В небе полярных зорь

— Прости меня, Таня, не уберег я для тебя Бозора, — заговорил Комлев. — А как он стремился к тебе.

Голос Комлева сорвался.

— Боря! Дорогой друг! Вот как нам пришлось встретиться! — прошептал Хмара, не пытаясь унять катившиеся слезы. Он прижался к груди Бозора, и ему послышалось, что тот вздохнул.

— Жив он! — крикнул Виктор.

— Что, что ты сказал? — переспросила Таня, не веря тому, что произнес командир роты. Она поднесла трясущимися руками к носу Бозора флакончик с нашатырным спиртом, смочила снегом лицо, стала растирать спиртом его грудь. Бозор приоткрыл глаза. Взгляд был туманным, блуждающим. Таня заплакала, но это были светлые слезы радости, надежды, счастья.

7

Когда первое радостное возбуждение от встречи несколько улеглось, выяснилось, что радист успел сообщить куда следует координаты «случайно обнаруженной разведкой колонны пленных» и за ними с минуты на минуту должны прибыть транспортные самолеты. Хмара отправил отделение красноармейцев к близ лежащему озеру, чтобы они кострами обозначили место приземления. В ожидании самолетов люди окружили Оскара, наперебой забрасывали вопросами, а он, усевшись на камень и попыхивая трубкой, рассказывал, мешая русские слова с норвежскими.

— Мы говорили, Кузьмиш, будем путать наци, уводить их в другая сторона.

— Ну да, вы обещали отвлечь их от нас, — подтвердил Комлев.

— Хитрый гестапо. Мало шел наш след. Много стал ходить так, — Оскар поставил на снег точку, должную обозначить барак номер семь, и стал вокруг нее чертить спираль. — Бегал много егерь, искал вас. Плохо, думам. Догонит наци — пуф, пуф.

Все слушали, не перебивая, только Комлев изредка подсказывал Оскару нужные русские слова. Перед беглецами вырисовывалась яркая картина нового подвига норвежских друзей.

Освободив узников из концлагеря и отправив их в трудный поход, большинство партизан ушли в горы. Оскар остался в городке для связи. Он узнал, что Малыш к своим не пробился и раненый скрывается у норвежцев.

Пошел к Петеру Лихтсену, рассказал, что случилось с связным из штаба фронта.

— Чем же мы теперь им поможем? — озаботился Лихтсен.

— Надо, чтобы навстречу отряду вышли их части.

— А как это сделать?

— Сообщить им, что идут свои, маршрут движения. Оскар изложил свой план.

— Они пошли в обход. Я же напрямик, через линию фронта, и за три-четыре дня буду у красных. К этому времени пленные должны быть вот в этом районе, — Оскар сделал отметку на карте.

— Очень хорошо, — согласился Лихтсен. — Только одному идти нельзя. Надо иметь попутчика.

— Найдем.

— Кого?

— Ранди.

— Ну, желаю удачи.

Весь следующий день Оскар вертелся на глазах у немцев, готовил рыболовные снасти, лодку, продовольствие. А под вечер зашел в гестапо и взял разрешение на выход в море, на промысел. Ночью же спрятал лодку, и они с Ранди двинулись на лыжах к фронту. Кругом было неспокойно. Немцы прочесывали лес, рыскали по лощинам с ищейками.

Оскар и Ранди благополучно прошмыгнули под носом карателей севернее завода и углубились в горы. Преодолев подъем, они оказались на господствующей сопке и, выбрав место в затишье, остановились на отдых. Не успели развязать рюкзаки, как услышали лай собак. Сомнений не было: каратели шли по их следу.

Быстро забросив за плечи рюкзаки, двинулись дальше. Вдруг Оскар запнулся и упал. Крепление лыжи зацепилось за камень и сломалось. А лай все ближе.

— Беги! — подавая Оскару свои лыжи, крикнула Ранди.

— А ты?

— Беги, тебе говорят! Иначе ни ты, ни я не дойдем. Оскар взял лыжи. Два дня пробирался к фронту, а на третий чуть не наткнулся на неизвестный отряд. Это было в лесу.

