Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью

Через несколько минут напряженной тишины со стороны брода послышались осторожные шаги. Воронцов узнал Иванка. Шаги затихли вблизи полянки, где-то совсем рядом. Разведчик есть разведчик, подумал Воронцов о напарнике, и осторожен, и терпелив. Теперь будет выжидать. Замер и Воронцов. В такую минуту со стороны лощины можно было ждать не только Иванка. В группе Юнкерна тоже народ бывалый, натасканный. Но то, что в зарослях орешника и бересклета замер Иванок, Воронцов знал точно. Просто стоило подождать еще минуту-другую, не подоспеет ли на выстрелы еще кто-нибудь.

Воронцов осторожно, стараясь двигаться медленно, плавно, как вода в тихой реке, выглянул из-за дерева. Автомат Пелагеи стоял на режиме автоматической стрельбы.

— Сань! — тут же послышалось из кустов. — Ты живой?

Иванок его заметил первым. Сейчас он держал Воронцова в прицеле трофейного карабина, а Воронцов так и не смог уловить ни единого движения. Даже ветка нигде не качнулась, листок не шелохнулся.

— Живой! — откликнулся Воронцов. — Пройди по кругу, посмотри, нет ли где следов. Потом — сюда.

— Кого стрельнул? Кличеню?

— Еще не знаю.

— Вот сволочь, на меня не пошел. — И Иванок зашуршал листвой, обходя полянку.

«Древесная лягушка» лежала там, где застала ее длинная, во весь рожок, очередь. Ствол и затвор Пелагеиного автомата были теплыми. И запах сгоревшего пороха все еще стоял над полянкой, запутавшись в сухих будыльях травы и раскидистых ветвях орешника. Где-то позади, в стволах берез и осин застряли пули, выпущенные из автомата, который лежал теперь в нескольких шагах от Воронцова. Если бы хотя бы одна изменила траекторию полета… Сейчас бы Кличеня, или кто там, в десантном камуфляже, стоял над ним и разглядывал его неловкую позу наповал срезанного точной очередью. А земле, которая сейчас равнодушно впитывает кровь убитого, все равно, чью поглощать и растворять среди корней. И самим деревьям, запрокинутым голыми ветвями в небо, все равно, кто лежит под ними, человек в камуфляже «древесной лягушки» или кто-то другой.

Там, в окопах, Воронцов и не задумался бы над такими мелочами. Там они ничего не значили.

Он так и не подошел к убитому, пока из орешника не появился Иванок.

— Ну что, твой лось? Или не твой? — спросил он Иванка.

— Он, Кличеня. Вот скотина. Готов. — И Иванок повернул носком сапога запрокинутую голову убитого.

Спустя час они вернулись на хутор.

Воронцов протянул Радовскому автомат Кличени, запасные магазины и сказал:

— Ну что, пойдем?

— Надо идти, — ответил Радовский.

Из-за сосен вышел монах Нил и долго смотрел вслед, пока их фигуры не превратились в тени, исчезающие среди подлеска.

Пуля летела над знакомыми местами. Нет, война отсюда не ушла. Самолеты взлетали с тылового аэродрома. Они тяжело отрывались от земли и ложились на курс в сторону заходящего солнца. Они несли тонны бомб. И тысячи пуль дремали в промасленных лентах скорострельных пулеметов, расположенных в кабинах стрелков. Работа войны продолжалась и здесь. Слишком здесь земля пропиталась кровью солдат. Пройдет год-другой, и, если война сюда не вернется, вырастут новые травы, затянутся песком и глиной окопы и воронки. Неужели и ей тогда валяться где-нибудь на нагретом солнцем песке? Или ржаветь в мокрой от дождя глине на коровьем выпасе?

Глава шестнадцатая

Старший лейтенант Нелюбин оглянулся на овраг. Там было тихо. «Неужели никого не осталось, — с болью подумал он о своей роте. — Не может быть. Наверняка кто-нибудь из пулеметчиков мог уйти к берегу. Но что с батальоном, тоже неизвестно. Овраг, похоже, не занят никем. Немцы почему-то не спешат входить в него. Возможно, побаиваются, что он пристрелян с левого берега тяжелой артиллерией. Медлят. Выжидают. Им лишние потери ни к чему».

— Звягин, — позвал он связиста, — надо все же сходить в овраг. Посмотри там хорошенько. Может, кто остался? И рацию забери.

— Да кто там может остаться, старшой? Никого там уже нет. Вон, тихо как… А рация разбита! К чему она нам? Для отчета, что ли? Что не бросили? Лучше гранат побольше взять, чем эту бандуру таскать!

Звягин, конечно же, боится. Что ж, любой бы испугался, окажись он на месте того, кому ползти сейчас через открытое пространство, а потом искать в овраге раненых.

