухала и билась синеватая яремная вена. Петров уже начал багроветь и задыхаться, когда между лопаток Джохара по самую рукоять вошел кинжал Ахмета. Джохар выгнулся назад и хрипло заорал, его руки на шее майора ослабили хватку, и майор почувствовал, как на него горячим, липким потоком хлынула пузырящаяся чужая кровь. Владимир сбросил с себя тело умирающего противника и, пошатываясь, встал; у его ног бился в агонии горец, его стекленеющие глаза с ненавистью глядели на русского, а немеющие губы через кровавую пену пытались послать последние проклятия своему кровнику.

— Сдохни, собака! — в ярости выкрикнул чекист и, выхватив из кобуры револьвер, в упор выстрелил в искаженное злобой лицо абрека. Три выстрела подряд превратили лицо в кровавое месиво; когда пороховые газы рассеялись, горец был уже мертв. Владимир презрительно пнул его узким носком начищенного офицерского сапога, мертвец вяло колыхнулся, словно мешок.

— Лучше было бы взять живым, — буркнул я себе под нос, но обостренный слух майора уловил сказанное, Владимир круто развернулся и ткнул ствол своего еще дымящегося пистолета мне в скулу — ей-богу, у меня было полное впечатление, что, находясь в таком настроении, он способен пристрелить и меня!

— Поговори тут у меня, фашист! — прошипел он мне в самое ухо, и дуло револьвера вдавилось мне в щеку.

— Владимир, соца (уймись)! — Чермоев повис на его руке и осторожно отобрал взведенное оружие. — Конечно, жаль, что этот пес сдох, он мог бы рассказать нам немало интересного. Надеюсь, его дружки тоже кое-что знают.

Он кивнул в сторону двоих лежащих на полу лицом вниз нукеров; сидящие на их спинах чекисты уже сноровисто вязали им руки назад.

Пленников подняли и, толкая в спину, повели к выходу из сакли.

— Вы не дождетесь от меня ни единого слова, шакалы! — проходя мимо Петрова с Чермоевым и глядя им прямо в глаза, четко произнес один из пленников.

— В НКВД и не такие пели соловьями, ты просто не знаешь наших методов! — рявкнул майор и наотмашь ударил его в ухо затянутой в кожаную перчатку ладонью; голова пленника мотнулась, и из уха, из лопнувшей барабанной перепонки потекла тонкая струйка крови. Петров нагнулся, поднял с пола оброненную в драке эсэсовскую фуражку с черепом на околыше, тщательно отряхнул ее и аккуратно надел на голову, подровняв козырек. И меня вновь поразило его жуткое сходство с нашим покойным оберштурмфюрером, бывшим хозяином этой фуражки. В зловещем полумраке комнаты, в сполохах мигающего фитилька свечи мертвый эсэсман Шмеккер и живой майор Петров казались почти близнецами, как будто дух мертвеца продолжал жить в теле живого странной и полной злобной ненависти жизнью.