НИГ разгадывает тайны. Хроника ежедневного риска

— Неужели у нас не пробовали найти свое решение?

— Как не пробовали! Во главе с тем же самым Снитко искали. Перебрали самые различные взрывчатые вещества, даже особой мощности. Но прожигать, проплавлять броню и они не могли. На том и остановилось. А заблуждение насчет неких термитных снарядов продолжалось. Вот даже в «Красной звезде», если не ошибаюсь, шестнадцатого октября сорок первого статья была на второй странице. И в ней — то же самое про термитные снаряды… Так что, Владимир Алексеевич, голубчик, надо дальше искать!

…Склад трофейных боеприпасов. Глазам Борошнева предстал скорее не склад, а какая-то беспорядочная груда снарядов и выстрелов. Поле вокруг заметено снегом, и смерть трофейная — тоже вся потонула в снегу, возвышаясь причудливыми сугробами.

Подумал, подумал Борошнев, раздобыл метлу, деревянную лопатку и полез на эти сугробы. Размел один, раскидал с боков снег, начал снаряды ворочать. Подвернулись выстрелы — с ними надо поаккуратнее: ведь капсюльные втулки от нечаянного удара могут сработать за доли секунды.

За одним сугробом — другой, третий… Хоть и ветер студеный и снег колючий, а даже жарко стало от такой вроде бы дворницкой работы! От напряжения сводило руки, стали уставать глаза. Но подгонял, подхлестывал азарт: а вдруг в этом сугробе обнаружится то, что нужно найти? Или — в следующем?..

До самого заката, пока не навалились сумерки, проковырялся на складе Борошнев. Отобрал с десяток снарядов и выстрелов, но желанной новинки среди них не оказалось.

С этого склада — на другой. Та же самая картина. Затем — Белев, Сухиничи, Козельск. Много, много всего побросали фашисты! Но приказ Гитлера ими, видно, очень строго выполнялся. Не попадалась, не попадалась новинка! Правда, из каждой поездки Борошнев возвращался не с пустыми руками. Снаряды, выстрелы, мины отправлял в Москву на платформах и в машинах… Что полегче — вез сам в рюкзаке за спиной…

Первым за привезенные образцы принимался сам Клюев. Исследовался размер снаряда или выстрела, его данные, конструкция, чертеж… На долю Борошнева как специалиста-пороховика выпадали заряды: их вес, состав, физико-химическое исследование пороха…

Нашлись ему и помощницы, тоже опытные: сотрудницы центральной пороховой лаборатории Главного артиллерийского управления, оказавшиеся, к счастью, в Москве.

Первой к нему явилась маленькая, худенькая блондинка лет двадцати — двадцати пяти.

— Моя фамилия Зюзина, зовут Катя, — сказала она, поблескивая глазами, неожиданно живыми и веселыми на осунувшемся лице. — Как хорошо, что найдется мне дело по специальности! Я и подружку свою приведу, Пузикову. Мы вместе с ней лаборантками работали: как раз порохами занимались…

Так в академии появилась вторая Катя, совсем еще юная, прямо девочка. Клюев даже хмыкнул и нахмурился, увидев ее, — что это, мол, за детский сад? Но обе девушки оказались знающими, умелыми, расторопными. Лабораторию создали они, по сути дела, из ничего, раздобывая приборы и оборудование у знакомых, а то и просто выпрашивая необходимое, сами все монтировали.

Очень помогал им добрый гений нарождавшейся группы полковник Борис Алексеевич Рябиков. Где он только ухитрялся доставать нужные им вещи: ведь из Москвы эвакуировалась масса предприятий, институтов, учреждений? Клюев не знал, да и не вдавался в эти подробности. А Борошнев, вернувшись однажды из очередной командировки, буквально обомлел, когда ему сказали, что поведут в лабораторию.

— Какая еще лаборатория? Бросьте меня разыгрывать, — говорил он, поднимаясь по лестнице.

— Самая настоящая, пороховая.

И действительно, на столах стояли приборы, весы, различные емкости… Молодые лаборантки сияли улыбками и белоснежными халатами…

Сколько же потом навалилось на худенькие плечи этих двух девушек! Им пришлось произвести тысячи анализов трофейных порохов, установить их составы, раскрыть совершенно незнакомые рецептуры. Все это делалось в академии впервые, да, наверное, и в стране. Офицеров группы изумляло то, что обе Екатерины, уходя после очередного тяжелого дня в перепачканных, казалось, навсегда погубленных халатах, наутро являлись как ни в чем не бывало — наглаженные, чистенькие.