— Эх, Кондратий Герасимович… — вздохнул связист, теребя ремень немецкой винтовки.

— Ты пойми, Звягин, что мне послать туда, кроме тебя, больше некого. А рацию закопай. Раз она разбита, закопай. Лопата у тебя есть?

— Да есть у меня лопата! — зло стиснул зубы связист. — А если я — отсюда, а они — оттуда?

— Тогда уходи. Мы прикроем. И вот что, на всякий случай: собираемся вон там, за перелеском. Там тоже должен быть овраг. Прорываться будем туда, к городу. К соседям.

Капитан-артиллерист вытащил из кобуры ТТ, проверил обойму, сказал:

— Я с ним пойду, старлей. Только вы без нас не уходите. Прикройте.

— Погоди-ка. — И Нелюбин снял с плеча немецкий автомат, который подобрал возле блиндажа. — На вот, возьми. И Звягина держись. Вы там, в артиллерии… Ну, идите.

Немцы молчали. Стрельба прекратилась и в овраге.

— Сейчас перегруппируются и пойдут траншею и овраг прочесывать. — Младший сержант Пиманов сдвинул на затылок каску, прислушался.

— Конечно, пойдут, — отозвался Нелюбин. — Но они нас будут ждать там, перед оврагом. А мы пойдем в другую сторону. Так что давай, Пиманов, готовь своих людей к прорыву. Гранаты соберите. Там все сгодится.

«Только бы Звягина и капитана не прихватили в овраге, — подумал он». Хотелось курить. Нелюбин вдруг вспомнил, что давно не курил.

Бойцы младшего сержанта поползли по траншее. Нелюбин приказал им собрать в одну кучу все, что найдут и что может пригодиться в бою. Вскоре они вернулись с ящиком, из которого торчали зеленые колпачки штоковых гранат. Нелюбин тут же пересчитал их и сказал:

— Знаете, как пользоваться?

— Приходилось уже, — ответил за всех Пиманов.

— Имейте в виду: у немецкой «толкушки» сильное замедление. Когда вырвете шнур, досчитайте до десяти и бросайте. В самый раз будет. Разбирайте — по три штуки на брата. — И посмотрел на Морозова. — А ты зачем берешь? Я на тебя не рассчитывал.

— Одну возьму, — твердо сказал Морозов.

Вскоре на краю оврага Нелюбин заметил шевеление. Присмотрелся — Звягин. Ползет торопливо, с настроением. Но почему-то один. Подполз, мешком свалился в траншею.

— Ну? Что там? Где капитан?

— Там, старшой, Первушин группу собрал. Они пойдут прямо оттуда. Я им все рассказал. Как и куда прорываться. Замполит сказал, что оттуда им легче будет добежать до леса. Капитан остался с ними. У них трое раненых. Минометчики понесут Сороковетова.

— Живой, значит, Сидор?

— Живой. Говорит, будь, мол, я маршалом, сровнял бы этот берег с землей из тяжелых минометов.

— Правильно он говорит. А немцы что?

— Тихо пока. Сигнал на прорыв — три удара лопаты о лопату. Минут через десять, так мы договорились.

— Ладно, ребята. Готовность пять минут. Шилин и ты, Чебак, возьмете Морозова. Раненых не бросать ни при каких обстоятельствах. Пиманов, ты пойдешь последним, в прикрытии. Дистанцию держи шагов десять-пятнадцать, не больше. Звягин и все остальные — со мной, впереди. Когда поднимемся, не стрелять. Гранаты бросать — только по моей команде. Всем все понятно?

— У меня вопрос, товарищ старший лейтенант, — сказал Пиманов. — Там, на опушке, вроде как позиция минометчиков.

— Точно так, Пиманов. Вот на них, ектыть, и пойдем. Минометы не обойдешь. Только хуже подставимся. А если успеем подбежать к ним шагов на сто, то там уж, последние, как-нибудь на злости пролетим. Перед минометной батареей гранаты готовьте и, по моему приказу, — разом! Бросать с задержкой, как я сказал. А то как раз на свои взрывы и набежим.

То вроде рассветать стало, проступил из темени лес вдали, очертания одиноко стоящей риги и правее дворы деревни. То опять стемнело, сомкнулись плотные сумерки и над лесом, и над деревней. И Нелюбин, потерявший счет времени, догадался, что рассвет был не настоящим. Теперь, когда стрельба утихла и немцы, сбросив Третий батальон в Днепр, реже стали кидать в небо осветительные ракеты, ночь вернулась назад. Нелюбин взглянул на часы: какая ж ночь, спохватился он, уже утро, и вот-вот действительно начнет развиднять. Что ж там замполит тянет? И тут же с беспокойством смерил взглядом расстояние от оврага до леса: Первушину со своими бежать значительно дальше, чем им, затаившимся в траншее в полутора сотнях шагов от немецкой минометной батареи.