Сквозь огненные штормы

- Ты что, не понимаешь? Я тебе о еде, а ты мне о построении!…

И тут команда. Все побежали. Я, как вновь прибывший, пристроился в хвосте. Кстати, замечу, что в строевом расчете нашей роты я был двадцать вторым, хотя рост имел немалый - 182 сантиметра. Рослые парни шли в моряки!

И вот первый раз строем идем в столовую. Пища - отличная! И… пошло-поехало! Распорядок - военный. Подъем, утренний туалет, завтрак и т. д., и т. п. Дисциплина строжайшая. Выход с территории училища запрещен. Я с тоской начал поглядывать на ворота, т. е. КПП. «Что же это за порядки?!» - возмущался я про себя, привыкший к вольготной жизни. И вдруг меня осенило: «Не буду я поступать в училище!» А между тем уже прошел медкомиссию - здоров. Вот и первый экзамен. Русский язык, да еще и диктант. «То, что мне нужно!» - обрадовался. Для меня он и будет последним.

На следующий день после диктанта собрали нас. Сижу в классе, а мыслями уже в поезде. Преподаватель, помню - Токаржевская ее фамилия, объявляет оценки. Многие получившие двойки приуныли. Жду себе приговор. Вдруг слышу и ушам своим не верю: «Вы, Рогачевский, что же, специально так делаете? - спрашивает Токаржевская. - Где можно было допустить ошибку, [259] у вас ее нет, а где никто не сделал - вы умудрились… Тройку вам ставлю, Рогачевский!» Остальные экзамены заняли еще два дня. И тоже - без осечки. Решающее слово за мандатной комиссией. «Нет, - думаю, - за мной будет решающее слово!» И вот категорически заявляю вконец удивленной мандатной комиссии: «В училище поступать не хочу!» Вечером меня вызвали к начальнику училища Озолину. Спустя некоторое время я все понял и оценил: ведь такой большой флотский руководитель, а, поди же, возится с закапризничавшим ни с того ни с сего парнем из далекого городка на Сумщине. Видимо, думал и о моей судьбе, и о судьбе флота.

Начальник училища внимательно расспросил меня обо всем. Я ему откровенно и выложил все свои сомнения. Выслушав, он улыбнулся доброй улыбкой и сказал:

- Все мы в молодости были ершистыми, а в отношении свободы - привыкнешь, оботрешься. Флотский порядок всю жизнь ценить и уважать будешь… - А затем построже: - А кто заплатит государству за твой проезд в Севастополь?! Значит так: ты зачисляешься курсантом.

Вышел я от начальника училища совсем убитый. И тут подходит ко мне какой-то лейтенант.

- Ты, что ли, - спрашивает, - из Глухова?

- Да, я…

- Надо же… А я с Дубовичей, слышал?

- Конечно, есть такая деревня в нашем районе.

- Значит, земляки…

Разговорились. Я начал рассказывать ему о своих невзгодах. Посидели мы, потолковали. Навсегда запомнились мне его слова, которые он мне тогда сказал:

- Брось ты фордыбачиться! Трудности пройдут, а стать моряком я всегда считал делом чести.

Вскоре я отослал матери посылку с личными вещами, получив взамен синее рабочее морское платье. Приказом по училищу я был зачислен курсантом в отдел морской артиллерии на отделение вахтенных командиров.

Морская служба началась со строевой подготовки. Для этого мы отправились в лагерь. Два месяца по жаре: «Выше ногу!» Наш лексикон дошел до положенного минимума: «Есть, так точно, никак нет!» Руководил сбором майор Карпецкий. Можно сказать, бог строевой подготовки. До сих пор удивляюсь, как он выдерживал на такой жаре с утра до вечера «прокручивать» [260] курсантские роты и все показывать и показывать, как нужно правильно выполнять тот или иной строевой прием.

Для строевой подготовки очень важно иметь удобную обувь. Наши флотские рабочие ботинки на вид были, как лапти, - носки широкие и даже заокруглены. А по весу - прилично. Но уж коли «дадим ножку» ротой - слышно далеко окрест: шаг тяжелый, твердый, морской. При всей внешней неуклюжести эти ботинки были очень удобны. Тяжелые, а нога их не чувствовала: крепкие, а мозолей никто не натирал. Со временем мы проверили их и на устойчивость: даже на качающейся палубе стоишь ногами крепко.

