Внимание: «Молния!»

Митя уже на окраине Гощи. Еще один последний бросок. Он взлетает на крыльцо районного комитета партии. Рывком открывает дверь, где идет какое-то совещание и отрывисто кричит:

— В Милятине... Ватутин... Окружен бандой.

Все вскакивают. Секретарь районного комитета бросается к телефонной трубке.

А в степи Крайнюков с бойцами продолжают нести раненого Ватутина. Семиков стоит посреди дороги, прислушиваясь к какому-то шуму. Его чуткий слух неожиданно улавливает скрип полозьев.

— Сани! — восклицает он и бежит вперед. — Хозяин, стой, стой!

Но хозяин саней, услышав выстрелы, с испугу бросает вожжи и кнут, подбирает полы брезентового плаща и скрывается за бугром.

Бойцы кладут Ватутина на сани. Простреленная бекеша командующего в темных пятнах крови. В пути Крайнюков и Семиков делают ему перевязку. Кровь продолжает проступать сквозь бинты.

Рана тяжелая. Разрывная пуля сильно повредила правое бедро, и только опытные врачи могут оказать теперь помощь. 

— Николай Федорович, надо ехать в Ровно, там ближайший армейский госпиталь, — говорит Крайнюков.

— В Ровно, так в Ровно, — роняет Ватутин и тревожится: — Как там наши ребята? Все живы?

— Все, Николай Федорович, — успокаивает Крайнюков.

Я доволен ими... Молодцы... Десять против такой крупной банды... Это подвиг. — Усталые кони едва тащатся по разбитому шляху. Низкие, широкие розвальни подпрыгивают на ухабах. Ватутин измучился от толчков, даже незначительная тряска усиливает боль в ноге. — Обидно... Ведь бывает же такое... В самую горячую пору я ранен... Не вовремя это ранение, не вовремя... — Он продолжает тяжело и отрывисто: — Да-а, обидно... Когда-то я гонялся за шайками Беленького и Махно, хорошо знал их подлую тактику — внезапное нападение на малочисленный отряд большими силами... У бандеровцев та же махновская тактика... — Силится чуть-чуть приподняться. — Где же наш посланец? Добрался ли Глушко?

— Добрался! Смотрите, навстречу плывут яркие пучки света. Это спешат к нам на выручку. Пухов предупрежден. — Уныло скрипят полозья. Крайнюков, продолжая поддерживать раненого, оборачивается на гудок автомобиля. — Вы слышите, Николай Федорович, кто-то нам сигналит... Наш вездеход! Наш! Водитель не бросил его. Вот это хватка. — Крайнюков останавливает лошадей, соскакивает с розвальней.

Подходит вездеход.

— Завел, товарищ генерал, завел! — кричит водитель.

Крайнюков с бойцами осторожно переносят Ватутина в машину.

В Ровно, во дворе армейского госпиталя к носилкам подбегает командарм Пухов.

— Николай Федорович, как же так? — горько спрашивает он.

— По-бандитски... Стреляли из-за угла...

У входа в госпитальное здание, провожая взглядом своего генерала, стоят десять пограничников. По скорбно-суровым лицам текут слезы. Они не скрывают их. На каменной ступеньке крыльца в гимнастерке сидит Глушко. Снег летит и летит, Митя не чувствует холода. Плечи его вздрагивают, он плачет навзрыд, как мальчишка.

17

Ранним утром Манштейна разбудил телефон.

— Господин фельдмаршал, только что получено известие: самолет Гитлера «кондор» уже забрал на борт Клейста и вскоре приземлится на львовском аэродроме. Вы должны лететь к фюреру, — с тревогой в голосе докладывал Буссе.

— Что случилось?

— Пока больше ничего не известно.

Манштейн, вскочив с постели, быстро оделся. Вошел адъютант Штальбергр со всеми необходимыми оперативными документами. Фельдмаршал в них не нуждался. Он знал фронтовую обстановку в совершенстве. Но порядок есть порядок, его нарушать нельзя.

За коротким завтраком кофе показался горьким, сосиски безвкусными. И, не закурив сигары, Манштейн поспешил на аэродром.

Небо звенело моторами. Шесть истребителей патрулировали в воздухе, охраняя летное поле.

Манштейн пропустил посадку «кондора». Примчался Буссе и сказал.