С каждым шагом лес становился все реже, а сосны все толще. Прежде чем выйти из него, Оскар остановился, прислушался. Тишина. Еще минуту подождал. Пора в путь. Оттолкнулся палками, лыжи заскользили по снегу и — стоп! Что это? Ослышался? Почудилось? Нет, не может быть! Оскар присел около дерева, притаился. Голоса. Внизу люди. Но кто? Оскар тихо, от дерева к дереву стал спускаться под уклон. Между сосен увидел движущиеся фигуры в белых халатах. Разговаривали вполголоса, так что он ничего не мог понять.

Люди двигались гуськом поперек склона, в сторону, откуда шел Оскар. Он выждал, пока они скрылись, и направился к месту их стоянки. Но кроме притоптанного снега ничего не увидел. Так бы и осталось для него неизвестным, кого повстречал он вблизи линии фронта, если бы не услышал скрежещущий звук, когда, оттолкнувшись палками, хотел двигаться дальше. Быстро разгреб снег и увидел консервную банку. По этикетке определил, что она изготовлена в России.

— Русоиск солдаты! — обрадовался Оскар и бросился догонять лыжников.

Тут норвежца перебил Виктор Хмара и досказал, как они встретились.

— Ранди-то где, что с ней?

Оскар растерянно посмотрел на лыжи, лежащие рядом с ним. Наступила неловкая тишина. Каждый думал в эти минуту о том, что могло случиться с Ранди: на свободе она или в лапах гестаповцев? Но что мог сказать им Оскар?

Разговор прервало сообщение, что самолеты на подходе. И действительно, вскоре послышался гул моторов. Транспортные самолеты проплыли над головами и пошли на посадку. Было уже темно, и яркими звездами горели бортовые огни.

Все спустились к озеру. Трогательным было расставание друзей. Встретятся ли еще?

— Витя, позаботься... — обратившись к оставшемуся со своими людьми Хмаре, заговорил Комлев.

— Сделаем все. Похороним с воинскими почестями, — не дав договорить, ответил он. — А после войны здесь воздвигнут памятник.

— Кузьмиш, ждем вас, — пожимая всем руки, приглашал Оскар. — Быстро ждем. Забывай не надо.

— Придем, обязательно придем, — уверенно ответил Комлев.

В первую очередь погрузили раненых, постарались устроить их поудобнее. Таня заботливо укрыла Бозора полушубкрм.

Последние минуты. Прощальные возгласы, взмахи рук. Счастливые улыбки на изможденных лицах людей, теперь уже по-настоящему обретших свободу.

Вот все в самолетах. Машины оторвались и стали набирать высоту. Чем выше поднимались, тем светлее становилось вокруг. На юго-востоке, в разрыве между гор, обозначилась бледно-розовая полоска. Это где-то далеко-далеко, по ту сторону горизонта, светило солнце.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА I

1

За ночь тепло выдуло из дома, и на кухне стало прохладно. Матрена Савельевна, глухо откашливаясь, осторожно слезла с печи, умылась студеной водой. Вздрогнув от холода, с грустью подумала, что дом состарился и не стал держать тепло. «Ванюша все собирался перекатать его, даже в письмах с фронта писал, что вот кончится война — придет и займется ремонтом. Да не суждено, видно, ему помочь матери. Мертвым сном спит где-то в чужой сторонушке», — вспоминала она старшего сына.

В кути мерцает желтоватый огонек сального светильника. С керосином и при хорошей дороге на железнодорожную станцию было плохо, а теперь, когда начались февральские заносы, и вовсе не стало его в потребкооперации. Приходилось зажигать лампу только в то время, когда Вера Ефимовна готовилась к урокам.

Матрена Савельевна осторожно, чтобы не разбудить сноху, стала примешивать квашню. Старая женщина оправилась от тяжелого нервного удара, встала с постели и снова начала сама орудовать на кухне, чтобы дать возможность снохе отдохнуть в эти предутренние часы. От болезни остался глубокий след — искривившийся рот да немигающий глаз. Глаз и во сне не закрывался, поэтому Гена не стал ложиться спать с бабушкой.

Чем бы ни занималась Матрена Савельевна, ей все напоминало то старшего, то младшего сына. Вот и сейчас, примешивая муку в тесто, она думает о Никите. Сегодня у него день рождения, и мать подсчитывает в уме, сколько ему исполнилось.