В нашей лагерной жизни бывали и отдушины, когда занятия по строевой подготовке прерывались изучением уставов и личного оружия - трехлинейной винтовки, трехразовым приемом пищи, да еще трижды в день купались на пляже Учкуевка.

За два месяца жары и занятий мы все, как один, окрепли, закалились, возмужали. При таких нагрузках дружно просили на камбузе добавки. Почему-то, в основном, не хватало хлеба. Всем курсантам высокого роста определили полторы нормы питания. Я вначале при росте 182 сантиметра весил 63 килограмма, а через четыре года курсантской службы уже тянул на 84 килограмма. Так и другие. В нашей роте рекорд по прибавке веса побил Володя Кудряшов - за первый год он прибавил 16 килограммов. Хороший был товарищ, погиб во время войны на Балтике, будучи командиром торпедного катера.

По возвращении в училище нам выдали ленточки «ВМ арт. училище им. ЛКСМУ», гюйсы, т. е. форменные воротнички, и ремни с бляхами. Наш замкомандира взвода главный старшина Зинченко все время поучал:

- Ежедневно чистить бляху до зеркального блеску, чтобы можно было в ней увидеть себя, ясно?

- Так точно! - дружно отвечали мы.

А ведь это целая наука драить медяшки! Жаль, что о наших боцманах, как и о сухопутных старшинах довоенных и послевоенных лет, как мне кажется, в романах, повестях написано мало. А жаль! Какие необыкновенно своеобразные люди, эти первые помощники офицеров. И строгие, и находчивые, и заботливые. Однажды наш главный старшина Зинченко явился перед строем с увесистой книгой, открыл ее и начал читать: «До сведения [261] моего дошло, что некоторые из нижних чинов не умываются. Так как такое неряшество бывает причиной болезней и из числа таких, которые прямо дают дурную славу команде, то я и прошу господ ротных командиров обратить все внимание на водворение между нижних чинов их рот необходимой чистоты, которою должен отличиться образованный военный человек».

Зинченко поднял вверх указательный палец и громко, по слогам, повторил:

- Образованный военный человек из самых нижних чинов, то есть матросов. Это было сказано в приказе по Черноморскому флоту 14 июня 1846 года. И тогда уже передовые адмиралы считали матроса образованным военным человеком. А приказ этот - вице-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова. Думаю, что он действует и сейчас! - Глубокомысленно помолчав, главный старшина скомандовал: - Разойдись…

Что это значило, понимал каждый. Накануне у нас выявились некоторые недостатки во внутреннем порядке, вот и сослался главный старшина на такой авторитет. Правильно он поступил или нет, судить не буду, но на нас, новобранцев флота, это подействовало самым сильным образом. Любой разнос, ругань были бы ничем, пустым звуком в сравнении с этими спокойными словами.

С какими только вопросами мы ни обращались поначалу к нашему главстаршине. Как-то возник спор: почему на наших форменных воротничках на синем три белых полоски. Большинство утверждали, что все это идет от трех главных побед русского флота: у Гангута - 1714 год, Чесмы - 1770 год и Синопа - 1853 год.

- Не знаю, - чистосердечно признался тогда Зинченко. - Только ведь побед у русского флота было больше, чем три, и тоже значительные. Но если узнаю о полосках на воротничке - расскажу.

И точно, через некоторое время он вернулся к этому разговору. Хотя окончательного ответа и не дал, но сказал, что были ведь славные победы адмирала Ушакова, а они среди названных курсантами трех не значатся. Честно говоря, я и сам до сих пор не уверен, есть ли окончательная версия возникновения этих трех белых полосок на синих воротничках. Ведь была блестящая победа в 1807 году у адмирала Синявина, у Ушакова в 1799? Тогда должно быть хотя бы пять полосок в честь [262] побед русского флота, значащихся в истории до 1881 года, когда окончательно утвердился форменный воротничок в таком виде, каким он есть и поныне. Я прослужил на флоте 38 лет, был капитаном 1-го ранга, а такие, как наш главстаршина, думается мне, были не слабее нас, по крайней мере в делах житейских, в вопросах нашей флотской службы.