— Я только что разговаривал с начальником генштаба. Цейтцлер вне себя. Он рвет и мечет. Геринг с Гиммлером добились у фюрера вашей отставки. Клейст тоже снят со своего поста. Группа армий «Юг» будет переименована в «Северную Украину».

— Я всегда старался сделать так, чтобы предотвратить худшее, — мрачнея, проронил Манштейн. А про себя подумал: «Теперь диктатор, уверовавший в силу своей воли и, несмотря на многие битвы, так и не овладевший основами действительного мастерства полководца, попытается свалить на меня всю вину за неблагоприятную обстановку на фронте».

— Господин фельдмаршал, командующий первой танковой армией не хочет прорываться на запад. Он предлагает отвести танковые дивизии на юг за Днестр. Как прикажете поступить?

— На юг? Нет, Буссе! Это самый легкий путь. Хубе решил ускользнуть за Днестр. А что потом? Его армию оттесняют в Карпаты. Гибель! Пусть он пробивается на запад севернее Днестра и соединится там с армией Рауса, — шагая к трапу, ответил Манштейн.

Вылет самолета задерживался из-за сигналов воздушной тревоги. В небе появлялись краснозвездные истребители. Вынужденная задержка бесила фельдмаршала, но он ничего не мог поделать, приходилось ждать.

Вечером он прилетел в Оберзальцберг. С аэродрома автомобиль помчал его в местечко Берхстесгаден, где на берегу Варфоломеева озера на бывшей королевской вилле находилась временная резиденция Гитлера.

«Мерседес» уже пожирал последние километры живописной горной дороги, когда, докурив сигару, хмурый Манштейн мельком взглянул на закат солнца в Альпах. Но даже удивительный по своей красоте вечер не порадовал фельдмаршала. Многочисленные глубокие трещины в колоссальном скалистом хребте напоминали сейчас прорванный фронт.

Во время полета в Оберзальцберг из головы не выходило положение под Шепетовкой. Он рассчитывал ответным ударом приостановить опасное развитие событий на левом крыле германского фронта. По его приказу с юга на горячий шепетовский участок шла первая танковая армия. Но... В районе Скала-Подольская она попала в окружение. Русская ловушка захлопнула крупные подвижные силы. К тому же был полностью окружен Тернополь, объявленный Гитлером неприступной крепостью, и в довершение удручал отход тринадцатого армейского корпуса на Броды, где виделась тень кризиса.

С тревожными мыслями Манштейн переступил порог виллы. Перед тем, как войти в знакомый ему большой зал, он остановился у зеркала, осмотрел себя с ног до головы и только тогда открыл массивную дверь. Войдя в зал, увешанный старинными картинами, он увидел Гитлера, окруженного личными секретарями, и, приветствуя его, торжественно выкинул вперед правую руку.

Гитлер встал с кресла, пошел навстречу с деланной улыбкой.

— Господин фельдмаршал фон Манштейн, я всегда с особой приятностью вспоминаю: вы были единственным, кто предсказал, что удар в Арденнах сокрушит Францию. — С той же деланной улыбкой пожал руку. — Я ценю усилия моего лучшего командира на Восточном фронте. — Он взял со стола изящную перламутровую коробочку, открыл ее — блеснули бриллиантовые мечи. — Позвольте вручить вам дополнительную награду к ордену рыцарский крест.

Манштейн не ожидал такого приема. Приняв бриллиантовые мечи, с благодарностью поклонился.

Гитлер, перестав улыбаться, внезапно сказал совершенно ледяным тоном:

— На Востоке прошло время больших маневренных операций, для которых вы, господин фельдмаршал, особенно подходили. Сейчас я не вижу там для вас задач.

Манштейн понимал: минутное благоволение главы рейха — дымовая завеса, необходимая уловка для официального коммюнике. Он слышит уже будущее сообщение берлинского радио: «Фельдмаршал фон Манштейн ушел в отставку. Он награжден бриллиантовыми мечами. Последняя беседа его с фюрером проходила в атмосфере взаимного доверия».

На коричневом мундире Гитлера ярко чернел железный крест. И Манштейн неожиданно подумал: «Вот то, что стоило жизни Курту фон Бредову. Генерал рейхсвера в точности знал: австрийский ефрейтор никогда не получал этой награды. Он совершил подлог».