Мерзли девушки на своем этаже, дышали на посиневшие руки, отогревали их под мышками — как им, бедным, работать, если пальцы не будут гибкими, послушными? Но день за днем делали свое опасное и кропотливое дело.

День за днем… Так и подошла годовщина Красной Армии — двадцать третье февраля. В манеже во дворе и в помещении академии точно к этому дню открылась обещанная выставка. Члены НИГ смотрели на нее усталыми, но счастливыми глазами.

Первым пожаловало высокое артиллерийское начальство: это спустились вниз из своих кабинетов Николай Дмитриевич Яковлев и Николай Николаевич Воронов. Гигантская фигура Воронова возвышалась над всеми. Начальник артиллерии прошелся но всей выставке, опытным, все понимающим и замечающим взглядом осмотрел экспонаты в натуре и в разрезе, повернулся к Клюеву:

— Молодцы!

Яковлев, стараясь вникать в мельчайшие детали, долго расспрашивал Клюева и Борошнева.

А затем посетили выставку и два наркома. Один — боеприпасов. Невысокий, плотный, с круглой, как шар. выбритой головой, в кителе и галифе — Борис Львович Ванников. Во всей его повадке, в вопросах чувствовала опытнейший руководитель огромного производства. Второй — вооружения. Совсем еще молодой, лет тридцати с небольшим, в штатском аккуратном костюме — Дмитрий Федорович Устинов. Из-под кепки непослушно выбивалась золотистая шевелюра, и это придавало наркому студенческий вид.

Клюев был наслышан, что Устинов раньше директорствовал на ленинградском заводе «Большевик», отличался умением разобраться в сложнейших технических проблемах и ни на минуту не забывать о нуждах коллектива. Рабочие души не чаяли в своем молодом руководителе. Таким он остался и на наркомовском посту, трудился буквально день и ночь.

Побывали на выставке и полководцы. Члены группы встречали там, давая объяснения, и Георгия Константиновича Жукова. Ну а артиллеристы, артвооруженцы, даже представители партизанских соединений, специально прибывшие в Москву, — все непременно шли в Китайский проезд. С ними Клюев и его подчиненные даже проводили инструктивные занятия, обучали обращению с вражескими орудиями, минометами, боеприпасами.

А Борошнев вскоре снова отправился на поиски. На этот раз он поехал в глубь страны.

Нетопленый вагон… Иней на окне, иней по углам… А за окном бушевал март — то оттепелью, то морозами. Когда Борошнев добрался до базы, то увидел несколько эшелонов, заполненных боеприпасами. Они так и стояли на путях, неразгруженные — и открытые платформы, и закрытые. Видно, после потепления снова ударила стужа, и весь груз обледенел, выглядел страшноватым монолитом.

Поначалу местные власти запретили даже сделать попытку разобрать то, что было в эшелонах, боялись случайного взрыва.

— Я ведь специально приехал, — убеждал их Борошнев. — Это приказ командования! Вы будете отвечать за его невыполнение!

Наконец выделили ему место у леса, поставили вокруг оцепление.

Борошнев что-то рассчитывал, примеривался. А потом вооружился подручными средствами и стал тихонько тюкать по обледенелым глыбам, выдалбливая из них снаряды. То и дело невольно отдергивал руку: казалось, вот-вот угодит в капсюльную втулку выстрела или во взрыватель снаряда.

«Страшно? — спрашивал себя Борошнев. И мысленно приказывал себе: — Не должно быть страшно! Нельзя бояться! Надо дело делать, и все. Некогда о своих опасениях думать…» Но страх, мысли об опасности, крадучись, снова лезли в голову. И тогда он снова внушал себе: «И пусть страшно! Страх в моем деле — штука полезная. Не дает забыть об опасности, не позволит небрежничать, спешить. Вот и пускай помогает в работе…»

Наконец ему удалось вырубить изо льда и отобрать с десяток снарядов и выстрелов, которых на выставке еще не было. Потом он долго, обессиленный, сидел прямо на морозе и отдыхал. А рядом лежали такие неподходящие для действий с боеприпасами инструменты! «Вот расскажу в Москве — то-то смеху будет…» — взглянув на них, подумал Борошнев и вымученно улыбнулся.